Над Припятью - Станислав Мыслиньский

— Ребята шли в бой как герои, и это неудивительно, ведь они так долго ждали момента, чтобы сполна отплатить врагу, — кончил подпоручник.

— Много здесь натворили гитлеровцы, и теперь нас можно понять, когда мы используем любой удобный момент, чтобы сразиться с врагом, радуемся каждому успеху, — дополнил Жегота.

Было поздно, и полковник Соловьев, прощаясь, сказал:

— Утром будет встреча с командующим армией. А теперь, друзья, отдыхайте, хотя едва ли заснете.

И не ошибся — по-прежнему артиллерия вела усиленный огонь и слышны были разрывы снарядов. Бои продолжались, и советским воинам ночью было не до отдыха.

На второй день Жегота вместе с Вихурой в сопровождении полковника Соловьева наблюдали за наступлением на Ковель. Водонапорная башня на железнодорожной станции Колодезно господствовала над всей округой, и поэтому позиции войск, а также укрепления гитлеровцев на подступах к городу оттуда были очень хорошо видны.

Над Ковелём висела темная туча дыма, через которую в отдельных местах пробивались кровавого цвета языки пламени. Это был результат действий тяжелой артиллерии армии, хотя она вела огонь экономно.

— Недостает боеприпасов — тыловые части не успевают с доставкой. Саперы ремонтируют дороги, но разве они смогут исправить их на всем протяжении. А пехота без соответствующей поддержки артиллерии и минометов немногое может сделать, — сказал полковник.

В бинокль хорошо было видно поле битвы. Стрелковые цепи продвигались, но не очень быстро: солдаты наступали через поле, а затем перешли на топкое болото, бежали рывками, падали, поднимались, снова бежали и снова падали… И так продолжалось без конца, а время шло, и гитлеровцы остервенело вели огонь, не жалея боеприпасов.

Наступление продолжалось, воины продвигались вперед, а среди размокших комьев липкой земли уже многие лежали неподвижно… У санитаров в этот день работы было по горло.

Несколько «илов» неожиданно выскочили с восточной окраины Колодезно на бреющем полете. Тут же им навстречу полетели снаряды гитлеровских зениток. Самолеты развернулись и пошли назад. Над окраиной города вновь поднялись столбы дыма и огня.

Под вечер командующий армией вернулся с передовой. Атаки 60, 175, 260-й и других дивизий осуществлялись успешно. Замыкалось кольцо окружения гитлеровского гарнизона в Ковеле. Остальные войска армии уже занимали позиции на западе от города. Никто из советского командования в ту пору не думал, что в течение последующих девяти дней, вплоть до 29 марта, будут идти упорные бои за этот город, и… без успеха.

Генерал-лейтенант Поленов был очень занят и поэтому мог уделить лишь немного времени представителям польской партизанской дивизии.

— Ну, что будем делать? — сказал он, крепко пожимая руки польским офицерам. Сапоги и плащ его были измазаны болотной грязью, форма помята. Примерно так же выглядел и прибывший с ним командир дивизии генерал Громов. — Итак, капитан Жегота, у нас общий враг…

Капитан Жегота был не только опытным офицером, закаленным в боях еще в период сентябрьской кампании. В период подпольной работы ему удалось ближе познакомиться с политической жизнью своей страны и с закулисной политикой правительства, которому он служил. Он был осведомлен о некоторых планах главного командования Армии Крайовой, о чем знали только его высшие офицеры. Как начальник штаба дивизии, Жегота считал, что на его совести лежит ответственность, вытекающая прежде всего из положений воинской присяги, которая является для солдата святым делом. Верность присяге и дисциплинированность были у него в крови. Жегота был солдатом, рвался в бой бить гитлеровских оккупантов и хорошо знал, что тем же были переполнены сердца партизан его дивизии. Однако он должен был выполнить миссию особого рода, в соответствии с инструкцией к плану «Буря» и директивами главного командования Армии Крайовой. Это было довольно сложное дело. Разговаривая сейчас с генералами Советской Армии, он хотел, чтобы его правильно поняли, сознавал, что от него зависит успех миссии, с которой он сюда прибыл.

— Несмотря ни на что, мы хотим сражаться в оперативном подчинении советскому командованию, поддерживая связь с нашим командованием и имея, в виду идейное различие наших взглядов… Дальнейшие отношения будут зависеть уже от большой политики, которую командование нашей дивизии осуществлять не уполномочено. Просим дать нам конкретные боевые задачи. Мы их выполним, ведь каждое сражение с немцами приближает час освобождения Польши. Что нам, польским солдатам, может быть сейчас более важно?..

