Заградотряд Его Величества. "Развалинами Лондона удовлетворен!" - Сергей Шкенев

Русские подобную коммерцию не одобряют, или не видят в ней смысла. Скорее всего, второе - денег у солдат всё равно нет, и до ближайшей выплаты ровно столько, сколько до английского берега. Там их ждут звонкие франки и шиллинги, если, правда, последние к тому времени будут в ходу. Но и в этом случае обещали поменять по достойному курсу, а кому повезёт, то даже на рубли. Лучше бы они, ведь неизвестно, сколько осталось серебра в хвалёных шиллингах с чеканным профилем какого-то там по счёту Георга.

Но пока тоже неплохо - новое или почти новое обмундирование, кормёжка от пуза три раза в день и еженедельно по фунту мяса. Что ещё нужно солдату? Разве только весёлых девиц, но кто же их на корабль пустит?

Совсем молоденький француз из Бобруйского полка, видимо, думал иначе. Он не стал устраиваться в отведённом ему месте, а бродил по трюму, с виноватым видом приставая к казакам конвоя с какими-то просьбами. Те его не понимали и разводили руками, посылая к вышестоящему начальству незнакомыми, но одинаковыми фразами.

- Чего же ему надобно от нас, Гриша? - урядник Войска Донского с двумя медалями за Хивинский поход на груди вопросительно посмотрел на казака, проявившего интерес к французу.

- Хочет двадцать копеек в долг взять.

- Это зачем же ему?

- Написал письмо домой, вот и хочет отправить. А вот куда, я так и не понял, Василь Прокопьич. Двадцать копеек для письма дорого - наша почта больше пятачка не берёт.

- Так спросил бы.

- С моими тремя годами станичной школы только с иноземцами и балакать, - засмеялся казак. - Мы академиев не заканчивали.

- Не скалься! - прикрикнул урядник. - Отведи-ка лучше нехристя к их благородию.

- Никак пожалел убогого?

- Ну и что? Всяко божья тварь, не ефиоп какой.

Григорий вздохнул, и пошёл к бедолаге, укоризненно бормоча под нос:

- Подведёт нас под монастырь эта доброта, Василь Прокопьич, вот ей-богу доведёт. Всю жизнь ведь через неё страдаем.

Несмотря на ворчание, в глубине широкой донской души Григорий испытывал к французу какую-то жалость. Низкорослый и худосочный, как и все солдаты нового пополнения, тот смотрелся воробушком на фоне сослуживцев, поглядывающих на сотоварища странными взглядами. Неужели подозревают ябеду? Да тут и подозревать не нужно - ткни в любого, посули тёплое место в тылу, и каждый станет с превеликой охотой доносить и шпионить.

- Эй, мусью, ком цу мир! А ля гер, ком а ля герр! Мерде, пардон муа!

Хотя Григорий вывалил только половину запаса иноземных слов, но француз его понял. Несмело улыбнулся, и сделал шаг навстречу.

- Жак-Луи Гастон, месье!

Ага, вот и понимай теперь, где тут имя, а где прозвище... И что это у них всё не как у людей?

- Пойдём до его благородия, - казак перехватил протянутую руку француза, недвусмысленно давая понять, что в случае сопротивления попросту выдернет её напрочь. - Не будем заставлять господина лейтенанта ждать. Хотя, честно признаюсь, он тебя и не ждёт.

Вот так, чуть ли не в обнимку, и поднялись наверх. Чёртов нехристь постоянно спотыкался, всё норовил сунуться носом в палубу, и один раз ему это удалось - налетел на упавшее из-за чьей-то небрежности тележное колесо. Так и представить его благородию красавца с расквашеной мордой? И зачем, кстати, этими колёсами чуть ли не половину трюма забили?

Лейтенант Самохин нашёлся в каюте, любезно уступленной русскому союзнику датским шкипером. Фёдор Савич отказываться от предложения не стал - не то, чтобы он так стремился к комфорту, но очень уж мягкие здесь перины. Не роскоши и лени ради, а удобства для! Раненая когда-то нога в конце дня давала о себе знать ноющими болями, а на мягкой перине... Да что, говорить, многие оценят.

А что до лени... Происхождение Фёдор Савич имел из крестьян Нижегородской губернии, "их благородием! стал всего лишь два месяца назад, вернувшись на службу по императорскому призыву. Откуда же пагубным привычкам взяться? В отставку по ранению уходил в сержантском звании, а потом на земле работал. Хорошо работал, имея кусок хлеба с толстым слоем масла.

