Барский театр - Владимир Бабенко

В назначенный день зоологи попросили Михаила Панкратьевича — хозяина дома одной полузаброшенной вологодской деревни, в котором они остановились, принять московского гостя, а сами, как всегда, ушли на маршрут.

Когда они вернулись, оказалось, что Саша не приехал. Евгений Николаевич и Олег решили, что какие-то обстоятельства не позволили ему вырваться в тайгу.

На следующий день зоологи на рассвете снова отправились в лес. В нескольких километрах от деревни они наткнулись на стоящую прямо у лыжни припорошенную снегом палатку.

Около нее виднелись воткнутые в сугроб широкие лыжи, кострище и поленница дров. Рядом с ней лежал сломанный топор. Топорище было целое, а обух лопнул.

Но исследователей привлек внимание не сломанный топор, а голые ступни, выглядывающие из полотняного жилища. Олег по ним узнал человека. Это был Саша.

Олег постучал лыжной палкой по крыше палатки.

— Живой? — спросил он.

— Живой, — ответил ему изнутри брезентового домика скрипучий голос. — Я слышал, как вы подъехали. Не спится под утро. Прохладно.

— Это заметно по твоим синим конечностям, — сказал Олег.

— Вечером тепло было, даже жарко, — произнес невидимый Саша. — Я даже из спальника вылез.

Палатка заходила — вероятно, Саша там одевался.

— Ну, ты и проводник! — продолжал разглагольствовать Саша, — так дорогу описал, почище Ивана Сусанина.

С этими словами он, наконец, вылез наружу.

— Чай кипятите — вон дров сколько. А я пока рюкзак соберу.

Евгений Николаевич быстро развел костер и поставил на огонь котелок.

— А это что? — показал Евгений Николаевич на сломанный топор.

— Некачественное изделие. На обухе с перекалом. Топорище я сам делал. Оно и не подвело. А сталь плохая. В следующий раз буду выбирать. Хорошо, что я дрова успел нарубить. А то холодновато все-таки.

— Почему же ты деревню не нашел? — спросил, морщась от дыма, Олег, — до нее всего три километра.

— А это ты так объяснял, как ее найти. Написал — иди, мол, по нашей лыжне, больше на широких лыжах здесь не ходят. И придешь. А вы, я вижу, тут так волков гоняли, что весь лес в тропах. Поди разберись, какая к деревне выведет. Я поискал-поискал, а потом смотрю — смеркается, лучше я в своей палаточке, да в своем родном спальничке переночую. Развел костер, поужинал и на боковую. Только вот топор сломал.

— Не холодно было? — спросил, разливая горячий чай по кружкам, Евгений Николаевич.

— А у меня спальник зимний. Из верблюжьей шерсти. Тяжеловат, зато спать везде тепло.

Зоологи тем временем попили чаю, Саша взвалил себе на спину свой огромный рюкзак.

— Иди по нашей свежей лыжне. Дойдешь к деревне. Крайний дом. Спросишь Михаила Панкратьевича. Он тебя приютит.

— Нет, я лучше с вами похожу. Разомнусь, тайгу посмотрю.

— Ну, как знаешь, — и Евгений Николаевич, а за ним Олег пошли по лосиным и волчьим следам. Шествие замыкал Саша.

Шли они недолго: через километр Олег нашел растерзанную волками лосиху.

Олег и Михайлин встали в стороне, а более опытный Евгений Николаевич стал внимательно обходить место трагедии, для того чтобы понять, какую тактику в этом случае применяли волки и как защищался лось.

Потом он позвал своих молодых коллег, доложил им результаты исследований и предъявил все четыре конечности лосихи, на которых оставалось еще порядочно мяса.

Саша посмотрел на них, достал нож и стал обрезать то, что оставили им волки.

— Ты что делаешь? — забеспокоился Евгений Николаевич.

— Мясо обрезаю. Вечером суп сварим.

— А волки? — продолжал волноваться Евгений Николаевич. — Они ночью придут доедать, а им есть нечего.

— Другого лося задавят, — равнодушно отвечал Саша.

— Но это уже не чистый эксперимент, — возразил Евгений Николаевич, — это уже артефакт. Антропогенный фактор.

— А вот и им есть что поесть, — сказал Саша, показывая на не замеченную Евгением Николаевичем и Олегом еще одну ногу лося. Пятую.

Пристыженные следопыты оставили Сашу за мясницким занятием, раскопали снег на месте трагедии и обнаружили остатки еще одного лося, поменьше.

Евгений Николаевич с Олегом пошли дальше, а Саша погрузил мясо в свой рюкзак и отправился в деревню, к Михаилу Панкратьевичу. Варить суп.

Олег думал, что бездонный бидон наконец-то опорожнился. Но оказалось, что он ошибся. Саша вытащил из алюминиевой емкости аккуратную тугую связку тросиков.

— Вот, — сказал он Олегу. Для по́тасков. На весь путик хватит.

Олег, в отличие от старшины Сочавского, не стал задавать нелепых вопросов, что такое по́таски и что такое путики. Олег знал это хорошо. Потому что они вместе с Сашей оканчивали один и тот же институт. Заочный. Пушно-меховой. Который в Балашихе.

Олег помнил, как вместе с ними сдавал вступительный экзамен директор какого-то заповедника — солидный дядька, которого начальство, очевидно, насильно отправило получать высшее образование. Директор был в зеленой форме с алюминиевыми дубовыми листьями на лацканах и в галунах.

Его только спросили какая птица живет в Арктике.

— Пи́нгвин, — не задумываясь, ответил директор.

— У вас есть тяга к знаниям, — вздохнул экзаменатор. — Ставлю вам «хорошо».

Из бидона тем временем появился новый сверток.

— Шкурки, — пояснил Саша.

— Какие шкурки?

— Зверюшек разных. Две норки, ондатра, горностай, хорек. Всего понемногу. Да еще три зайчика, да еще одна собачка. Ты их развесь, чтобы отвиселись. Да смотри, чтобы моль не съела.

— Когда же ты успел?

— Да этой зимой и успел.

— А где? В самоволку бегал?

— Никуда не бегал. Всё на территории части. Это же особо охраняемый объект. Как заповедник. А значит — и зверей много.

— А чем добывал?

— Да капканами. Пяток через каптерщика раздобыл. А зайчиков — петлями. Сначала, правда, не получалось. Проволоку никак не мог подобрать. Они у меня через одного петли откручивали. Правда, потом в другие попадались. С обрывками проволоки на шее. Я таких называл Юлиусами Фучиками.

— Да откуда у тебя на это всё время? Ведь армия, служба все-таки.

— А времени много и не надо. Помнишь мужика из нашего института?

Олег и это не забыл.

Больше всего Олегу запомнились сессии в Балашихе, когда со всего Союза туда съезжались охотоведы, егеря и работники заповедников.

Вернее, даже не сами сессии, а вечерние посиделки в общежитии. Водка была московская, то есть хотя и качественная, но самая ординарная, а вот такой закуской (которая, кстати, исчезала за два первых вечера) не мог похвастаться не один стол, даже кремлевский. Икра красная с Камчатки, икра черная с Каспия (качеством, естественно, гораздо лучше, чем магазинная, потому что приготовлена была самими добытчиками), копченая изюбрятина, лосятина и медвежатина, жареные и консервированные в собственном соку рябчики, всевозможная соленая рыба — осетры, сиги, лососи, палтусы, и множество банок с моченой брусникой, морошкой, клоповником и еще какими-то совершенно непонятными дарами лесов, морей и рек нашей необъятной Родины.