Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

У парадного входа одного из провинциальных архитектурных реликтов эпохи недоразвитого социализма тусовалась замызганная стайка пегих российских дворняг.

Подобно тысячам иных российских поселков так называемого «городского типа», данный микрополис ничем выдающимся в своей сути не отличался, разве что глинистая сухая пустошь без единой травинки, на которой, густо и смоляно чадя соляркой, разворачивался сейчас рейсовый автобус, направлявшийся обратно к трассе, являла собой своеобразную городскую площадь перед воротами зоны, обнесенной серым дощатым забором и покосившейся изгородью из колючей проволоки, вдоль которой тянулась утоптанная караульная тропка.

Чернели в предвечернем небе угловые вышки с нахохлившимися фигурками постовых солдатиков.

Прибыли.

Я плотнее уместил на затылке фуражку с околышем цвета спелой вишни. Вот и цель очередного из моих перемещений. Поселок Северный, исправительно-трудовая колония номер семь. Режим — общий. Значит, тут мне и куковать… Полтора, мать твою, годика!

Удалявшийся от площади «икарус» вдруг круто свернул вправо, едва не угодив задним колесом в узкую канаву кювета и, рыгая ядовитой сажей выхлопных газов, перекошенно замер на обочине, уступая тесную ленту дороги движущейся с зажженными фарами встречной колонне грузовиков с кузовами-клетками, сваренными из строительной арматуры, в которых колыхалась, запорошенная белесой проселочной пылью, серо-черная масса возвращавшихся с работы бригад зека.

Грузовики скучились на площади, залязгала сталь отпираемых запоров бортов, соскочил на землю из угловых закутков кузовов конвой, затопав по сухой звонкой глине кирзой сапог, юлой завертелись на длинных поводках овчарки, рыком встречая выпадающую из клеток и привычно строющуюся по пятеркам толпу в одиновых черных спецовках и таких же черных чепчиках с козырьками; в зоне внезапно, словно исподтишка, ударил гонг, вязкий тягучий звук распластался в беспечной тишине майского вечера, едко истаивая в ней, и последняя вкрадчивая нота его долго и неразличимо зависла в пространстве.

Тут мне несвязно подумалось о нелепом противоречии между дивной весенней природой и миром людей, ибо никак не соотносилось фиолетовое небо с багряно-золотой полосой заката, нежные лепестки яблонь и молодая липкая зелень тополей с потертой сталью автоматов, блеклыми гимнастерками конвойных и черными колоннами наголо остриженных людей, заложив руки за спины, уходивших после обыска контролерами-прапорщиками в разверзнутые ворота зоны, к побеленым баракам.

Машины с кузовами-клетками, разворачиваясь, отбывали на свои промасленные автобазы — кончался рабочий день.

Нехотя, словно зачарованное ширью степных виноградников и бахчей, скрывалось за их раздольем закатное солнце.

— Ты, случаем, не к нам, командир?

Я обернулся.

Передо мной стоял коренастый крутолобый ефрейтор с ручным пулеметом, свисавшим стволом вниз с брезентового ремня, вдавившегося в обшарпанный погон с тонкой золотистой лычкой, почерневшей от грязи.

Подворотничок гимнастерки у ефрейтора, наспех прихваченный отчего-то красной ниткой, был влажно-сер от дорожной пыли, запорошившей и пилотку, и складки хромовых офицерских сапог с щегольски приспущенными голенищами, и рябую, алкоголически багровую физиономию, на которой узкими холодными щелочками выделялись цепкие недоверчивые глазки.

— Если здесь шестнадцатая рота, то к вам, — ответил я равнодушно.

— Других рот тут нет, — ответил ефрейтор, протягивая руку. Представился: — Харитонов. Кличут Серегой.

— Анатолий. Подкопаев, — сказал я, пожимая вялую кисть нового сослуживца.

— После учебки? — спросил ефрейтор, поправив подсумок с запасными пулеметными магазинами, укрепленный на свисающем к паху ремне.

На выбившемся конце ремня виднелась отчетливая «елочка» зарубок — по количеству прошедших месяцев службы. Зарубок было много, из чего явствовало, что ефрейтор принадлежал к элите «старичков».

— Да, после учебки…

— Салабон, значит, — сплюнул ефрейтор. — Ну, поканали, салабон, дослуживать отчизне… Крышу с антенной, что навроде метлы дворницкой, видишь? Там вот и рота. Номер шестнадцать. Ростовского полка унутренних войск министерства таких же унутренних дел. Сам-то откуда родом?

— Из Москвы.

— О, высокий гость из столицы! — прокомментировал краснорожий ефрейтор. — Ну, тебя здесь встретит рота почетного караула, готовься.

В голосе пулеметоносителя сквозила отчетливая, даже агрессивная неприязнь. Однако неприязнь эта меня не задела, иммунитет к ней за прошедшие полгода службы выработался стойкий.

