Салтыков. Семи царей слуга - Сергей Мосияш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выделяем? — спросил вице-канцлер Бестужев-Рюмин[22], ведший совещание по случаю болезни великого канцлера князя Черкасского.
— Выделяем, — единодушно согласился Сенат.
— Карл Иванович, — обратился вице-канцлер к архитектору Бланку, — вы успеете до двадцать пятого апреля устроить троны в Успенском соборе и в Грановитой палате?
— Постараюсь, ваше сиятельство.
— А вы, Рейбиш, изготовите медали?
— Изготовлю еще и ранее, — пообещал мастер.
— После коронации празднества и иллюминация продлятся восемь дней. На все про все надо еще двадцать тысяч, господа сенаторы. Выделяем?
— Выделяем.
Кто ж возразит против денег на коронование? У кого это две головы? Чай, не из своего кармана выделяют. Из государственного. А что его жалеть? Он бездонный.
3. Закулисье
Швецию к войне с Россией подтолкнула Франция, обещая ей не только финансовую поддержку, но и привлечение к войне Турции. Расчет был прост: Россия, погрязшая в интригах вокруг престола, обессилена и не сможет вести войну сразу на севере и на юге (на это не решался даже Петр Великий, имея сильную армию и флот). И Швеция может вернуть провинции, утерянные ею в начале века.
Нужен был повод к объявлению войны, и какая-то умная голова в шведском правительстве быстро его состряпала: Ништадтский мирный договор 1721 года[23] был заключен с Петром I, а ныне на престоле какая-то иностранка, мы идем возвращать корону законной наследнице Петра Великого — его дщери. Все продумано на несколько ходов вперед, если шведы военной силой посадят на престол Елизавету Петровну, она, естественно, в знак благодарности вернет Швеции провинции, отнятые ее отцом.
Что и говорить — прекрасная комбинация, умная голова, выстроившая ее.
И вдруг в самый разгар войны дочь Петра сама вырвала корону из рук правительницы-иностранки Анны Леопольдовны. И что самое невероятное, помогал ей в этом посланник Франции маркиз Шетарди.
— Черт бы побрал вашего маркиза, — выругался Людовик XV[24], узнав от Амелота о случившемся. — Он спутал нам все карты.
А Елизавета Петровна, придя к власти, первым делом попросила именно Шетарди:
— Мой друг, пожалуйста, постарайтесь закончить эту бессмысленную войну.
— Постараюсь, ваше величество, — отвечал маркиз и тут же отправил гонца к шведскому главнокомандующему Левенгаупту с письмом, в котором сообщал, что на престоле уже дочь Петра и войну надо кончать.
Левенгаупт, уже настроившийся идти на Выборг, отвечал: «Я не стану причиной кровопролития, если меня удостоверят, что Швеция получит выгодный мир. Но я требую для начала уступления нам Выборга и Кексгольма».
Шетарди не решился показать этот ответ императрице, дабы не раздражить ее. Отправил Левенгаупту второе письмо:
«Ваше сиятельство, вполне разделяя ваши требования, хочу поставить вас в известность, что Россия уже не та, что была лишь неделю назад. После переворота ее силы удвоились. Конфискованные имения арестованных дадут средства продолжать войну без отягчений для народа. А народ, одушевленный любовью к родине, будет вести войну с ожесточением. И как ни храбро ваше войско, господин Левенгаупт, вы воротитесь в Швецию без единого солдата, как это случилось 25 лет назад с вашим прекрасным воином Карлом XII. Неужли вам хочется повторить судьбу его?»
Это письмо привело Левенгаупта в бешенство:
— Как он смеет пугать меня, этот французишка? Когда мы вступим в Петербург, я велю найти его и высечь на площади, несмотря на его экстерриториальность.
По инициативе Шетарди было послано официальное письмо и королю Швеции с сообщением о восшествии на престол Елизаветы Петровны. Для отправки этого письма нашли среди пленных шведов некого капитана Дидрона и от имени императрицы, даровавшей ему свободу, вручили пакет шведскому королю. Отвечал на него опять же Левенгаупт, как маршал сената: «Король, мой государь, узнав через капитана Дидрона о восшествии на престол принцессы Елисаветы, приказал мне засвидетельствовать всю ту радость, которую причинила ему такая желанная и приятная весть… Король убежден, что эта государыня ответит на его чувства своим расположением, которые бы могли дружбу государей сделать согласною с интересом и безопасностью обоих государств. Король очень чувствителен к милости, оказанной ее величеством капитану Дидрону, он жаждет случая засвидетельствовать свою совершенную благодарность и приказал мне освободить русских пленников, находящихся во Фридрихсгаме».
