Прощание с телом - Сергей Коровин

«Как — мертвым? Где? — воскликнула Анька, она немножко обалдела, но дверь в гостиную собой заслонила. В отличие от Жирного, Мишку-то Вышенского она прекрасно знала, сто раз видела и столько бы раз не видела, потому что тот являлся всегда без звонка, как будто так и надо, постоянно нарывался, хамил всем женщинам подряд, запросто мог заявить совершенно незнакомому человеку в компании: хочешь, я угадаю какого цвета волосы у тебя на пизде? И тому подобное, за что и регулярно получал. Однажды какой-то кавалер, вступившись за свою спутницу, так залепил ему по морде, что Мишкины очки улетели через дорогу. — Его что, тоже убили?» — с надеждой спросила Анна.

Тетки с изумлением смотрели на все происходящее, так, как будто это было по телевизору, они бросили мыть посуду, и вода даром текла в мойку и брызгала на пол.

«Где? У себя дома, вот где. Думаешь, я чего опоздала? О! Меня в ментовку вызывали, у Вышенского-то фотки в конверте нашли, типа некрофильских примочек, со всякой трупятиной».

«Ну и что? — усмехнулась Анька. — Он все время таскал с собой какие-то похабные картиночки и всем показывал то кошек рубленых, то каких-то покойников. Он же, кроме всего прочего, был еще и модный критик: „Франкфуртер Альгемайне“, „Вечерний Петербург“…»

«Во, во, — подхватила Бабайка. — Эти тоже так думали, потом смотрят, матер-фатер, труп-то знакомый, и дата совпадает!»

«Какая дата? — всполошились тетки. — Дата чего?»

«Дата убийства и цифры на фотографии! Вениамина не просто зарезали, его сфотографировали! Пусти, мне надо твоему Кольке кое-что сказать по секрету! — Бабайка спрыгнула со стола, но тут же, как на стенку, натолкнулась на Анькину твердость. — Ты что, не понимаешь? — горячо зашептала она. — Это же фундаменталисты… Проект „Чертовы вирши“… Веня — издатель, Вышенский — переводчик; они уже покойники, а Колька-то твой — научным редактором был на этом переводе! Ну, отгадай, кого следующего кокнут?»

Анька говорит, что она в этот момент думала только об одном: Коля — двое поминок подряд — реанимация — и некому будет на нее орать по утрам из-за того, что она не хочет кушать кашу.

«Ага, — злорадно сказала она, — значит, если это связано с издательством, то следующей жертвой будете вы, Ирина Матвеевна — вы же тоже, наверно, занимались этим проектом. Ой, как я вам завидую, это же так классно: настоящее убийство! Представьте, как опасный маньяк или наемный убийца разглядывает вас с крыши в оптический прицел, а вы делаете эксесайзы на коврике, вся такая уязвимая!..»

«Я? Меня? Даты чокнутая! — завопила Бабайка. — Что ты несешь? Я тут совершенно ни при чем. Меня заставили, мои обязанности — вести переговоры и все, я же не выбираю эти дурацкие книжки, я в этом ничего не понимаю! Фу, глупость какая!»

Тетки просто запрыгали от восторга, а Анька поняла, что перехватила инициативу, и уже не могла остановиться. Нет, Анька, конечно, никакая не чокнутая, она просто так выглядит или, бывает, сморозит что-нибудь малопонятное. Колька говорит, что у нее проблемы с альтернативами, что он на это долго смотрел, а после известной истории строго-настрого запретил ей совать нос не в свое дело и водиться с идиотами, пригрозил арапником. А что еще делать, когда у нее на работе постоянно пропагандируют автономию поступка, выбор выбора и прочую херню, а она это все принимает всерьез, хотя сама пальцем указать, какой взвесить ей колбасы или печенья, не в состоянии, хоть убей? Но тогда она точно знала что делает: от Бабайки надо было срочно избавиться, а потому сказала:

«Ну, это надо не мне объяснять, я тут ничего не могу поделать: таковы объективные закономерности психической жизни, а также законы функционирования человеческих сообществ. Хорошо если это будет маньяк — он убивает не человека, а предмет своих фантазий — садистическая проекция, сами понимаете. Его можно обескуражить неожиданной ассоциацией, про яйца что-нибудь задвинуть или, например, боль внезапно причинить, и он обидится, как ребенок. Вы это умеете, Ирина Матвеевна. А вот если речь идет о киллере, то эмоциональная спонтанность вам не поможет. Главный признак нового поколения профессионалов — астенический синдром. Они, Ирина Матвеевна, очень добросовестно делают свою работу. Тут никаких фантазий, одна железная логика, в соответствии с которой ваша гибель — необходимый элемент обозначенной конфигурации. Вы кино любите?» — тетки слушали ее открыв рот, потому что Анькина способность к преображению перед аудиторией может заворожить кого угодно. Откуда эта хозяйка, которая тут возится с пирогами, знает такие слова? Кто она? — скорей всего думали они. Бабайка тоже слегка опешила, а потом оправилась и зашипела:

«Что ты мне голову морочишь каким-то кино? Я тебе серьезно говорю: замочат Кольку! Ты слышишь? Это не шутки. Мне с ним нужно срочно поговорить, понимаешь? Что ты тут, как шлагбаум, пусти!»