Да, не любили нас, москвичей, соотечественники. И почитали за какую-то особую, чуждую народу русскому нацию. Сначала такому отношению я искренне удивлялся, после же, свыкшись, начал воспринимать его с презрительным равнодушием. Но природа болезненной внутренней зависти провинциалов к обитателям столицы оставалась для меня неизменной загадкой. Отчего происходила эта зависть? От того, что жителям Москвы больше привилегий перепадает? Или от того, что по складу ума и характерам мы иные, нежели наши периферийные российские собратья — истинные, так сказать, русские, кондовые?..

По дороге развязный ефрейтор многократно пытался завести разговор на ту или иную тему, но я упорно отмалчивался, и до железных ворот с намалеванными на них красными звездами, за которыми располагалось двухэтажное кирпичное здание конвойного подразделения, мы, будущие сослуживцы, дошли в сосредоточенном молчании, минули пустовавший КП и очутились у входа в казарму, где наши пути разошлись: ефрейтор отправился к «прилавку» ружпарка для сдачи оружия и боеприпасов, а я пошел в канцелярию роты, дабы отрапортовать местному начальству о своем прибытии по назначению для дальнейшего прохождения и так далее.

За столом канцелярии, спиной к окну, сидел капитан лет сорока с желчным лицом хронического язвенника и гладко зачесанными назад редкими волосами, тронутыми проседью.

Капитан курил вонючую папиросу местной марки. Мой рапорт он выслушал равнодушно, откинувшись на спинку обтянутого черным дермантином кресла, и по завершении монолога спросил кратко и внятно:

— Пьешь?

— Ну так… — замялся я. — По торжественным случаям.

— А торжественный случай — когда есть что выпить?

Я молчал, теряясь в догадках, чем вызван такой настойчивый интерес ротного к моим неуставным отношениям с зеленым змием.

— Я в смысле — злоупотребляешь? — уточнил капитан.

— Вот это нет, — отозвался я искренне.

— Уже хорошо, — сказал капитан. — Если не брешешь. Парень ты, вроде, ничего, приличный с виду…

Он загасил папиросу и, встав из-за стола, тяжело заходил по тесной, как ножны охотничьего тесака, канцелярии.

— Так, — почесал в раздумье коротко стриженный затылок. — Значит, ты к нам на должность инструктора по инженерно— техническим средствам охраны. Так?

— … точно, — добавил я.

— Ну и какие-такие средства ты изучал? — испытующе зыркнул на меня капитан.

— Всякие… Телеемкостную систему, радиолучевые датчики, ограждение «Їж»…

— … твою мышь, — сказал капитан.

— Что?

— ¤ж твою мышь, — процедил капитан со вздохом. — Нет у нас тут никаких телеемкостей и всякой там, понимаешь, аппаратуры…

— А что есть? — поинтересовался я — безо всякого, впрочем, интереса.

— В основном заборы, — прозвучал ответ. — Ну, на жилой зоне по ним еще проводки натянуты, на разрыв чтобы срабатывали… Изоляция, правда, вся прогнила, менять надо… Да и заборы-то с доисторических времен стоят, труха, а не заборы. В общем, работы у тебя тут сержант, невпроворот. Людей не дам, — быстро проговорил капитан, словно опасался, что именно такое требование от меня сейчас и поступит. — Личного состава не хватает, службу нести некому. Но зеков бери, я с начальником колонии потолкую, предоставим тебе бригаду расконвоированных…

— У которых срок, что ли, вышел?

— Если бы вышел, здесь бы они не задержались, — покривися капитан саркастически. — Какого хрена тут делать?.. — Он задумался, словно и сам всерьез озаботился вопросом, какого действительно хрена тут делать, в этом поселке, затерянном в бескрайних степях. — Кому полгода осталось, кому месяц… — пояснил он. — Такая вот категория. Но аккуратнее с ними, понял? Отношения — исключительно уставные! Не забывать, товарищ сержант: они — продукт преступного мира! Уясни это отчетливо.

— Уясняю, — отозвался я послушно.

— Теперь так, — продолжил капитан. — Помимо жилой зоны у нас еще семь рабочих объектов. В основном строительных. Твоя задача — проверить там… ну… как, чего… В смысле ограждений, средств связи…

— То есть? — не понял я.

— Ну… в смысле, как ограждения установлены, в каком состоянии… Работают ли телефоны на постах… Слушай, — внезапно с раздражением сказал капитан, — по-моему, не меня, а тебя специально выучивали, как все эти заборы сооружать и разные там провода протягивать… Вот и контролируй… твоя… кавалерия! — это хозяйство. Чего там сложного? Забор, ворота, караулка, две вышки. Рация и три телефона. Вот и весь рабочий объект. Что внутри его — нас не касается. То же самое и с жилой зоной. Главное, чтоб вышки не падали и заборы стояли прочно, без вибраций. Вся задача. Чего-то неясно?