Любовные игры по Интернету - Елена Логунова

– Не уходи, детка, у тебя еще полно времени, давай сделаем это еще разок!

Вспомнив эту сцену, Евгений судорожно сжал кулаки и тяжело засопел.

Был первый вторник месяца.

Капитан Лазарчук сидел в засаде, которая имела вид картонной коробки от большого холодильника. Коробку на богоугодное дело пожертвовал кто-то из высокого милицейского начальства. Поскольку внутренний объем данной гофротары существенно превышал габариты самого Лазарчука, капитан был начальственным подаянием весьма доволен. Хотя он был бы еще более рад получить коробку вместе с ее законным содержимым. Саморазмораживающийся холодильник, прописавшийся в кухне Лазарчука лет десять назад, от старости начал мочиться под себя, так что по утрам капитан вынужден был вытирать тряпкой лужу на линолеуме.

В напряженной жизни капитана встречались и менее комфортабельные укрытия, а тут он устроился совсем неплохо. В «крыше» картонного домика для вентиляции был прорезан люк, в боках проверчены маленькие аккуратные дырочки, сквозь которые Лазарчук вел наблюдение за вверенной ему территорией – шестью квадратными метрами пассажирского лифта, куда сегодня, по всем расчетам, мог пожаловать маньяк.

Мерзавец, насилующий и убивающий женщин, промышлял именно в таких старых лифтах – просторных и тихоходных, при этом всякий раз оставаясь в пределах одного микрорайона. Оперативники провели инвентаризацию подходящих лифтов и выяснили, что из восьми имеющихся пять уже охвачены вниманием маньяка. В трех оставшихся в день, когда маньяк должен был выйти на свою охоту, устроили засады. Лазарчуку, который около двух часов сновал челноком между этажами и уже начал ощущать первые симптомы морской болезни, заметно легчало, когда он вспоминал о том, что два его товарища точно так же катаются вверх-вниз в скрипучих и грохочущих подъемниках.

Вообще говоря, охотничьей выдержки капитану было не занимать, к долгому многотерпеливому ожиданию в засаде он привык, однако его несколько нервировала необычная ситуация. Вокруг прячущегося в коробке Лазарчука роились граждане, не подозревающие о его присутствии. Это было чревато осложнениями. Влекомые на прогулку маленькие дети за спиной сопровождающих их взрослых засовывали в дырочки засадной коробки крепкие розовые пальчики, имея реальный шанс угодить в глаз капитану милиции. Собаки, чуя хоронящегося Лазарчука, рычали и грызли углы коробки, а одна маленькая и с виду вполне культурная болонка имела наглость на нее помочиться.

Какой-то дедок, поднимаясь с первого этажа на последний, всю дорогу неотрывно пялился на коробку и по прибытии на шестнадцатый этаж возжелал умыкнуть ее из лифта. Оторвать от пола картонную будку с помещающимся в ней Лазарчуком дед не смог. Капитан облегченно вздохнул, но радоваться, как оказалось, было рано. Настойчивый дедушка объявился двумя рейсами позже, и на этот раз при нем были грузчицкие ремни. Алчный старикан застопорил лифт, обмотал коробку веревкой и стал тянуть ее, как невод с особо крупной золотой рыбкой породы китовьих. В этот самый момент глубоко законспирированный Лазарчук получил сообщение от наблюдателя: во дворе появился подозрительный тип, подходящий под описание маньяка.

– У-у, у-у! – в кварту взвыл капитан, умело имитируя милицейскую сирену.

– Ах ты, мать честная! – всполошился вороватый дедок. – Никак тут сигнализация!

От неожиданности он отпустил лифт, дверцы хищно лязгнули, и кабина пошла вниз.

– А ремни? Ремни-то мои! – взвизгнул дедок.

– Дам я тебе ремня, дам, не сомневайся! – пробормотал Лазарчук, остервенело тыча пальцем в наблюдательные дырочки, закрытые широкой лентой ремня.

Лифт без остановок приехал вниз и надолго замер. Капитан, пыхтя и обливаясь потом, успел проковырять ногтем новое смотровое отверстие, но всего одно и не очень хорошее, маленькое и подслеповатое. Когда Лазарчук приник к нему глазом, торчащие наружу лохмы расслоившегося картона придали его взгляду такую выразительность – куда там объемной туши для ресниц!

– В подъезд зашла девушка, – дистанционно прохрипел в ухо капитану вооруженный рацией наблюдатель. – Будь готов!

– Всегда готов! – по незабываемой пионерской привычке непроизвольно отсалютовал Лазарчук.

Цокая каблуками, в лифт кто-то вошел: девушка, понял Лазарчук. Из дырочки на него густо пахнуло парфюмерией.

