Аженская комунна в описании В И Райцеса - П Уваров

С этого момента восстание пошло на убыль, новые органы власти так и не были созданы, и муниципальная революция осталась незавершенной. Первая надежда забрезжила у консулов, когда они осознали, что их не убьют на месте, и что вместо яростной толпы они имеют дело со сторонниками легальных методов. Помог им в этом запертый сундук. Когда цирюльник Лабрюн уже сбегал домой за зубилом и клещами, чтобы ломать замки, кто-то из коммуны запретил ему прикасаться к сундуку, ведь это могло расцениваться как взлом королевского имущества.

Затем консулы перехватили инициативу - они выдвигали пункты соглашения, а коммуна их принимала. Впрочем, и во время вечернего заседания было несколько горячих моментов. Ринаси не завершил свою инспекцию, но ему удалось сразу же обнаружить недостачу в казне 1200 ливров, суммы, равной ординарному мунициапальному доходу за год. Однако он решил не разглашать эти результаты, и собравшиеся в верхнем зале договорились, что консулы возвратят эту сумму в казну и она пойдет на погашение долга епископу. Всем было ясно, что эту информацию надо держать втайне от "крикунов" типа Клерге, Ле Байон-не и Броссе.

Внутри коммуны явственно видно действие сдерживающей силы. Умеренные лидеры оппозиции, представленные четырьмя нотариусами, сумели оседлать движение. Утром, 3 июля, как только ратуша была занята восставшими, наиболее радикальные из них ("самые скверные парни") бросились на поиски консулов и их приспешников, а более умеренные остались в ратуше. По показаниям Помарелли, как только "некоторые люди коммуны ушли на розыски, мэтр Пьер Валези показал ему бумагу с жалобами названной коммуны, каковые они должны были заявить консулам". Наличие уже готового документа, в котором обвинения против консулов были приведены в систему, выдвинуло его авторов на первый план. Нотариусы сами не просили назначить их полномочными представителями коммуны, но они охотно дали себя уговорить.

И когда Клерге и его друзья торжествуя приволокли арестованных в ратушу, дело уже было сделано. Лидеры умеренных настолько прочно овладели положением, что им удалось отстранить от участия в переговорах самых активных участников восстания.

Любопытная деталь - свидетели утверждали, что переговоры с консулами вело человек 40-50, последние же в своем "Заявлении" называют в качестве представителей коммуны лишь четырех нотариусов, да двух мясников: Пьера Лавиля и Пьера де Сен-Жиля, особенно бранивших консулов. Кем были остальные - неизвестно; видимо, они никак не проявили себя во время восстания, и у консулов не было особых причин жаловаться на них.

Дневной перерыв между заседаниями был использован умеренными для придания своему собранию видимости некоего представительного органа. Тот же Леонар Помарелли показал, что на вторых переговорах присутствовало 48 представителей - по 12 человек от каждого квартала. Вот, например, как там оказался торговец Жан Ле Сер. С утра он не был ни в кармелитском монастыре, ни на ратушной площади. После полудня к нему домой пришел нотариус Антуан Ринаси и пригласил в ратушу, сказав, что с консулами должны говорить по 12 "главных жителей" от квартала. Другие представители были "избраны" подобным образом и, понятное дело, они оказались послушными воле нового руководства.

Вряд ли нотариусами в данном случае двигали лишь жажда власти и стремление использовать ситуацию в своих целях. Определенные амбиции у них были, но они, как показали события, не слишком стремились создать новый муниципалитет. Ведь достаточно было бы Ринаси крикнуть толпе о результатах своей ревизии, как судьба консулов была вырешена. Нотариусы главным образом стремились избежать кровопролития и действовали в соответствии со своими профессиональными навыками, поскольку их мастерство заключалось прежде всего в поисках компромисса между участниками сделки. Поэтому решение спора между консулами и восставшими они стремились передать на рассмотрение "нейтральной" третьей стороны. И, главное, "выборы" представителей для переговоров с консулами не были "подтасованы" нотариусами. Они действовали в духе традиционной логики городской политической культуры - решение важных вопросов передавалось в руки "нотаблей" - не самых активных, но самых респектабельных жителей, с которыми община охотно себя идентифицировала.

