Неизвестный Гитлер - Юрий Воробьевский

Стоя на оперной галерке, Гитлер судорожно сжимает кулак. Как будто чудесное копье достается ему, новому Парсифалю…

Рихард Вагнер и тени его фантазий

Он выходит из зала, и щеки его горят. Худощавый юноша в потертом костюмчике! Сейчас он не замечает окружающего и пошлого мира. Он весь — в театральном полумраке «нордической» фантазии. Он чувствует в себе невероятную силу. Эта сила словно передается ему от Парсифаля с бутафорским копьем. Такую подпитку дает каждое посещение оперы Вагнера. Но пока еще полученная энергия улетает в пространство потоком возбужденных и бессвязных слов о будущей славе. Гитлера слушает только его единственный друг Август Кубичек.

Видел бы сейчас этого возбужденного юнца Макс Нордау! Гитлер как будто иллюстрировал его слова о Вагнере. Знаменитый ученый писал о своем бывшем друге как о типичном реформаторе-фанатике. Зараженный манией величия, он дает иллюзию силы тем, кто позволил обмануть себя его ложью.

Гитлер шел по Вене. Но находился на мифической земле Нибелунгов. Он чувствовал себя бесстрашным Зигфридом. И овладевшим чашей Грааля Парсифалем. И мужественным Риенци, гибнущим в прекрасной попытке вернуть былой дух и былое величие Рима. «Хайль Риенци! Привет тебе, народный трибун!» — так, вскидывая правую руку в римском приветствии, обращаются к оперному герою.

Уже поздно ночью он возвращается в свою убогую комнатенку. Над постелью висит плакат: «Без иудейской и римской мании поднимайся, единая Германия! Хайль!» Он садится за стол. Разводит акварель. Тщательно прорисовывает детали. На листе появляется взволновавшая его картина.

Римское приветствие — рисунок Гитлера. Акварель

Будущий фюрер как будто видел в этой опере свою судьбу… Хайль Гитлер! Он также будет предан ближайшими соратниками. Он также не осуществит своей мечты. И пламя костра пожрет его тело. Зиг хайль!

Фантазии Вагнера рыцарским строем прошли перед юношей из лесистой Нижней Австрии. И он отправился вослед. Он еще добудет Копье Силы!

Его «Монсальватом» стала гора Байрейт недалеко от Мюнхена.

Чудесная гора. «…в 1871 году Вагнер решил, что энтузиазм, внушенный национальному духу победами немецкой армии, должен будет благоприятно отозваться также и на успехе его великого художественного предприятия… Он открывает подписку на сооружение образцового театра в Байрейте» [22].

Впрочем, надежды на идеализм немцев не оправдались. Деньги в основном дал баварский король Людвиг II. Так для исполнения «Нибелунгов» был специально построен театр. Вагнер остался здесь навсегда. Под мраморной плитой без надписи и креста — могила великого композитора… Впервые оказавшись на байрейтском Зеленом холме, Гитлер долго стоял над камнем. Вскоре он сделал признание: «Я чувствую мистическую связь между мной и Вагнером»…

Она была, эта связь. Но что их связывало?

Голос из ниоткуда

Все — и декорации, и музыка — сменилось в 1914 году. Вместо венских вальсов раздались бравурные звуки военных маршей. Бодро звучал марш «Король Людвиг II». Торжественно — «Император Фридрих». Грозно — с барабанов и флейт — начинался «Седан-марш». Само название его напоминало о славной победе прусского оружия над французами. «Ура!» — кричали возбужденные толпы. Все это раздавалось как призывные трубы валькирий. Барабан грохотал все чаще. Где-то раздались первые взрывы — это Вотан метнул свое победоносное копье. Неприкаянный австриец Гитлер записался добровольцем в германскую армию. Он верил, что таинственное Провидение — через битвы, кровь — приведет его из рядов пехотной массовки к трону героя и вождя. Он помнил об этом всегда. Такая уверенность (с момента «продажи души»?) придавала ему мужество и хладнокровие на фронте.

«Позднее фюрер вспоминал, как однажды услышал внутри себя слова: «Вставай и немедленно исчезни отсюда!.. Я встал и отошел на 20 метров, прихватив свой обед в котелке. Я снова сел и спокойно продолжил трапезу. Едва начав есть, я услышал взрыв в той части воронки, которую только что покинул. Шальная граната угодила именно в то место, где я только что обедал вместе со своими товарищами. Все они погибли».

Так Гитлер получил подтверждение своей избранности в очередной раз… И хотя начальство считало его неспособным к командованию людьми и за долгую службу в армии выше ефрейтора он не поднялся, в свою особость он продолжал верить.