– Секундочку подождите! – взмолился мужской голос. – А то я с чемоданом, тяжело по лестнице…

– Жду, – кокетливо чирикнула барышня.

Пол кабины чуть дрогнул – вошел второй пассажир.

– Спасибо, – сказал он.

Двери лязгнули, как челюсти, лифт дернулся и пошел вверх.

– Что вы делаете? – удивленно спросила девушка. И тут же испуганно ахнула.

– Сейчас узнаешь! – совсем другим – злодейским – голосом сказал мужчина.

В одинокое смотровое отверстие Лазарчук видел только его спину в светлой рубашке. Крыловидные лопатки под тонкой тканью энергично шевелились. Девушка невнятно мычала.

«Пора!» – понял капитан.

Он присел, подхватил снизу края коробки и с силой толкнул ее вверх. Картонная будка взлетела, как ракета, гулко ударилась крышей в потолок кабины и обрушилась вниз, но согнувшийся в три погибели Лазарчук успел скатиться с дощатого поддона и колобком ударил под колени напряженно сопящего маньяка.

– Кто? – вынужденно садясь на спину капитана, изумленно обронил маньяк.

– Милиция! – торжествующе ответил Лазарчук, распрямляясь во весь рост и сбрасывая с себя седока, как норовистая лошадь.

Маньяк спиной и затылком шумно врубился в заднюю стенку кабины и по ней скатился на пол. Коробка, косо приземлившаяся мимо поддона и оказавшаяся в неустойчивом равновесии, повалилась набок и накрыла павшего сверху. Лазарчук в продолжение и развитие героической лошадиной темы злорадно заржал. Помятая девица, потрясенная эффектным появлением милицейской кавалерии, нервно хохотнула и дрожащим голосом молвила:

– Прям Сивка-Бурка, в натуре! Встал передо мной, как лист перед травой!

Лазарчук приосанился. Барышня поспешно оправила задранную юбку, сдула локон со лба и уже спокойнее сказала:

– Гражданин начальник, лягните этого упыря копытом, чтобы не трепыхался, а то я за себя не ручаюсь! – и вытянула из дамской сумочки пистолет.

Капитан не был к этому готов, но отреагировал мгновенно: заломил девице руку за спину и отнял оружие, оказавшееся при ближайшем рассмотрении газовым. Затем он все-таки проявил галантность и выполнил пустяковую просьбу барышни, с чувством пнув копошащегося на полу маньяка. После чего освободил задержанного от коробки, а коробку от ремня.

Пуф-ф-ф! – удовлетворенно сказал лифт, останавливаясь на шестнадцатом этаже.

Дрынь! – открылись двери.

– Мой ремень… – стервозным голосом начал было вороватый дедок, но осекся, увидев Лазарчука, который старательно и умело вязал одним длинным ремнем маньяка и его несостоявшуюся жертву. – Нет-нет, ничего не надо! К черту этот ремень, оставьте его себе!

– На долгую память! – не отрываясь от дела, с сарказмом подсказал Лазарчук.

Он обоснованно полагал, что этот сеанс лифтового катания забудет не скоро.

– Капитан, ну что у тебя? – озабоченно прохрипела рация. – Ты взял гада?

– Взял.

На первом этаже их уже ждали. Лазарчук сдал с рук на руки засидевшимся без дела коллегам маньяка и девицу, а сам вышел во двор, проскакал по лужам на свободный от транспорта пятачок и под ясным небом с хрустом потянулся.

– Серега, тебя начальство хочет! – с мобильным телефоном в вытянутой руке прибежал один из коллег, а свободной рукой хлопнул Лазарчука по спине: – Молодчага! Готовься принимать поздравления!

Герой дня приложил к уху трубку и доложился:

– Капитан Лазарчук, слушаю!

– Слушай, капитан! – противным голосом забубнил в трубке начальник пресс-службы ГУВД края полковник Сидоркин. – Ты, конечно, сегодня именинник, с маньяком я тебя поздравляю, а все равно ругать буду. Ты чего это бабками раскидываешься, а?

– Да какими бабками?! – от неожиданности капитан не сдержал возмущения и уже хотел откровенно сказать, что милицейскую зарплату бабками, то есть деньгами, вообще считать нельзя, но полковник его перебил.

– Какие уж там у тебя взаимоотношения с бабками, я вникать не буду, – заявил он. – Я тебе так скажу: бабки – они тоже люди, и относиться к ним надо по-человечески!

Тут полковник добавил в голос лирической грусти и с глубокой задушевностью молвил:

– Вон Пушкин Александр Сергеевич не тебе чета, солнце русской поэзии, а как трепетно писал о своей бабке Арине Родионовне: «Подружка дней моих суровых, голубка дряхлая моя»! Голубка, ты понял? – начальственный голос снова заметно построжал. – А твоя бабуся по вокзалу скитается, как бездомный воробей!