Радикалы были недовольны. Очевидцы показывают, что Клерге, Броссе и Ле Байонне кричали громче других, требуя немедленного ареста консулов. Но в итоге авторитет сторонников легальных мер возобладал. Однако "смутьяны" еще не сложили оружия. Поздним вечером человек 200 снова явились к ратуше, поскольку прошел слух о том, что консулы похитили документы, так и не выданные коммуне. Сначала пытались найти ключи от ратуши. Но содержателя постоялого двора Пьера Андре, у которого обычно хранились ключи от ратуши, не нашли дома. У стражников королевской тюрьмы нужных ключей не оказалось. Пришлось проникнуть в ратушу через крышу, и выставить караул у сундуков. Жители богатого квартала так и не заснули в ту ночь.

Утром 4 июля консулы посетили главного судью сенешальства Жака Севена и попросили объявить через глашатая приказ о запрещении каких бы то ни было сборищ. Через несколько дней такой приказ был оглашен на площадях и перекрестках города. Именем короля мятежи и сборища запрещались под страхом виселицы. Впрочем, судья сразу же предупредил консулов, что никаких реальных средств привести в исполнение эту угрозу у него нет. Можно было рассчитывать лишь на авторитет королевской власти. Но это не возымело действия, поскольку "люди коммуны" были уверены в справедливости и законности своих действий.

Вечером 8 июня к судье пришла делегация, в которую входил нотариус Пьер Бесс и два мясника, Марсель Редон и Пьер Ла Виль. Они потребовали копию приказа, чтобы опротестовать его в законном порядке, и предупредили, что запрета они не послушаются. События следующего дня хуже отражены в источниках - они последовательно изложены лишь в "Заявлении" консулов, от которых трудно ожидать объективности. 9 июля, невзирая на запрет, ""люди коммуны" объявили через глашатая, что всякий, кто принес им клятву, должен придти в кармелитский монастырь под страхом | штрафа в 20 су. И этим средством собрали большое число людей, како" вые прошли через город с криками: "Настало время действовать!", "Куда удрали эти предатели и воры-консулы? Если их не найдут в ратуше, то их повесят". Затем они заставили нотариуса Бродини писать в ратуше, что им заблагорассудится".

Далее толпа во главе с Андре Броссе подошла к дому Сана де Годая королевского сборщика и консула данного города. Его брат - священник ответил, что он отбыл по королевской надобности, пусть скажут, что им нужно. Ему выкрикнули, сопровождая свои слова богохульством: "мы хотим, чтобы он выдал нам бумаги и привилегии города". На что мессир де Годай сказал, что если им нужен его молитвенник, он его им отдаст с радостью. Затем люди вернулись на площадь и продолжали браниться, а консулы, видя их ярость, скрывались, спасаясь кто как мог.

Такова консульская версия происходящего. На деле же все было достаточно мирно. Руководство "людей коммуны" собралось утром в кармелитском монастыре, чтобы обсудить ситуацию. Стало ясно, что консулы не выполнили своего соглашения с коммуной. Но и на сей раз решено было не свергать муниципалитет, а действовать в рамках закона и возбудить против консулов судебный процесс. Близ полудня королевский сержант Жан де ла Кут, который уже третьего числа примкнул к коммуне, огласил приказ о немедленном сборе всех ее членов.

Горожане были поставлены перед выбором: явиться на сходку в тем самым нарушить королевский запрет, грозивший ослушникам смертной казнью, или не прийти и подвергнуться менее грозному, не более реальному наказанию штрафом. Коммунальная солидарность возобладала над авторитетом распоряжения, сделанного от имени короля. Не успел сержант обойти город, как толпа уже собралась у монастыря. После переклички, проведенной нотариусом Пьером Бессом, "люди коммуны" пошли к ратуше. Видимо, они составляли там исковое заявление, поэтому им потребовался Бродини как нейтральный нотариус, не участвовавший в восстании.

Скорее всего, консулам все же удалось спрятать привилегии и другие "бумаги города". Поэтому толпа бросилась их искать в доме Сана де Годая. Но тот факт, что "людьми коммуны" руководил Броссе, дает основание видеть в этой попытке самостоятельное выступление городской бедноты. Трудно представить, что руководители коммуны, старательно оттеснявшие на задний план Клерге, Броссе и подобных смутьянов, доверило бы им розыск консула и изъятие бумаг. Но и эта попытка была непохожа на поведение тех же самых людей в первые дни восстания, когда они в ярости сметали засовы на домах "жирных горожан" и нарушали право церковного убежища. Теперь же, когда консулы сами разоблачили себя, вместо вспышки мы наблюдаем угасание. Восстание все больше превращается в тяжбу.