Мифы для жизни - Джозеф Кэмпбелл

Нет ли тут неявного намерения успокоиться на некоем окончательном объяснении или достаточном количестве фактов?

Конечно же, нет! Поиск нового будет только продолжаться – поскольку разум стремится расти. И такое развитие, пока оно идет, будет мерой жизни современного западного человека, мерилом мира со всеми его исполненными обещаниями и теми надеждами, которые он все еще продолжает осуществлять: мира перемен, новых мыслей, новых вещей, новых открытий и постоянного преобразования, а не окостенения, ригидности и когда-то открытых «истин», превратившихся в общеобязательный канон.

Итак, друзья мои, ничего мы не знаем, и даже наша наука не может рассказать нам правду, поскольку она не больше чем стремление к истине, неважно, куда оно может завести. И поэтому мне кажется, что здесь нас снова ожидает открытие, более великое и жизненное, чем все, что древние религии когда-либо дали или даже просто внушили нам. Старинные тексты успокаивают нас перспективами. Они говорят, что где-то там есть любящий, добрый и справедливый отец, который, поглядывая на нас свысока, готов принять нас и вечно думает о наших драгоценных жизнях. С другой стороны, согласно научной точке зрения, никто не знает, что такое «где-то там» и существует ли оно вообще. Пока все, что нам известно, есть область феноменологии, в которой органы чувств транслируют в наш мозг информацию о внешних явлениях в соответствии с природой нашего разума. Есть не менее потрясающая область воображения, транслирующего внутренние образы, – наиболее полно мы воспринимаем их по ночам, во сне, но они в любое время могут вмешаться в нашу дневную жизнь и иногда даже разрушить ее, ввергнув нас в безумие. Мы можем только догадываться о возможном происхождении этих образов, и внешних, и внутренних, и по возможности продвигаться вперед, опираясь на гипотезы. Что они такое, откуда и почему (перечислите все, что принято спрашивать) – абсолютная тайна. Приходится признать: пока точно известно только одно – что ничего неизвестно.

Больше нет никаких «Да будешь ты…» или «Да не будет у тебя…». Нет ничего, во что нужно верить, и ничего, что следует делать. С другой стороны, каждый по-прежнему может – если, конечно, хочет – принять для себя правила старинной игры Средневековья, или какой-нибудь из игр Востока, или даже первобытной. Мы живем в трудное время, и для тех из нас, кто потерял силу духа, любые способы, ограждающие от сумасшедшего дома, достаточно хороши.

Когда зимой 1954 года я был в Индии, один индийский джентльмен примерно моего возраста, с которым мне довелось беседовать, спросил, выждав паузу после того, как мы обменялись любезностями: «Что вы, западные ученые, нынче скажете о датировке Вед?»

Следует знать, что Веды для индуса – то же самое, что Тора для иудея: его самые древние священные книги, содержащие наивысшее откровение.

«Ну, – ответил я, – дата появления Вед недавно была признана более поздней, и теперь определяется, как я полагаю, где-то 1500–1000 годами до нашей эры. Как вы, вероятно, знаете, – добавил я, – в самой Индии были найдены останки более ранней цивилизации, чем ведическая».

«Да, – сказал индийский джентльмен без раздражения, но твердо, со вздохом невозмутимой уверенности, – я знаю, но как ортодоксальный индуист не могу поверить, что во вселенной есть что-либо древнее Вед».

Он действительно так и считал.

«Ладно, – сказал я, – тогда зачем спрашивали?»

