Ночью все волки серы - Гуннар Столесен

— У себя на родине?

— Ну да, именно здесь, у себя на родине, в полном соответствии со всеми законами. Как говорится, сменил лошадку. В мгновение ока перепрыгнул из седла фабриканта в седло судовладельца. А еще через пару лет он выскочил, как черт из табакерки, где-то на Карибском побережье. Тогда он продал свои акции здесь — впрочем, через несколько лет это предприятие обанкротилось и он осел на Барбадосах при белоснежной шхуне. Ловкач, ничего не скажешь! Деньги ему всегда легко доставались. И вот над океанскими просторами засиял так хорошо известный теперь фирменный знак: двойное X, две белые буквы на синем фоне пароходной трубы. Это двойное X стало сопровождать его повсюду. Да, он сумел вынырнуть в нужный момент, за полтора года до Суэцкого кризиса. Именно с того времени его доходы начали расти. Как и многим другим судовладельцам, кризисы на Ближнем Востоке помогли ему обогатиться. Самыми удачными оказались 1956, 1968, 1973 годы.

— А когда он сменил шкуру?

— Ты имеешь в виду имя? Когда поселился за рубежом. Там людям было легче произносить «Хелле», нежели «Хеллебюст». Странно, что он не сбрил растительность на лице. Тогда ему было бы еще легче оставаться неузнанным. — Он замолк. С минуту мы сидели тихо. Потягивая спиртное, прислушивались к каплям дождя, барабанящим по стеклу. С улицы доносился шум редких автомобилей.

Когда Ялмар Нюмарк наконец снова прервал молчание, глаза его потемнели, во взгляде была горечь:

— Как я тебе уже говорил, ни одно дело не поразило меня так, Как пожар на «Павлине». И вот почему. В свое время мне довелось видеть множество трупов. Но то, что я увидел на «Павлине»… Пятнадцать обуглившихся тел, Веум. В кошмарных снах я вновь и вновь переживаю увиденное тогда. А ведь я уже не был юнцом. Мне было сорок два, кое-что в жизни я уже повидал. За плечами была война, между прочим. Но это… — Он огляделся вокруг, взгляд его стал отсутствующим, как будто где-то вдали перед ним вставали мрачные картины прошлого. — Огромный цех сгорел дотла. Рабочих, оказавшихся поблизости от места взрыва, разорвало на куски. Одному из рабочих, видимо, удалось выйти из цеха и добраться до пожарной лестницы, но она рухнула, и бедняга так и не выбрался из здания. Из восемнадцати человек, находившихся в цехе, спаслись только трое. Один из них ослеп, другие получили сильные ожоги.

— Но они живы?

— Двое теперь уже умерли, а третий остался в живых, его можно часто встретить в порту. Он превратился в развалину, вид у него прямо-таки ужасающий, Веум. Частенько заглядывает он и в нашу пивную.

— Как его зовут?

— Олаи Освольд. Но он известен больше под кличкой Головешка.

Я усмехнулся. Да уж здесь умеют давать меткие прозвища.

— Что-либо существенное обнаружили на месте пожара?

— Я говорил уже, причиной пожара был взрыв в одном из цехов. Нашли трещину, через которую произошла утечка газа. Подробные результаты расследования были посланы в страховую компанию, и протеста с их стороны не последовало. А как тебе, наверное, известно, эти учреждения платят только в тех случаях, когда деваться некуда. Ведь нужно было бы возместить не только стоимость фабрики, предстояла выплата по нескольким страховым полисам.

Я кивнул. Что-что, а это я знал прекрасно. Мне доводилось получать гонорары от страховых компаний, и уж эти деньги никак нельзя было назвать легким заработком.

Он продолжал:

— Судебные органы подробно изучили результаты расследования — на предмет возбуждения уголовного дела по поводу нарушения правил страхования. Но на основании представленных нами материалов это оказалось совершенно невозможным. Ответственным за выполнение всех правил, за состояние оборудования, за то, чтобы немедленно сообщать обо всех случайных утечках, был бригадир. Парень по имени Хольгер Карлсен, но он сам погиб во время пожара.

— Из этого следует…

— Ничего из этого не следует. Дело было закрыто, и все дальнейшие попытки заняться им были отклонены.

— Значит, кто-то все же пытался пересмотреть это дело? Кто же это был?

— Я. Вот послушай… Вдова Хольгера Карлсена обратилась к нам. Она так и не смогла оправиться от постигшего ее несчастья. Осталась одна с четырехлетней дочкой. То, что она рассказывала, звучало довольно запутанно и бессвязно, но она категорически утверждала, что, уходя в то утро на работу, ее муж был убежден, что где-то есть утечка газа и что он снова будет обращаться в администрацию по этому поводу.

