Девственницы - Банни Гуджон

— Мальчики, мальчики! — кричал он. — Имейте больше уважения к Господу и этим нарядным дамам!

— Послушай только, как жеманно он говорит! — прошептала Лилли на ухо Дороти. — А какие все нарядные — фу-ты ну-ты!

Дороти окинула подругу в ношеной кофточке и линялых джинсах критическим взором.

— Куда пойдем? — спросила Лилли.

— Я хочу немножко прогуляться одна, — заявила Дороти. — Встретимся через четверть часа. — Не дожидаясь возражений Лилли, она отошла.

Остановилась перед прилавком, на котором были разложены книжные закладки и абажуры, украшенные засушенными цветами и листьями. За прилавком на складном стуле сидела крупная дама в шелковом синем платье и соломенной шляпе. У ее ног стояла корзинка для пикника, откуда высовывал мордочку маленький шпиц. Такие корзинки Дороти видела в фильмах по телику. Обычно они стояли на дне лодки во время речной прогулки, пока мужчина бил веслами по воде, а дама вроде этой возлежала на груде подушек и водила пальцами по тронутой ряской поверхности воды.

Собачонка заворчала, и Дороти попятилась.

— Что тебе показать, милочка? — спросила дама.

Дороти взяла закладку с маками.

— Пять пенсов, — заявила дама. — Настоящие маки! Я сама собрала их в прошлом году в Дорсете.

Судя по внешности дамы, она была из тех, кто печет торты даже тогда, когда ни у кого нет дня рождения. Дороти протянула ей пятипенсовик, и дама положила закладку в бумажный пакетик.

— Ты состоишь в скаутах, милочка? — спросила она, вручая ей пакетик. — Дороти покачала головой. — Чудесная организация. И конечно, там полным-полно симпатичных мальчиков! — Дама отвернулась, чтобы продать другому покупателю абажур: засушенные папоротники под слоем прозрачной самоклеющейся пленки.

Дороти сунула пакетик в карман и огляделась. Через два столика от нее, ближе к распятию, всем желающим предлагали поиграть в «Разбей тарелку». Два младших бойскаута расставляли на полках старые тарелки, чашки и блюда. Мальчишки были тощие, примерно ее лет, в полном скаутском облачении. Даже галстуки у них были скреплены пластмассовыми кольцами. Оба явно гордились своей формой. Третий, бойскаут старшей дружины, стоял чуть в стороне, перед корзиной, доверху наполненной деревянными шарами. На нем были бежевые брюки и рубашка с распахнутым воротом. Судя по его виду, его ни за что не заставишь заправлять галстук в пластмассовое кольцо — даже когда его никто не видит. Волосы доходили до ворота, пряди на затылке завивались. У него были красивые глаза; рот, правда, чуточку широковат, что, впрочем, совершенно его не портило. Мальчик беседовал с пожилой дамой в зеленой шляпе из волокон рафии с огромным букетом роз на тулье. Она то и дело трогала его за плечо и улыбалась жуткими желтоватыми искусственными зубами.

Дороти подошла к ним и бесцеремонно пихнула старую даму локтем.

— Почем шары? — спросила она.

— Голубушка! — прошипела старуха, замахиваясь на Дороти перчатками. — Неужели тебя не учили, что надо говорить «извините»?

— Пожалуйста, миссис Спенсер. — Мальчик вручил старухе горшочек узамбарских фиалок. — Вы выиграли приз за самую красивую шляпу!

Старуха улыбнулась, пригладила волосы и ущипнула красивого мальчика за щеку.

— Как приятно видеть, что у некоторых молодых людей еще остались хорошие манеры! Вот у кого вам бы поучиться, молодая особа! — Она взяла фиалки и затерялась в море цветастых платьев и цветочного аромата.

Мальчик весело улыбнулся Дороти:

— Пять пенсов, симпатичные девочки получают право на дополнительный бросок.

Он протянул ладонь — почти такую же большую, как у ее отца. Мужскую руку. Порывшись в карманах, Дороти извлекла монету и передала мальчику. Он достал для нее шесть деревянных шаров. Один упал и покатился по полу. Мальчик поднял его и, задрав рубашку, предложил:

— Клади сюда.

Дороти положила шары в подол его рубашки и принялась по одному метать их, целясь в старую посуду, которая находилась на расстоянии около шести метров от них. Все ее броски оказались удачными, кроме последнего, — фарфоровая миска, хоть и упала, не раскололась. Мальчик поднял миску, поставил ее на полку и, улыбаясь, повернулся к следующей девочке из очереди.

Дороти легла на спину и закрыла глаза. Она медленно кружилась на карусели на детской площадке их жилого квартала. Дождь кончился; бледные лучи солнца приятно грели лицо. Было тихо, только поскрипывали цепи да днище карусели скрежетало о бетонное основание.