— Это очень хорошо! А с этой «большой политикой», я полагаю, вскоре все станет ясно. Жизнь и время все решат…

Из слов командующего армией нельзя было догадаться, что ему известны некоторые аспекты этой «большой политики» польского эмигрантского правительства в Лондоне и его представительства в Польше. Однако он решил не вступать в дискуссию по этому вопросу. Генерал явно симпатизировал Жеготе: вероятно, ему нравились его скромность, военная выправка, желание сражаться с гитлеровцами. Перед встречей он успел вкратце познакомиться с биографией этого офицера и знал, что во время польско-германской войны капитан Штумберк-Рыхтер командовал дивизионом легкой артиллерии, попал в плен, потом бежал, включился в партизанское движение на Люблинщине, а в последнее время — на волынской земле.

— Я доволен вашим заявлением о готовности к совместным действиям в этой трудной местности… Мы установили связь с другими партизанскими группировками. Общими усилиями мы быстрее добьемся победы над врагом. А что касается боевых задач… — здесь генерал на миг задумался, — я согласен, чтобы ваша дивизия действовала в этом районе в соответствии с нашими планами и директивами. Тех, кто бьет фашистов, мы считаем товарищами по оружию. Нас ждут упорные бои; нелегка дорога до Польши, и ведет она через ковельский выступ. Мы его возьмем, а поляки нам помогут, — улыбнулся генерал. — Иван Петрович, — обратился он к генералу Громову, — укажите направление удара польской партизанской дивизии по немецким коммуникациям. Это только для начала, — добавил он, прощаясь. — Ну, я жду, капитан, встречных предложений от вашего штаба…

Уже наступали сумерки, когда три подводы двинулись к месту расположения штаба партизанской дивизии.

Отъезжая, польские партизаны тепло благодарили за гостеприимство. Они выполнили свою миссию. Жегота понимал, что только теперь появилась реальная возможность взаимодействия с командованием фронтовых частей Советской Армии и начал определяться совместный, хотя и трудный, путь к истерзанной родине, которая уже пятый год томилась в неволе, а миллионы людей гибли только за то, что были поляками. И вот родилась надежда на освобождение, ее несли войска народа, испытавшего всю жестокость этой войны. Почему бы им не идти вместе, ведь цель одна? Советское командование проявило добрую волю — согласилось на взаимодействие в боях, не внесло никаких оговорок относительно поддержания в дальнейшем связи с главным командованием Армии Крайовой. А ведь советские генералы наверняка ориентировались в общих положениях плана «Буря».

— Да, пан капитан, согласие на поддержание связи с главным командованием Армии Крайовой и при этом учет различий в наших взглядах — все это соответствует пожеланиям Лондона… Я считаю, ни в чем не будет нарушена наша военная присяга. — Вихура вслух делился своими мыслями. — Зато благодаря совместным действиям быстрее выгоним гитлеровцев из Польши, а это — мечта нашего народа со времени сентябрьской катастрофы, это — наша мечта…

— Ты прав, Витек! — поддакнул Жегота, плотнее укутываясь шинелью. Ночь была звездная и холодная, легкий морозец сковал уже землю и воду. Отдохнувшие кони шли резво. Они обогнали мелкие подразделения идущей беспрерывным потоком пехоты. — Ты прав, дорогой, — продолжал Жегота, — эту возможность должны использовать наши части и в других округах. Ее нельзя упускать.

— Святая правда! Только бы кто-нибудь там, «наверху», не захотел напутать… — бормотал уже сонный подпоручник.

— Да, это не исключено, — согласился Жегота. Становилось холоднее. Это, однако, не мешало Вихуре: он удобно вытянулся на сене и укутался полушубком. Его сморила масса впечатлений за прошедшие сутки.

Возница махал кнутом, погонял лошадей и что-то мурлыкал себе под нос. Сзади поскрипывали колеса остальных подвод. Кто-то негромко пел:

…Эй, эй, хлопцы, немцев бить,Не дать им у нас шить,Поддать им с процентом,Ведь это враг злобный,Уже неволе пришел конец…

Слова песни сочинил Куля, один из партизан, а мелодия родилась во время походов.

Капитан Жегота слушал песню, а когда она замолкла, погрузился в раздумья. И не без причины…