«Да бросьте вы, — спокойно сказала Анька. — Ему эти сюжеты абсолютно по барабану, он не приколется, у него и времени-то сейчас нет — столько работы накопилось. Я ему потом… Где ваш плащ? Давайте я вам пирожка с собой заверну, я у свекрови научилась печь, Николай Васильевич говорит, что даже лучше, чем у нее получается, с зубаточкой, горяченький, возьмите».

А на следующий день мы уехали: я — прямо на дачу, а Колька с Анькой решили колбаситься по окружной дороге через Псков и Печоры.

Я присмотрелся к ним и не заметил никаких признаков паники. Анька всегда вызывала у меня самые серьезные опасения, за ней числилась известная непредсказуемость, и что там у ней в башке — абсолютно никому неизвестно. Я же, в свое время, из-за нее чуть не рехнулся, ей-богу! Но теперь она у нас дамочка, то есть выступает в парном разряде, и Колька у них на байдарке — капитан. До сих пор она рассуждала достаточно здраво: это же ее идея — не играть в казаки-разбойники с настоящим убийцей, а съехать на дачу и, как говорится, из лесу смотреть. Она сказала: пусть его ловят без нас, а мы там переждем в полной безопасности. Во-первых, никто не узнает, где мы. Во-вторых, туда просто так не попасть: нужна виза, а если он пойдет ее оформлять, так его сразу и зацапают. И местных радикальных фундаменталистов опасаться не придется, там даже мирного татарина не найдешь — всех выжили горячие финно-угорские парни — это в-третьих. У нас с Колькой не нашлось никакой альтернативы. Что мы могли возразить? Куда еще было деваться? Мы развели жуткую конспирацию: всем наврали — кто что, всем наобещали — кто чего, и скрытно, тайно, порознь покинули город, потирая руки, что нас теперь уже точно никто не найдет. Приехали, а тут — здрассте вам! Наверное, если бы я обнаружил у нас на участке небритого боевика, это бы меньше испортило нам настроение. Но Бабайка? Что это значит? Впрочем, что б это ни значило, это, конечно, дурная примета.

Вообще, одному мне до их приезда в доме было сильно тоскливо. Я все храбрился, а тут вдруг почувствовал какую-то непоправимость утраты близких. Нашел в сарае велосипеды — холодный руль, шершавое седло, спущенные колеса, на ободах брызги засохшей грязи, но не вспомнить, когда последний раз катались, в какой приезд? Ну, уж не в прошлом и не в позапрошлом, это точно. Раньше, бывало, специально выкатим, сядем и едем, хотя никуда не надо, и не просто так, а как берем на речку собаку — пусть пройдется с нами, чтобы не обижался, не скучал один, не подумал, что надоел или его наказали. Может, из-за этого и не хочется сюда приезжать, потому что ничего уже не поделать: вон — некошеный газон, беседка, облупленные рамы веранды, замусоренный коврик, деревянные башмаки на заднем крыльце, качели — все заросло, только флюгер держится молодцом. Красные лилии кто-то украл — так бывает, — просто выкопали и унесли к себе в огород, они думали, что нас уже нет. И никого нет. Вот такая картина.

Я обошел все комнаты и не нашел ничего, кроме вещей. Они покорно дожидались применения, но я искал только опилки, чтобы коптить угря, и старался больше ничего не трогать. Почти все эти штуки вышли из обихода, например, резиновые бигуди, стиральная машина «Рига-1», электробритвы, книжки Пришвина и прочих, словарь иностранных слов, пластмассовые игрушки, лосьен для загара, пишущая машинка «Рейнметалл», дамская сумочка из свиной кожи, шелковое кашне, желтые бразильские сандалеты, запонки, хрустальная конфетница, шейкер, веер, — я не могу стать им новым хозяином, а потому не стану их приручать. Все это — хлам. Жалко. Это довольно мучительное ощущение долго не отпускало меня. Чтобы забыться, я открыл пиво и сел на веранде с жареной кровяной колбасой, стал жевать и листать новый журнал, посвященный рыбной ловле. Кстати, мужики говорят, что перловка из местной кашной кровянки — отличная насадка для язя и леща. Надо будет попробовать, когда судака не будет, если мы, конечно, до этого доживем. У меня есть шикарные норвежские крючки.