Вдруг скрип прекратился.

— Ты говорила, герлскауты — куча дерьма, — сказала Лилли.

— Ну да, так и есть. Ты уверена, что меня не заставят носить форму? — При мысли о темно-синих юбке и блузке с кучей нашивок Дороти передернуло.

— Да, конечно — если твоя мама напишет записку, что вы бедные и вам не на что ее купить.

— А через месяц можно будет провести ночь на дереве вместе со старшими мальчиками-скаутами, да?

Лилли раскрутила карусель и запрыгнула к ней на круг.

— По-моему, это глупо. Торчать на дереве всю ночь в благотворительных целях — да еще в феврале. Там, наверное, ужас как холодно.

— Если не хочешь, можешь не ходить.

— Я-то не пойду. Меня мама не пустит. — Лилли села. — Говорят, мальчишки там валяют дурака. Упиваются пивом, а потом мочатся, не слезая с платформы. В прошлом году устроили состязание, кто дальше плюнет. Прямо как дети!

Дороти села и принялась тормозить ногой, замедляя ход карусели.

— Правда, он самый красивый мальчик из всех, кого мы видели? — спросила она.

— Кто?

Дороти вынула из кармана бумажный пакетик.

— Закладку хочешь?

Дороти сидела на куче физкультурных матов в комнате собраний скаутской хижины и мастерила эмблему — пустельгу — из старого отцовского носка и вороха куриных перьев.

— Дороти Томпсон, где твоя форма? — Миссис Эванс, вожатая отряда, села на табурет под полочкой с аптечкой. Ее синяя пилотка вожатой была приколота к редким седым волосам, могучую грудь украшал целый ряд значков и нашивок.

— Мама говорит, форма нам не по карману, — солгала Дороти. Ей было наплевать, что скажут другие девчонки. Надо только перетерпеть неделю, а там выходные и сидение на дереве.

— Тогда мне нужна записка, — заявила миссис Эванс. — А может, кто-нибудь из вас, девочки, отдаст ей свою старую форму, из которой вы уже выросли?

Дороти вернулась к своей пустельге из носка и мечтам о мальчике с деревенского праздника. Она уже выяснила, что его зовут Крис Тендалл и он учится в школе Девы Марии. Она посмотрела его адрес в телефонном справочнике. Разумеется, он жил в богатом районе — в Палачовом переулке, в большом доме на две семьи. Всю следующую субботу она проторчала там, притворяясь, будто читает газету на стенде рядом с его домом.

Наконец, он вышел, чтобы помыть отцовский «мерседес» бронзового цвета. Младший братишка вылил на него ведро воды, и его мокрые волосы закурчавились, как щенячья шерстка. Тогда он быстро обернулся и улыбнулся ей. Дороти не успела вовремя отвернуться, поэтому она гордо тряхнула головой и заспешила вверх по склону холма — к себе домой.

В следующий раз, когда она сошла со школьного автобуса, он ждал ее у церковной ограды.

Она сидела в столовой, разучивая гаммы, и слушала, как мама беседует через порог с миссис О'Фланнери. Видимо, Лилли не пустят на ночное бдение, хотя миссис Эванс разослала родителям записки, в которых сообщалось, что дети будут под присмотром. Миссис О'Фланнери заявила: она ни за что не позволит своей четырнадцатилетней дочери провести ночь с шайкой сексуально озабоченных мальчишек; она надеется, что миссис Томпсон последует ее примеру. В конце концов, сводить на всю ночь мальчишек и девчонок — значит искушать судьбу. Мама ответила, что подумает, и закрыла дверь.

Дороти закрыла глаза и взмолилась: только бы мама не послушалась совета миссис О'Фланнери! Зря, что ли, она чуть ли не целый месяц мастерила пустельгу из носка? От птичьих перьев ее уже просто тошнит. Ей даже пришлось пришить глупую эмблему к рукаву синего кардигана, который она носила вместо формы.

Мама вошла в столовую и села на длинную скамеечку за пианино рядом с ней. Дороти ничего не сказала; она снова принялась медленно играть восходящую гамму.

— По-моему, все обстоит совсем не так, как думает эта несчастная дура, а совсем наоборот. — Мама повертела в руках эмблему, сшитую из носка. — Зная ее Лилли, могу с уверенностью утверждать, что опасность грозит не ей, а мальчишкам. — Элейн приложила ладонь ко лбу. — Сумасшедшие мамаши достали: твой отец играет на трубе, а ты мучаешь пианино… По-моему, у меня начинается приступ мигрени!

Дороти перестала играть.

— Значит, ты меня отпустишь?

Справка, которую надо было подписать, и бланк спонсорской поддержки лежали на пианино.