Ураган Уайетта - Десмонд Бэгли

— А что острова? Мы дадим им обычное предупреждение.

Он повернулся и вышел из кабинета. Уайетт смотрел ему вслед с нарастающим чувством отвращения.

III

К вечеру Уайетт ехал по дороге, огибающей залив Сантего, к Сен-Пьеру, столице Сан-Фернандеса. Не велика была эта столица, но то же самое можно было сказать и обо всем острове. В угасающем свете дня он разглядывал привычные картины — банановые и ананасовые плантации, людей, работавших на них, — мужчин в грязных выцветших хлопчатобумажных рубашках и синих джинсах, женщин в ярких цветастых платьях и красивых косынках на головах. Все они, как обычно, смеялись, болтали друг с другом, их белые зубы и темные лоснящиеся лица блестели в лучах заходящего солнца. И как обычно, Уайетт с удивлением спросил себя: «Почему эти люди всегда кажутся такими радостными и счастливыми?»

Причин радоваться у них было не много. Большинство из них было задавлено постоянной нищетой, результатом в первую очередь перенаселенности и неумелого обращения с землей. Когда-то, в восемнадцатом веке, Сан-Фернандес был богат сахарным тростником и кофе и был лакомым кусочком для боровшихся между собой европейских колониальных держав. Но в какой-то момент, когда хозяева отвлеклись на другие дела, рабы восстали и решили сами вершить свою судьбу.

Может быть, это было хорошо, а может быть, и плохо. Правда, рабы теперь были свободны, но последовал ряд жестоких гражданских войн, истощивших экономику острова Сан-Фернандес. Непомерный рост населения довершил дело, и несчастные безграмотные крестьяне остались один на один со своими жалкими клочками земли и системой натурального обмена. Уайетт слышал, что в центральном, гористом районе острова люди за всю свою жизнь даже не видели денег.

В начале двадцатого века дела на острове, кажется, стали поправляться. Окрепшее правительство открыло путь иностранному капиталу, кофе сменили бананы и ананасы, площади сахарного тростника значительно увеличились. Это были хорошие дни. Хотя заработок на плантациях, которыми владели американцы, был невысок, он все же был постоянен, и постепенно денежный рынок на острове оживал. Именно тогда был построен отель «Империал», и Сен-Пьер стал расширяться за пределы Старого города.

Но Сан-Фернандес никак не мог выбраться из заколдованного круга своей истории. После второй мировой войны в результате кровавого переворота к власти пришел Серрюрье, самозванная Черная Звезда Антильских островов. Его кровавая клика правила неправедным путем судов, убийств, диктатуры армии. У него не было противников, он расправился с ними, и на острове установилась одна власть, власть черного кулака Серрюрье.

И все же люди находили в себе силы смеяться.

Сен-Пьер был замызганным городишкой с кое-как построенными кирпичными домами с ржавыми крышами и облупленными стенами. Повсюду стоял тяжелый запах гниющих фруктов, тухлой рыбы, людских и звериных экскрементов. Он ощущался и здесь, в «Империале», хранившем еще следы лучших времен.

Уайетт вглядывался в полумрак плохо освещенного помещения — на городской станции опять что-то произошло — и наконец, увидел Джули. Она сидела за столом с каким-то мужчиной, и настроение у Уайетта вдруг неизвестно отчего упало. Впрочем, услышав знакомый теплый голос, он немного приободрился.

— Хелло, Дейв. Очень рада вновь видеть тебя. Это Джон Костон. Он тоже здесь остановился. Он, как и я, летел из Майами в Сан-Хуан, и здесь мы опять наткнулись друг на друга.

Уайетт стоял в нерешительности, ожидая, что, может быть, Джули извинится перед Костоном и покинет его, но она этого не сделала, и он сел за стол рядом с ними.

Костон сказал:

— Мисс Марлоу рассказывала мне о вас. Не могу понять одной вещи, почему англичанин работает на американской военно-морской базе.

Прежде чем ответить, Уайетт посмотрел на Джули, затем оценивающе — на Костона. Тот был невысокого роста, крепкий человек с квадратным лицом, с сединой на висках и проницательными карими глазами. Судя по его акценту, он был англичанином, но его флоридский костюм мог ввести в заблуждение.

— Начнем с того, что я не англичанин, — сказал Уайетт подчеркнуто. — Я из Вест-Индии. Мы тут не все черные, знаете ли. Я родился на Сен-Криттсе, детство провел на Гренаде, а образование получил в Англии. Ну, а что касается американцев, то я работаю не на них, а с ними. Тут есть разница. Я на этой базе вроде как в командировке от местной метеорологической службы.

Костон улыбнулся.

— Теперь понятно.

Уайетт посмотрел на Джули.

— Может, выпьем перед обедом?

— Прекрасная мысль. Что хорошо идет на Сан-Фернандесе?

— Может быть, мистер Уайетт покажет нам, как делается местный напиток — «пунш по-плантаторски», — сказал Костон, весело поблескивая глазами.

— О, да, пожалуйста. Мне всегда хотелось его попробовать в хорошей компании, — попросила Джули.

— Я-то лично считаю, что его достоинства сильно преувеличены, — сказал Уайетт. — Я предпочитаю виски. Но если вы хотите этого пунша, пожалуйста.

Он подозвал официанта и сказал ему несколько слов на распространенном на острове жаргоне, представлявшем собой смесь ломаного французского и местных наречий. Вскоре необходимые ингредиенты для пунша появились на столе.

Костон достал из нагрудного кармана блокнот.

— Я запишу, если вы не возражаете. Может, пригодится.

— Не надо. Есть маленький стишок, который вы легко запомните и никогда не забудете. Послушайте:

Кислому — доля,Сладкому — две,Крепкому — три доли,Четыре — воде.

— Это, конечно, схема, но близко к истине. Кислое — лимонный сок, сладкое — сироп, крепкое — ром. Лучше всего из Мартиники. Ну и вода со льдом. А пропорции — в стишке.

Уайетт говорил, а руки его механически двигались, отмеряя нужные составные части и смешивая их в большой серебряной чаше, стоявшей посередине стола. Одновременно он смотрел на Джули. Она совсем не изменилась, только сделалась еще более привлекательной. Может, ему так казалось, потому что он давно не видел ее. Он перевел взгляд на Костона. Ему хотелось знать, какое тот имеет отношение к Джули.

— Если вы окажетесь на Мартинике, — сказал он, — там в любом баре вы сами сможете изготовить «пунш по-плантаторски». Там так много рома, что за него даже не берут денег — только за лимон и сироп.

Костон повел носом.

— Пахнет замечательно.

Уайетт улыбнулся.

— Ром делает свое дело.

— Почему ты никогда не делал этого раньше, Дейв? — спросила Джули, с интересом глядя на чашу.