Комбат. Беспокойный - Андрей Воронин

Таков был первый из инцидентов, омрачивших это погожее, солнечное летнее утро. Привычно поборов неразумное желание применить к обидчику излишне крутые меры воздействия, Рублев пересмотрел план своих дальнейших действий в сторону существенного смягчения упомянутых мер, то есть решил просто наведаться в павильон и обменять остатки вчерашнего букета на новый, причем такой, чтобы гарантированно простоял у именинницы на столе (или куда там она его поставит) хотя бы три-четыре дня. Прибирая со стола и заваривая утренний чай, Борис Иванович то и дело тяжело вздыхал, с неудовольствием думая о предстоящем разбирательстве. Склок и выяснений отношений он не любил, поскольку никогда не был особенно бойким на язык. Когда люди, блюдя собственные копеечные интересы, красноречиво и нагло отрицали очевидное и утверждали, что черное – это белое, ему всякий раз стоило неимоверных усилий сдержаться и не пустить в ход кулаки. И всякий раз, сдержавшись, независимо от исхода спора он сомневался: а стоило ли сдерживаться? В конце концов, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. А разочек прочувствовать на собственной шкуре, чем чреват обман, наверняка еще лучше… То есть не лучше, конечно, а просто полезнее.

Допив чай и посмотрев на часы, он понял, что надо пошевеливаться. Так называемая вечеринка должна была начаться в час пополудни, а место ее проведения находилось в полутора сотнях километров от Москвы, на даче. В программу мероприятия входило купание в озере, баня, шашлыки и все прочие прелести дачной жизни, включая танцы, без которых Борис Иванович, честно говоря, предпочел бы обойтись. Но в данный момент дело было не в танцах, а в необходимости обменять букет, сделав для этого приличный крюк. Имея в виду пробки и иные столь же, а то и более неприятные особенности столичного уличного движения, сделать это следовало заранее, не откладывая в долгий ящик, то есть прямо сейчас, чтобы перед выездом еще успеть привести себя в подобающий случаю вид. Последнее тоже представлялось не самым легким делом, поелику Рублев очень смутно представлял себе, какой именно вид подобает этому случаю. С одной стороны, день рождения, да еще у дамы, с которой ты едва знаком, а с другой – озеро, баня, шашлыки… Сменный комплект обмундирования с собой взять, что ли?

Прибрав со стола и сполоснув посуду, он сунул пучок колючих розовых стеблей вместе с праздничной упаковкой в полиэтиленовый пакет и спустился во двор, где на стоянке перед подъездом ночевала его машина. Тут-то и обнаружилось обстоятельство, послужившее причиной второго утреннего инцидента.

Упомянутое обстоятельство представляло собой полноприводной автомобиль «тойота-RAV4», припаркованный рядом с «фордом» отставного майора Рублева. Машина была незнакомая, со смоленскими номерами – то есть вряд ли принадлежала кому-то из жильцов дома. Само по себе это ничего не значило – по крайней мере, для Бориса Ивановича, никогда не понимавшего упоенной ярости, с которой многие люди борются за свое единоличное, самовольно присвоенное право обладания клочком асфальта на дворовой парковке. Возможно, это непонимание было продиктовано тем, что на парковочное место военного пенсионера Рублева никто из соседей не посягал, но факт оставался фактом: ему было глубоко плевать, чьи именно машины и в каком порядке припаркованы у подъезда.

Другое дело, что водитель «тойоты» ухитрился поставить свой внедорожник так, что между его правым бортом и левым бортом машины майора Рублева остался просвет шириной не более десяти сантиметров. Протиснуться в эту щель Борис Иванович не смог бы даже при самом горячем желании, а уж о том, чтобы открыть дверцу и сесть за руль, не могло быть и речи. Правая дверь была блокирована осветительной опорой – то есть, говоря простым языком, фонарным столбом, – на которой преступная рука какого-то малолетнего вандала при помощи аэрозольного баллончика начертала короткое непечатное слово. Данное слово как нельзя лучше описывало шансы Бориса Ивановича проникнуть в салон автомобиля обычным путем.

Рублев отпер центральный замок. В коротком пиликанье, которым машина ответила на нажатие кнопки на брелоке, Борису Ивановичу почудились виноватые нотки: извини, хозяин, рада бы помочь, да нечем… Он открыл багажник, бросил туда веник в полиэтиленовом пакете и, стараясь не раздражаться, прошелся взад-вперед. При этом обнаружилось, что между «тойотой» и следующей в ряду машиной имеется просвет шириной в добрый метр, так что ничем, кроме как небрежностью водителя джипа, затруднительное положение Рублева не объяснялось. Впрочем, пардон, еще одно объяснение существовало: возможно, этот умник просто хотел оставить побольше свободного места для того, чтобы самому с комфортом, не опасаясь поцарапать соседа и не извиваясь ужом, выбраться из-за руля.