Мог, кстати, и отказаться от призыва, благо состояние здоровья позволяло сделать это без урона для чести и репутации, но возможность получить потомственное дворянство не дала усидеть на месте. И невеста, старшая дочь сельского священника, смотрела с таким восхищением... Сам-то отец Михаил чуть ли не с первого дня наполеонова нашествия воюет, и негоже будущему зятю отставать от тестя в чинах и наградах. А лучше всего - превзойти! И опять же, дома сидеть, когда государь-император призывает знатоков французского языка, неприлично. Оно, конечно, не долг, но когда учился за казённый счёт в сельскохозяйственном училище Её Императорского Величества Марии Фёдоровны, то кое-что обязывает.

- Разрешите, ваше благородие? - после короткого стука в каюту заглянул казак. - Французик тут с просьбой до вас.

- Заводи, - лейтенант отставил в сторону гранёный стакан производства братьев Нобелей в серебряном подстаканнике, и застегнул ворот мундира. Русскому офицеру пристало выглядеть прилично даже перед собаками или союзниками. - Что там у него?

- Письмо хочет отправить и денег просит. А кому, куда и зачем написал, мы не поняли. Вот Василь Прокопьич и распорядился к вам отвести.

Солдат опасливо шагнул в каюту, и Самохин с неодобрением покачал головой:

- Недокормыш. Григорий, ты где такого отыскал?

- Сам нашёлся. Да их там четверть таких тощих, Фёдор Савич, - казак позволил себе некоторую вольность в обращении, допустимую при разговоре одного понюхавшего порох человека с другим. - Так я попозже за ним зайду?

- Да, - кивнул лейтенант. - Отчего-то думается, что сей молодец желает со мной побеседовать с глазу на глаз. Заодно скажи уряднику, чтоб кашеваров поторопил. И пробу пусть сам снимет.

Григорий исчез, аккуратно притворив за собой дверь, а француз, разобравший хорошо знакомое слово "кашевар", непроизвольно сглотнул слюну. Это сытость глуха даже к родному языку, но голод интернационален, и заставляет выучить любой. Хотя бы несколько слов, обозначающих еду. Ведь даже бескрылые птицы, привезённые Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном с открытой им обледенелой земли, и те учатся, и заимели смешную привычку разевать длинные клювы при одном только упоминании о рыбе, ещё не видя её. А тут человек!

- Итак, юноша, - Самохин перешёл на французский. - Что у вас за проблемы?

Тот опасливо огляделся по сторонам, и, понизив голос почти до шёпота, произнёс:

- Хочу сообщить о заговоре, имеющем место быть в первом батальоне Бобруйского полка бывшей императорской гвардии. Очень недорого хочу сообщить.

Документ 1

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

... Английская армия и её колониальные войска - это единственная возможная защита. В своей речи от 20 июля принц-регент задал вопрос: что стало бы с Британией и Европой, если бы мы не начали решительную борьбу с азиатской империей? Какая бы опасность за этим последовала? Семь лет непримиримой борьбы с русскими варварами наглядно показали английскому народу всю серьёзность, которую Санкт-Петербург представляет на востоке. Теперь всем понятно, почему мы говорим о борьбе с русскими в газетах и парламенте.

Мы строгим голосом предостерегаем наш английский народ и всю Европу, надеясь вывести цивилизацию из поразившего её паралича духа и воли. Мы пытались открыть им глаза на страшную опасность, исходящую от Российской Империи, которая подвергла народы Азии и Европы страшному террору, и готовилась к захватнической войне.

Когда Его Величество и Его Высочество принц-регент приказали атаковать Санкт-Петербург весной 1801 года, мы все знали, что это будет великая битва великой борьбы. Но мы также знали, что риски и трудности со временем увеличиваются, а не уменьшаются. Дальнейшее выжидание запросто могло привести к уничтожению Великобритании и полному захвату русским царём европейского континента.

Неудивительно, что из-за строжайшей секретности русского правительства и предпринятых им мер, вводящих в заблуждение, мы не смогли должным образом оценить военный потенциал Российской Империи. Только сейчас мы видим его подлинные масштабы. Именно поэтому борьба, которую ведут наши солдаты в Нормандии, превосходит по своей суровости, по своим рискам и трудностям всё человеческое воображение. Она требует от нас полной мощи. Это угроза Соединённому Королевству и всему европейскому континенту, которая задвигает в тень все прежние угрозы. Если мы потерпим неудачу, мы провалим нашу историческую миссию.

Всё, что мы делали в прошлом, меркнет перед лицом колоссальной задачи по отражению русского нашествия. Только британский народ может спасти Европу от этой угрозы! Нам угрожает опасность, и мы должны действовать быстро и решительно, или же будет слишком поздно." ***

*** (прим. автора. Многие узнают эту речь, произнесённую через сто тридцать пять лет после описываемых событий. Но разве не могли её произнести в то время и в том месте?)