Красное ухо - Эрик Шевийар

Уж не собирается ли она по возвращении на родину опубликовать великую поэму об Африке?

Оценив ситуацию, Красное ухо неловким движением опрокидывает пивную кружку на свой чистенький молескиновый блокнотик. Таким образом он нейтрализует соперницу. Он рассматривает свой влажный, вздувшийся блокнот. Чернильное облако расплывается по набухшим страницам. Вот здорово, нет, правда, отличная работа. Ну, что скажете, барышня? Способны вы на такое? Книга наконец принимает определенную форму. Ее обрез уже наполовину черный, хотя еще наполовину белый. Красное ухо задумался: не превратится ли и он в конце концов в негра, если будет упорствовать, пойдет до конца, полностью откроется окружающему миру?

Ложась спать, он кладет черный молескиновый блокнот себе под голову, но наутро просыпается абсолютно белым. Вот незадача!

Красное ухо внезапно выхватывает из кармана свой черный молескиновый блокнотик, и обнаженной Африке, застигнутой врасплох, некуда от него скрыться. Таким образом на страницах появляются номера телефонов, названия гостиниц и пансионов. Теперь черный молескиновый блокнотик — не просто записная книжка, но и бесценный справочник по Африке. В нем — сама жизнь. Иногда Красное ухо дает блокнот аборигену, чтобы тот собственноручно записал в него свои координаты. Эти записи смотрятся очень эффектно и однозначно свидетельствуют в пользу подлинности документа.

Внимание исследователей также привлечет встречающееся то тут, то там желтовато-красное пятно: это отпечаток большого пальца Красного уха.

Двадцать раз Красное ухо недвусмысленным щелчком изгонял субтильного желтого паучка со страниц своего блокнота, и двадцать раз насекомое возвращалось на исходную позицию. Что ж, раз ему здесь так нравится, пускай остается, соглашается наконец Красное ухо и захлопывает черный молескиновый блокнотик. Тем более это настоящий африканский паучок, каких не сыскать в Европе. Но, увы, такая удача выпадает нечасто, и Красное ухо серьезно опасается, что с гиппопотамом, которого он поклялся себе увидеть вблизи, все будет не так просто.

Утешается охотник, разглядывая другое пятно в своем блокноте, которое наполняется глубоким смыслом, если знать, что это капля хлопкового масла, которое производят прямо здесь — в его деревне на берегу реки Нигер.

А вот о чем никто не должен знать, так это о втором молескиновом блокнотике, который он держит про запас на тот случай, если вдруг, паче чаяния, испишет первый. Но ничем подобным он пока похвастаться не может, и близится день отлета, а больше половины страниц по-прежнему остаются девственно белыми, несмотря на все листочки и лепесточки, которые он закладывает между ними с притворным прилежанием, — как будто именно для составления гербария он и взял с собой в Африку блокнот.

Готов поспорить, что это даже и не молескин вовсе.

Это, однако, не значит, что Красное ухо перестал делать в нем записи. Наоборот, он пишет без устали. У него, как и полагается наблюдателю, проницательный взгляд и пальцы часовщика, которыми он без труда разбирает каждую прожитую минуту на микроскопические детальки, ловко подцепляя их свои острым ногтем. У него, как и полагается наблюдателю, острые крысиные зубы. У него длинный, как у хамелеона, язык, настоящий язык ловца мух. А иногда Красное ухо с умилением замечает, что пишет между строк, как одержимый. Бездушным строчкам не остановить полета его фантазии. Он сходит с рельс, просачивается сквозь тюремную решетку.

Он — свободный человек.

По возвращении домой он приобретет домашнюю картотеку и перенесет все свои заметки на карточки из плотной бристольской бумаги, которые рассортирует сначала по темам, затем по алфавиту внутри каждой темы. Можно сколько угодно над ним потешаться, и все же стоит признать, что его вздувшийся, помятый и потертый блокнот уже и впрямь имеет довольно убедительный вид. Его лоснящийся, выцветший и поцарапанный блокнот начинает походить на произведение африканского искусства. Ну а теперь самое время его потерять. Самое время потерять свой черный молескиновый блокнотик, чтобы достойно завершить всю эту авантюру. Какой апофеоз! Вместо тощего сборника лапидарных заметок потомкам достанется потерянный блокнот, содержавший саму Африку. Потомкам достанется безвозвратно утраченная, а оттого еще более реальная великая африканская поэма. Так родится легенда о пропавшей африканской книге, а Красное ухо будет упорно молчать, не желая распространяться на эту тему.