— Снова?

— Именно. Это значит, что он уже сообщал об этом. Но Хагбарт Хеллебюст решительно отрицал, что Карлсен был у него, и его показания подтвердили другие представители администрации. Якобы никому об этом ничего не было известно.

— Но ведь утечку такого масштаба легко обнаружить? Он устало покачал головой.

— Не сразу. Щель в конструкции могла быть настолько мала, что поначалу трудно было что-либо заподозрить. Но постепенно щель могла расшириться, а в таких случаях иногда чувствуется запах газа. Теперь существуют приборы, которые могут легко зафиксировать малейшее отклонение от нормы, но тогдашнее оборудование было далеко не таким совершенным, только при большой концентрации газа приборы показывали его наличие. Поэтому, когда срабатывали приборы, реальная угроза взрыва уже существовала. Хольгер Карлсен работал по своей специальности лет десять или пятнадцать, к тому времени опыта у него было достаточно, чтобы судить о подобных явлениях. Но…

Он развел руками:

— Что Хольгер Карлсен думал или делал, этого мы никогда не узнаем, ведь его даже не пришлось кремировать.

— Но ведь вдова могла бы рассказать…

— Вдова! Кто, черт возьми, будет обращать внимание на бормотание потрясенной, обезумевшей от горя женщины. Ясно, что ей важно обелить своего покойного мужа; если бы причиной пожара сочли халатность с его стороны, тогда пропал бы страховой полис. Так ей было сказано.

— Неужели ей так и сказали?

— Именно так! Я говорил с ней позднее, когда она немного пришла в себя, и пытался добиться пересмотра дела, но безуспешно. Есть и еще одно обстоятельство…

— Какое же?

— Если строго следовать инструкции, все пятнадцать тел должны быть опознаны. Это было не так просто — кое-кого разорвало на куски. Мы занимались идентификацией по зубам. А потом по разным предметам, остаткам колец, часов, ременным пряжкам и тому подобному. Я уже рассказывал тебе, что одну из жертв мы нашли около пожарной лестницы. Это был Хольгер Карлсен.

— Ну и?

— А вскрытие показало, что дыма у него в легких нет. А на голове — следы сильного удара.

— Ну и? — повторил я с еще большим ударением. — Какое было дано этому объяснение?

— Объяснение, — произнес он с горечью, — было такое вот: когда Карлсен выходил из цеха, ему на голову свалился кусок потолочной балки, что и явилось причиной смерти. Такое вполне могло произойти. Единственное, что показалось мне подозрительным, что это случилось именно с Хольгером Карлсеном.

— Действительно, странно, по твое мнение кто-нибудь разделял?

Он покачал головой.

— Ты сам вел расследование?

— Нет, мой старший коллега, которого уже нет в живых. Сейчас трудность заключается в том, что все, кто имел к этому делу какое-либо отношение, либо умерли, либо так состарились, что почти все забыли. А тогда мы ограничились только фотосъемкой. Провели ее по поручению муниципальной комиссии, также специально созданной, чтобы установить причину несчастного случая.

— А почему решили ее создать?

— Погибло пятнадцать человек, а той осенью проходили выборы в стортинг.

Я отставил рюмку, она была пуста. На улице совсем стемнело.

— Что-нибудь еще есть?

Он грустно посмотрел на меня.

— Это, так сказать, самые достоверные сведения. Показания вдовы и результаты вскрытия трупа Хольгера Карлсена. Все прочие настолько недостоверны, что… Они основываются лишь на предположениях. А если строишь систему доказательств на предположениях, то она будет представлять собой не что иное, как систему предположений. Ведь так?

— Могу я… Мог бы я… попытаться что-нибудь сделать для тебя?

Он решительно помотал головой.

— Нет, нет. Извини старика, который ворошит давние дела, позабытые всеми. Это всего-навсего сказочки я рассказываю, такие хорошенькие сказочки на ночь.

— Так расскажи мне о предположениях.

Он посмотрел на часы. Чтобы разглядеть стрелки, ему пришлось поднести циферблат очень близко к лицу. Я заметил, что выглядел он усталым. Я сам был не в своей тарелке. Приятное опьянение прошло, теперь акевит лежал как тяжелый ком где-то посреди живота.

— Тогда мне надо рассказать тебе о Призраке и о войне, — сказал он. — Это длинная история. Сейчас я не в состоянии. Не сегодня. — Он перевел взгляд с картонной коробки на дверь спальни. — Давай снова встретимся завтра в кафе, тогда я все и расскажу.