Однако, отдавая должное старой Индии, позвольте мне закончить фрагментом индуистского мифа, который, как мне кажется, с помощью весьма удачного образа ухватил суть тенденции, с которой мы все столкнулись сегодня, в критической точке истории человечества. Он рассказывает о древних временах, когда боги и их главные враги, демоны, были заняты одной из своих вечных войн. На этот раз они решили заключить перемирие и совместными усилиями взбить Молочный океан – Море вселенной – в масло бессмертия. В качестве палки-маслобойки они взяли Космическую гору (ведический аналог горы Чистилища у Данте), а в качестве шнура для вращения обернули вокруг горы Мирового змея. Затем все боги потянули за змеиную голову, демоны – за хвост, таким образом заставив Космическую гору вращаться. И крутили они так тысячи лет, пока из вод не поднялась огромная черная туча исключительно ядовитого дыма, и пахтание пришлось остановить. Они пробились к беспримерному источнику силы и первым делом испытали на себе ее негативное, смертельное воздействие. Чтобы продолжить работу, кому-то было необходимо проглотить и впитать ядовитую тучу. Все знали, что на такое был способен лишь один из них – изначальный бог йоги, Шива, ужасный и демонический. Он просто собрал весь яд в свою миску для подаяния и одним глотком выпил до дна, с помощью йоги задержав отраву на уровне горла, которое после этого посинело, а сам он с тех пор стал известен как «Синее горло», Нилаханта. Когда изумительное деяние свершилось, все вернулись к общей работе. И вертели они, и вертели, и снова вертели без устали, пока – глядите-ка! – из Космического моря не начали во множестве возникать удивительные блага: луна, солнце, слон с восемью хоботами, великолепный конь, чудодейственные лекарства, и – да, наконец! – огромный сияющий сосуд, наполненный амброзией.

Я считаю, что этот старинный индийский миф может стать для современного мира отличной притчей – призывом не сдаваться и продолжать свой труд, несмотря на страхи.

Глава II. На заре человечества (1966)

Мифология, несомненно, является ровесницей человечества. В самом далеком прошлом – насколько мы смогли проследить по фрагментарным и разрозненным ранним свидетельствам возникновения нашего вида – были обнаружены признаки, указывающие, что уже тогда творчество и быт Homo sapiens формировались целями и соображениями, основанными на мифе. Подобные подтверждения говорят нам нечто важное о единстве нашего вида, поскольку основные темы мифологической мысли остались неизменными и всеобщими не только на протяжении всей истории человечества, но и на всем земном пространстве, где живут люди. Обычно, обсуждая эволюцию человека, ученые концентрируются на физических признаках, анатомических особенностях, которые отличают нас: вертикальное положение тела, большой мозг, число и расположение зубов, противостоящий большой палец, позволяющий нашим рукам управляться с орудиями труда. Профессор Луис Лики, чьим открытиям в Восточной Африке мы обязаны большей частью того, что знаем о самых ранних гоминидах, назвал самую человекоподобную из своих первых находок – около 1,8 млн лет до нашей эры – homo habilis, Человеком умелым. Это название прекрасно подошло малому, который, возможно, был первым мастером по изготовлению примитивных орудий труда. Однако когда вместо физических мы рассматриваем психологические признаки нашего вида, самое очевидное отличие – организация жизни в соответствии, прежде всего, с целями и законами, диктуемыми мифом, и только во вторую очередь – с обусловленными экономически. Да, еда и питье, размножение и постройка жилища играют в жизни человека роль не менее важную, чем у шимпанзе. Но что насчет экономической целесообразности египетских пирамид и средневековых соборов, умирающих с голоду индусов, вокруг которых бродят пригодные в пищу коровы, наконец, истории Израиля со времен Саула до наших дней? Если надо назвать главное отличие психологии человека от психологии животных, это, несомненно, подчинение мифологическому даже хозяйственной сферы деятельности. Вопрос: почему же, каким образом нематериальный порыв подмял под себя требования физической жизни? Ответ прост: в удивительном человеческом мозгу однажды забрезжило понимание, неведомое остальным приматам. Это было осмысление себя как личности и осознание, что и ты сам, и те, кто важен для тебя, однажды умрут.

Признание своей смертности и потребность ее преодолеть являются первым большим толчком к формированию мифологии. Есть и еще один факт, осознание которого влияет на ее развитие: а именно то, что сообщество, в котором человек рождается, которое кормит и защищает его и которое он сам помогает кормить и защищать большую часть своей жизни, существовало задолго до его собственного рождения и останется после его ухода. Иначе говоря, отдельный представитель нашего вида не только осознает себя самого и угрозу смерти, но также сталкивается с необходимостью приспособиться к любым правилам жизни, принятым в обществе, где он родился, к порядку, довлеющему над его личными желаниями, к сверхорганизму, в который он должен быть принят, через сопричастность которому он придет к жизни, побеждающей смерть. В каждой мифологической системе из тех, что от начала времен, включая доисторическую эпоху, распространились по разным областям и территориям Земли, эти две основные идеи – неизбежности личной смерти и долговечности общественного порядка – были символически объединены и составляли стержень, на котором держались ритуалы, а следовательно, и само общество.