Что и понятно, ведь потеряй он и в самом деле свой черный молескиновый блокнотик, и что у него тогда останется от Африки?

Как минимум воспоминание о Токе. Тока — африканский юноша лет шестнадцати, от силы семнадцати. Он очень важный персонаж в этой истории. Возможно, даже ее герой. Скоро мы все его полюбим. Когда появится Тока, высокий, худой, неторопливый и вместе с тем такой живой и подвижный, нас заново увлечет этот рассказ, подхватит вихрь событий. Тока на горизонте — значит, нам предстоит немного действия и даже возможны неожиданные повороты сюжета. Силен будет соблазн вырвать из книги страницы между появлениями Токи. Если мы и сдержимся, то только из страха пропустить какое-нибудь мимолетное его явление, потому что порой Тока будет возникать лишь затем, чтобы исчезнуть, в общем просто чтобы продемонстрировать свое исчезновение. В другой раз, наоборот, нам будет казаться, что вот он, его смеющееся лицо, его улыбка во весь рот, тогда как на самом деле он в это время будет валяться на своей соломенной подстилке.

Но, может быть, нам наконец расскажут, чем же так замечателен этот Тока и почему мы должны верить ему, как Фабрицио дель Донго[4]. Ну же? Мы требуем объяснений. Пожалуйста, немного терпения! Или нам так надоели романы, что мы хотим сразу оказаться в последнем абзаце последней главы? А как же сладостные муки ожидания? Неужели позволим бедолаге автору в одиночку распутывать сюжет? Тока еще немного поломается, прежде чем выдаст свой секрет. О, мы его уже обожаем! Как нам милы его манеры и ужимки! Но вот Тока открывает рот, и рассказ начинается.

Все очень просто. Тока знает, где живут гиппопотамы. Токе доподлинно известно, в какой излучине реки гиппопотамы пребывают на данный момент. Да? И где же это? Вверх или вниз по течению? Ну вот, а мы-то думали, нам надоел роман. О, эта сладкая дрожь предвкушения! Так где же, где эти самые гиппопотамы?! Прослышав о приезде Красного уха, Тока тут же наведался в Пансион, чтобы предложить гостю свои услуги, и, когда тот сообщил ему, что мечтает увидеть гиппопотамов, Тока с радостью согласился взяться за организацию экскурсии.

Тока точно знает, где живут гиппопотамы, и это знание делает его человеком значительным. И мы уже готовы бежать за ним хоть на край света, забыв про Жюльена Сореля[5] с Фабрицио дель Донго, которые наверняка затруднились бы показать нам гиппопотама (и этих-то людей мы называем героями!). Завтра, если Красное ухо не передумает, Тока отведет его к гиппопотамам.

Днем все Белые на одно лицо. Tulo bilennew, то есть красные ушки, — так в этих краях насмешливо называют заезжих европейцев.

Однако у интересующего нас писателя сгорел еще и нос.

Красное ухо сторонится соотечественников. Он их осуждает. Он отвергает их общество. Сам-то он отныне вроде бы как местный, коренной малиец, даром что альбинос. Ему неприятны западные туристы, топчущие землю своими тяжелыми башмаками. Сам он ходит босиком. В переносном смысле слова, разумеется, поскольку в зарослях все же копошатся гадюки и скорпионы.

Но в глубине души он определенно бос.

Он не желает знаться с соотечественниками и тем не менее, приветствуя сварливую старую деву, на пару дней остановившуюся в Пансионе, заявляет, что очарован. Он-то теперь знает, в какой по-настоящему добрый день здесь превращается простое приветствие, но привычно подчиняется лицемерным нормам французского этикета. «Я очарован», — говорит принц старой ведьме. «Даже больше, чем вы думаете», — отвечает ведьма гадкому лягушонку. В резиденции проживает еще один соотечественник Красного уха, так тот еще лет десять назад где-то в Кот-д’Ивуаре подцепил малярию. С тех пор периодически слегает с приступами, которыми почему-то безмерно гордится. Нашел чем гордиться, идиот!

А если честно, то Красное ухо ему немного завидует.

Но иногда в порыве малодушия Красное ухо все же примыкает к соотечественникам, и тогда все вместе они громко негодуют по поводу какой-нибудь вопиющей неправильности местных порядков или весьма спорного — при всем уважении к местным традициям — обычая.

А когда Красное ухо чувствует, что уже слегка переусердствовал, восторгаясь польщенными аборигенами — О Нигер! — он ловко переводит разговор на снег.