Борис Иванович похлопал «тойоту» по заднему крылу, и та, как и следовало ожидать, разразилась паническими воплями сработавшей сигнализации. Было всего восемь часов субботнего утра, и сигнализация выла, крякала и улюлюкала никак не меньше трех минут, прежде чем хозяин джипа проснулся, понял, что происходит, и отключил ее.

В наступившей тишине Рублев обвел взглядом фасад дома, но так и не заметил ни в одном из окон и лоджий заспанной, встревоженной физиономии собственника злополучного авто. Тогда он закурил и стал терпеливо ждать, здраво рассудив, что упомянутый собственник, должно быть, с первого взгляда оценил ситуацию и в данный момент торопливо натягивает штаны, чтобы спуститься во двор и исправить свое упущение – вольное или невольное, с извинениями или, наоборот, недовольным ворчанием, но исправить.

Сигарета догорела до самого фильтра, который в свой черед отправился в мусорную урну, а хозяин «тойоты» что-то не торопился. Возможно, в данном случае речь шла не о хозяине, а о хозяйке. Тогда задержка была вполне объяснима и даже простительна: женщина, раскатывающая на новеньком джипе, не может позволить себе показаться на люди без макияжа, даже если ей предстоит всего лишь переставить машину или вынести мусор.

Борис Иванович заглянул в салон «тойоты». Судя по тому, как далеко было отодвинуто сиденье водителя, женщина, управляющая этой машиной, должна была иметь воистину гренадерский, чересчур большой даже для профессиональной модели рост. На приборной панели лежала забытая пачка крепких сигарет, в углублении между передними сиденьями виднелась коробка компакт-диска, на которой было крупно написано: «Золотые хиты русского шансона». Конечно, женщины бывают разные (а в наше время очень разными стали и мужчины), но с гром-бабой, которая курит крепкие мужские сигареты и слушает в дороге шансон, и спорные вопросы, надо полагать, можно решать по-мужски – не врукопашную, конечно, но и без лишних реверансов, по-деловому.

Рублев снова толкнул «тойоту». Сигнализация разразилась оглушительными воплями, тревожно замигали подфарники. На этот раз режущая слух какофония прекратилась почти сразу, и откуда-то сверху послышался сердитый мужской голос:

– Слышь, мужик, от машины отвали! Заняться больше нечем, что ли?

Задрав голову, отставной майор почти сразу обнаружил в одной из лоджий на четвертом этаже обтянутую выцветшей майкой гору волосатого, основательно заплывшего жиром мяса, увенчанную круглой, как баскетбольный мяч, и такой же крупной и лишенной растительности головой. Блеск золотой цепи, украшавшей шею описываемого субъекта, был виден даже на таком расстоянии; тон у гражданина в майке был хамоватый, свидетельствующий о том, что недостаток воспитания не помешал, а, напротив, помог ему добиться в жизни некоторого успеха.

– Я бы рад отвалить, – подавив раздражение, которое неизменно испытывал при общении с подобными типами, сообщил Рублев, – да не могу. Ты бы отъехал, земляк, а то мне в машину не залезть.

– Через багажник залезь, – посоветовал хозяин «тойоты», и лоджия опустела.

Рублев, который и сам уже подумывал о том, чтобы попасть в салон через заднюю дверь, а оттуда как-нибудь перебраться на водительское место, мгновенно передумал заниматься акробатикой. Это дело, при его габаритах и без того представлявшее собой нелегкую задачу, в свете состоявшегося диалога приобрело еще и крайне унизительный характер. Дальнейший переговорный процесс, вероятно, помог бы добиться желаемого результата, да вот беда: желание вести переговоры у майора Рублева пропало начисто.

Примерившись, он взялся обеими руками за прочный стальной крюк фаркопа, покрепче уперся в землю широко расставленными ногами, поднатужившись, оторвал задние колеса «тойоты» от земли и оттащил ее в сторону.

Сигнализация при этом, естественно, не молчала. Под ее истошные вопли Рублев отряхнул ладони, без помех сел за руль своего «форда», запустил двигатель и задним ходом вывел машину со стоянки. Сигнализация продолжала орать благим матом и панически моргать габаритными огнями, когда он, выйдя из машины, вернулся к «тойоте» и тем же порядком вернул ее в исходное положение. Как будто удовлетворившись этим, сигнализация коротко пискнула в последний раз и умолкла. За спиной ахнула дверь подъезда, послышался резкий хлопок, и что-то коротко щелкнуло об асфальт в нескольких сантиметрах от правой ноги Бориса Ивановича.