Когда шатается трон - Андрей Ильин

Думает Лаврентий Павлович, примеривается, на кого, против кого опереться можно. Никому не верит, но со всяким готов в союз вступить, чтобы третью сторону сообща одолеть, а уж потом друг дружке кадыки рвать. Такая «дружба» при дворе, такие игрища под мантией.

И не один он – всяк так думает, и в ночной тиши свой кинжал против другого точит. У каждого свои людишки имеются прикормленные, а то и маленькая армия. Без этого нельзя, без этого ты как черепаха без панциря, любой тебя склевать может. Велик товарищ Берия, тысячи служивых людей под ним ходят – сила немереная, но только люди эти казённые и чуть что, могут переметнуться и его же в кандалы заковать, чтобы званий и мест тёпленьких не лишиться. Нет им полной веры… Вот и приходится, на законы наплевав, опричнину под себя сколачивать и по шарашкам и карантинам прятать, чтобы, когда время придёт, крикнуть им: «Ату!», на врагов натравливая, или зад свой прикрыть, в бега кинувшись.

И так было, и так будет. С самых древних времён любой барон строил себе неприступную крепостицу, запасал в погребах пищу, воду и порох года на два, собирал из слуг боевой отряд, подымал мост на цепях над рвом и пережидал за крепостными воротами лихие времена.

Вот и Лаврентий Павлович подсуетился, понимая, что не сегодня-завтра качнёт страну, и кто лучше к тому подготовился, тот и жив будет, а может, коли повезёт, и на трон сядет! Есть у него спецкомитет, считай, карманная «стратегическая разведка», которая по чужим закромам шарит, атомные и прочие секреты в далёких краях добывая, никто туда не вхож, никому она не подчиняется. Только ему. Люди там верные, проверенные, которых он с собой из ГБ притащил. И не они одни – собрал товарищ Берия вокруг Москвы несколько боевых отрядов, которым до Кремля рукой подать. А кто-то и в столице на конспиративных квартирах засел. Бережёного бог бережёт…

* * *

Трое за столом, разговор пьяный, но со смыслом. Под водочку чего не сболтнёшь, да и после от разговора откреститься можно.

– Эх, не ценят тебя, Георгий, нет. Ты фашистам голову свернул, Победу добыл, а они?

– Чего «они»?

– Ножку подставили! Из-за какого-то барахла позору предали, чуть на нары не посадили.

– Был грех.

– Какой же это грех? Право победителя. Испокон веку города армии на три дня на разграбление отдавали. Традиция такая. Да и что ты там взял – десяток вагонов ширпотреба, другие составами тащили, и ничего. Про них никто никому, а про тебя хозяину шепнули.

– Знать бы кто.

Грозен товарищ Жуков, стакан с водкой сжимает так, что костяшки пальцев белеют. Верно Никита говорит – его, победителя, каяться заставили, чуть ли не на коленях по коврам ползать, прощения вымаливая. Ну да, притащил он из Берлина сотню часов золотых, мебель и пару вагонов тканей… Так все тащили, почти в каждом солдатском вещмешке не отрез, так ложки серебряные припрятаны были. Фрицы полстраны в пепел превратили, за что их жалеть? По заслугам и награда! А его на Урал, на округ бросили, как шкодливого кота.

– Хочешь скажу, кто хозяину про тебя нашептал?

– Кто?

– Лаврентий, больше некому! Не любит он тебя. А не любит, потому что боится. Он навёл, с его подачи обыск у тебя учинили и делу ход дали. Я точно знаю.

Да, верно, Лаврентий военных не жалует, как и они его. Как «на бомбу сел», много лишнего себе позволять стал, в дела армейские свой нос без спроса засовывая. Да и в войну немало генеральской крови попил. Заслуги у него, конечно, имеются, никто не спорит, в тылу не прятался, Кавказ чуть не в одиночку из-под немцев вытащил, энкавэдэшниками своими брешь заткнув. После войны оружие армии подогнал. Но всё равно – его сани, это его сани, в них и катайся, а в чужие не лезь!

– А теперь прикинь, что будет, если хозяин уйдёт? Сядет Лаврентий на Кремль и всех вас… И нас… Ладно, если только погоны сорвёт, а может, и головы. Учинит тридцать седьмой год – и всех под нож, как Тухачевского с компанией.

– Тухачевский – заговорщик, его было за что. Тухачевский войну бы завалил, он польскую кампанию про… а мы немцам, которые вояки, зад надрали!

– Ты, Георгий, надрал.

– И я. Как все…

Льётся водочка, багровеют лица, развязываются языки. А на трезвую голову разве такое скажешь, только если под хмельком, да после баньки с веничком. Много разговоров нынче по пьяной лавочке ведётся – все чего-то ждут, друг дружку щупают, на свою сторону тянут. Шатается власть в стране, и всяк к трону примеривается и команду под себя сбивает.

– Слышь, Семён, а ты что молчишь? Ты же на Министерстве государственной безопасности сидишь, ты же глаза и уши.

– Я на МГБ, а надо мной Лаврентий – сел и ножки свесил. Он теперь как любимая наложница, его не перекукуешь.

– Куда всё идёт…

– Ясно куда – Лаврентий хозяину в затылок дышит, случись что – в его тёплое кресло свой зад воткнёт и кругом своих людей поставит, а нас на лесоповал. Я точно знаю.

– Откуда?

– От людишек, которые под ним ходят. Спецкомитет его – это же кузница кадров, он там многих приятелей пригрел, которых после по кабинетам рассадит. В наши. Они же как пятая колонна.

– А ты куда смотришь?

– Я смотрю, вижу, да укусить не могу. Мне к нему хода нет – там наука, секреты под грифами непробиваемыми, хозяин туда соваться запретил. После бомбы он Берии карт-бланш дал. Прикрылся Лаврентий своими учёными, как бронёй, хоть из гаубицы пали – не пробить!

– Слушай, Георгий, неужто у тебя людей верных нет, ты же воевал, под пулями ходил, по службе приятелей своих двигал?

– Людишки есть, конечно…

– Ну?.. А у каждого полк или дивизия. Танки, пушки. Вы же армия.

– Нет, против хозяина никто не пойдёт. И я не пойду. Он мой Верховный главнокомандующий! Мы вместе, мы от Москвы до Берлина…

– А кто про то говорит? Коба – наш рулевой. Давай за него, за отца народов, до краёв и до дна.

Разлили, опрокинули, закусили.

– А что, против Берии тоже никто не пойдёт?

– Против него любой. Армия этих гэбэшников терпеть не может. Мы воевали, а они сзади с пулемётами. Нам на Лубянке по зубам и по я… как шкодливым котам.