И это письмо пришло на имя французского посла маркиза Шетарди. Он тут же помчался с ним к императрице.
Выслушав послание, Елизавета Петровна спросила прямо:
— Так будет мир или нет? И почему король сам не соизволил ответить нам?
«А сама-то ты много наотвечала», — подумал Шетарди, а вслух сказал:
— Короли обычно поручают это своим министрам, ваше величество, а Левенгаупт маршал сената и тем более главнокомандующий.
— Так они действительно прекратят войну без всяких претензий?
— Не думаю, ваше величество. Даже в этом медоточивом послании, заметьте, как сказано: «…согласною с интересом и безопасностью обоих государств». А интерес Швеции известен, возвращение ранее отобранных Россией провинций.
— Но это ж нарушение Ништадтского договора.
— Я согласен с вами, ваше величество, именно на этом, на нерушимости ништадтского мира, мы и должны стоять. Для вас это железная позиция.
— Пожалуйста, маркиз, отвечайте на письмо с самыми дружескими уверениями, что-де освобождение капитана Дидрона — это только начало, что я полна надежд и прочая, прочая. Сами придумайте, вы же француз, в конце концов. Если вам удастся добиться мира, я щедро награжу вас, Шетарди, — улыбнулась ласково и многообещающе Елизавета.
— Благодарю вас, ваше величество. Для меня ваше внимание — высшая награда.
Маркиз был мужчиной и к тому же французом, он истолковал обещание награды женщиной (пусть императрица, а она разве не баба?) как тонкий намек на грядущую близость.
«Господи, какие у нее губы… Они так и ждут… Какие у нее плечи! С ума сойти. И как может она любить этого мужика Разумовского? Разве меня — маркиза можно сравнить с этим дураком?»
Так думал опьяненный прекрасными мыслями Шетарди, мчась к своему дому. Дома секретарь встретил его словами:
— Ваше сиятельство, пакет от министра иностранных дел Амелоты.
И словно ушат холодной воды вылил на голову маркиза. Шетарди догадывался, что в этом пакете: конечно, головомойка.
«Лишь бы не отставка, надо мне роман с императрицей привести к положенному финалу. Она уже почти моя… Какие губы! Какие плечи!.. А что там? С ума сойти».
Попросив секретаря удалиться, Шетарди вскрыл наконец пакет и впился глазами в текст: «Я был очень изумлен, что на другой день после переворота вы решились писать гр. Левенгаупту о прекращении военных действий, — писал министр. — Еще более изумило меня то, что вы хотели взять на себя ответственность за последствия этого…»
Шетарди представил себе красное, возмущенное лицо министра, а король наверняка отреагировал каким-нибудь хлестким словом. У него это не задерживается. «Они там в Париже не знают всех обстоятельств. Если б мы помедлили день-другой, был бы арестован Лесток — врач Елизаветы — и на дыбе мог бы раскрыть заговор. Тогда бы все пропало. Могли б арестовать и изолировать саму царевну».
Маркиз читал дальше: «…Я не могу примирить такой образ действий с знанием намерений короля…»
Это была уже угроза, и маркиз решил, что письмо кончается отставкой, ведь он же действовал вразрез с намерениями короля. А это уже не шутка. И Шетарди, перевернув страницу, заглянул в конец письма: «…Честь короля обязывает поддерживать шведов и доставить им по крайней мере часть обеспечений и преимуществ, на которые они надеялись: его величество не должен допускать, чтоб они терпели от последствий вашего слова. Если война продолжится, то шведы не останутся без союзников… Важно, чтоб заключение мира между Россией и Швецией было В наших руках».
— А я что делаю, господин министр?! — воскликнул в возмущении Шетарди. — У меня в руках сама императрица, а он меня отчитывает как мальчишку. Идиот!
Значит, отставки пока нет. Маркиз с облегчением бросил письмо на стол и тут обратил внимание на лист бумаги, лежавший на полу. Видимо, он выпал тоже из конверта. Шетарди поднял его, прочел заглавие: «Инструкция». И далее: «Вы должны объявить в Петербурге следующее…»
Маркиз прочел секретную записку до конца, хмыкнул:
«А чего мне с ней в жмурки играть, завтра зачитаю прямо ей эту инструкцию, что она ответит?»
Шетарди понимал, что Елизавета как умная женщина должна вполне оценить его такой шаг — ознакомление со служебной запиской из Парижа. Это почти подвиг с его стороны, ради нее он, дипломат, идет на нарушение.