Переписка парижских лож накануне Первой мировой войны. Пеликан, который кормит птенцов своим телом — масонский символ жертвенности, однако «братьями» (обозначаемыми тремя точками) вынашивались отнюдь не альтруистические планы.

…В блиндаже раздается взрыв хохота. После глоточка шнапса грубоватый баварский юмор веселит всех до слез. Только не Гитлера. Как всегда отказавшись от выпивки, он сидит в углу, обхватив голову руками. И не замечает, как сослуживцы теперь уже подсмеиваются над ним: чокнутый!

Ефрейтор подсаживается к самодельному столу и начинает письмо знакомым: «Это самое настоящее чудо, что я жив… Только благодаря чуду я продолжаю оставаться здоровым и невредимым»…

Подтверждения «избранности» будут повторяться и в тридцатые, и в сороковые годы. В 1944 году взрыв произойдет в штабе Гитлера, едва ли не у самых его ног. Однако и этот план государственного переворота под кодовым названием «Валькирия» сорвется — фюрер вновь чудом уцелеет. Бомба, заложенная полковником Штауфенбергом, убьет и изувечит других[5].

Вскоре Германия услышит по радио голос Гитлера. Он вновь будет говорить о чуде и о своей избранности провидением…

Гитлер (слева) в землянке на фронте

Но — вернемся к Гитлеру времен Первой мировой. К «счастливчику» Гитлеру. «В последний месяц войны, однако, он становится жертвой горчичного газа, примененного англичанами. Гитлер временно утрачивает зрение: «…мои глаза превратились в раскаленные угли; вокруг меня сплошная тьма».

Слепота застелила весь свет Божий. Словно черная повязка масонского посвящения. Помните, как посвящали неофитов в Германенорден? Но у Гитлера была не инсценированная, а настоящая инициация — смертью. И что теперь?! Неужели слепота на всю жизнь? Незрячего ефрейтора охватывало отчаяние. То страшное отчаяние, когда душа человека может соприкоснуться с незримым миром черной силы.

Вскоре он прозреет. Когда черную повязку срывают, адепт приобретает необычные способности. Порой ему случается видеть незримое и слышать неслышимое. Пока Гитлер сам еще не понимает, что с ним произошло. Позже он будет утверждать: именно в то время некое «сверхчувственное видение приказало спасать Германию»…

Есть голоса, которым трудно противиться. Актер вынужден слушаться режиссера.

Нож в спину Зигфрида

Известие о капитуляции застало Гитлера в госпитале. «Опять мрак сгустился перед моими глазами; я с трудом дошел до кровати, накрылся с головой простыней и уткнулся в подушку.

С того дня, когда я стоял у могилы матери, я не знал, что такое слезы… Итак, все напрасно. Впустую жертвы и лишения, голод и жажда, бесконечные часы, когда мы, подавив трепет сердца, выполняли свой долг; напрасной оказалась смерть двух миллионов… А что сказать о тех, кто был там, в тылу? Ничтожные выродки и преступники»…

С ненавистью робкого и завистливого провинциала Гитлер вспоминал впечатления своего фронтового отпуска. Короткие юбки и еще более короткие стрижки девушек. Модные брюки «чарльстон» их кавалеров. Его раздражали даже блестящие бриолином прически «шимми» — с гладким зачесом назад.

С закрытыми глазами, неподвижно, Гитлер лежал ничком, и в него, как в чувствительного медиума, входило то, что позднее назовут «зигфридовым комплексом». Подобно тому, как вагнеровский Зигфрид был убит предательским ударом в спину, могучая армия, не потерпевшая ни одного сокрушительного поражения и находившаяся на территории врага, была принуждена капитулировать!

Гитлер в лазарете в Беелитце

Уныние сменится бешенством. Главных предателей ефрейтор увидит в «нескольких молодых жидах», которые приехали из «трипперных лазаретов» и вывесили «красные тряпки»[6].

…19 января 1919 года. Открытие Версальской конференции. Оно проходит ровно через 50 лет после прусской победы над Францией и провозглашения Германской империи Гогенцоллернов. И в том же месте — Зеркальном зале дворца Трианон в Версале. Все делается нарочито, «со значением».

7 мая. На трибуну конференции выходит британский премьер Ллойд Джордж. Он оглашает текст мирного договора. Читает с трудом, спотыкаясь. Как и другие руководители делегаций стран-союзников, он видит этот текст, детище невидимых «экспертов», впервые…[7]