Клятва юных - В. Каверин

Костер… Должно быть, от него еще сохранился где-то тут, в лесу, сизый огромный круг с горстью углей… и с рыжей горелой хвоей по краям.

— Я тебя знаю, — повторил дядя Вася, — ты стрелять хочешь. В немца стрелять. А дай тебе дело попроще, тебе не подойдет.

— Подойдет!

— Скажем, надо дров наколоть, а ты…

— И дров наколю!

— Или, например, гвоздей принести…

— И гвоздей принесу.

Дядя Вася опустился на мох у самой сосны и сказал:

— Ну, иди сюда, садись.

Карыш сел рядом. Дядя Вася молчал, думал.

Карыш подождал, погладил мох рукой. Такой мох мать на зиму закладывала между оконными рамами, чтобы не было сырости на подоконниках; он внизу коричневый, а сверху зеленый. Карыш хотел спросить дядю Васю, есть ли у него дома такой мох для зимы, но тот перебил его:

— Тебе который год?

— Четырнадцатый.

— Четырнадцатый? — спросил дядя Вася. — А не хвастаешь? Рост у тебя что-то маловат… Ну, слушай, вот какое тебе задание. Знаешь ты в Семихатке Филиппа Иваныча?

— Это что в кооперативе торгует?

— Значит, знаешь. Сбегай в Семихатку, — думается, Филипп Иваныч еще не уехал, — скажи ему: Василий Васильевич просит, мол, гвоздей двухдюймовых… Ну, килограмма три. Постой, я тебе записку напишу.

— Дядя Вася, а зачем тебе гвозди?

— Гвозди зачем!? — переспросил дядя Вася, положил на колено бумажку и начал писать чернильным карандашом. — Зачем гвозди? — повторил он еще раз, подписался и встал. — Избу тут буду строить. Огород городить. Огород огорожу, огурцов насажу.

— Ты смеешься! — закричал Карыш.

— Ну, иди, исполняй задание. — Я теперь тебе не дядя Вася, а начальник партизанского отряда.

Он протянул Карышу записку.

В Семихатку вели три дороги: одна по шоссе, другая через ржаное поле, третья через болото. Третья была самая короткая, и Карыш пошел по ней.

Болото начиналось сразу за лесом, — очень нарядное, если посмотреть на него издали. Там еще доцветали не убитые морозом красноватые копья иван-чая; его было много, и рос он стебель к стеблю — длинной полосой; казалось, что это розовый ручей течет к озеру. И по всему болоту торчали зелеными бородавками кочки. Еле заметная тропка путалась между кочками, а к середине болота пропадала. Но люди и там проходили — перепрыгивали с кочки на брошенное кем-то бревнышко, а с него на другую кочку.

Карыш еще не добрался до этого места, когда услышал в небе далекое жужжание мотора. Оно разрасталось, становилось все слышней. Со стороны озера показался самолет. И сразу за ним — еще два. Даже не видя их, можно было сказать: это не наши. Мотор у нас не тот, и скорость не та, и люди не те… И поет наш самолет по-иному.

Карыш не успел испугаться, — машины, завывая, пронеслись над болотом в сторону Семихатки. На брюхе у каждой из них был ясно виден широкий черно-белый крест.

Когда они были уже далеко, передняя машина снизилась, и от нее отделилась беловатая точка. Карыш раньше думал, что бомбы летят быстрее пули, не поймать глазом. А тут было видно, как блеснувшая на солнце точка упала вниз и над землей сразу же вырос высокий черный столб. Раздался глухой короткий удар, землю тряхнуло, и Карыш, упав на кочку, замер. Прозвучал еще один взрыв, как будто ближе. «Это — в Семихатку», подумал Карыш и продолжал лежать, стараясь не двигаться. Послышались еще два взрыва — один за другим. Сколько времени Карыш пролежал на кочке, он не мог бы потом сказать.

Взрывы раздавались один за другим. Казалось, им не будет конца.

Тогда Карыш поднялся и пошел к Семихатке.

Может быть, в Семихатке и было когда-то всего семь хат. А теперь это большой поселок с клубом, школой и кооперативом.

Кооператив помещался на площади. Там стояла лошадь, запряженная в телегу. От крыльца к телеге носил какие-то ящики низенький усатый человек и грузил на телегу. Это и был Филипп Иваныч.

— Вам записка от товарища Лутягина, — сказал ему Карыш.

— От дяди Васи? Давай, давай, — тoропливо проговорил Филипп Иваныч, поглядывая на небо: — Вот гады, что делают!

Ящики на телеге подпрыгнули от нового взрыва, лошадь рванулась. Филипп Иваныч закричал на нее сердито; «Ну, качайся!».

Карыш подал ему записку, Филипп Иваныч прочел вслух:

— «Получено от зав. кооперативом поселка Семихатка три кило гвоздей для нужд обороны Советского Союза.

В. Лутягин».

Лицо у Филиппа Иваныча просветлело.

— Значит, дядя Вася уже при деле? Ну, и я — к нему… вот только доставлю на место казенное имущество.

— А я думал, это Семихатку бомбят, — сказал Карыш.

Филипп Иваныч опять глянул на небо. Там около вражеских машин были теперь видны частые разрывы зенитных снарядов — похоже было, что небо с размаху прокалывают раскаленной иглой.

— Нет, это станцию… — начал Филипп Иваныч и, вдруг замолчав, крепко схватил Карыша за руку: фашистская машина, вся в черном дыму, начала — одним крылом книзу — падать на землю.

— Так! — Филипп Иваныч с облегчением вздохнул: — Номер первый. За чем вор шел, то и нашел.

Он повернулся к ящикам, пододвинул к себе один из них, отодрал крышку:

— Ну, пионер, подставляй подол. Сегодня товар отпускаю без весу.

Карыш принялся рассовывать гвозди по карманам. Они были большие, как штыки. Или — немножко поменьше.

Филипп Иваныч начал привязывать кладь к телеге. Торопясь, он смастерил узел, потом ухватил веревку зубами, стал затягивать как можно туже.

— Ну, парень, — промычал Филипп Иваныч сквозь сжатые зубы, — беги к Василию Васильевичу, скажи: и я, мол… — он сплюнул в сторону кусочек веревки, — мол, и Филипп Иваныч в скором времени…

Все кругом дрогнуло от страшного удара, лошадь опять рванулась, Филипп Иваныч торопливо закончил:

— Беги, пионер, беги. Видишь, что делается.

Он взялся за вожжи и, подскакивая на одной ноге, полез на телегу.

Карыш побежал назад, к болотной тропинке.

Он бежал, и ему все ясней становилось что дядя Вася не станет сидеть на одном месте, его, Карыша, ждать: увидев вражеские самолеты, он, конечно, уже ушел поглубже в лес; а когда к нему соберется народ — придет Филипп Иваныч и другие, — тогда партизаны и начнут воевать по-настоящему. Он бежал, задыхаясь, вытирая пот, и остановился только на опушке. Из леса слышался частый стук топоров и злое повизгивание пилы.

Карыш стал пробираться вперед, хоронясь на всякий случай за кустами, пока не дошел до знакомого места. Там, у сосны, горел костер, над огнем на высокой рогульке висел жестяной чайник. В стороне, спиной к Карышу, стоял дядя Вася и тесал топором доску. Двое партизан пилили бревно. Одного из них Карыш узнал: это был рабочий фарфорового завода Шитиков. А другого — с веселым рябоватым лицом и золотистой бородкой — он видел впервые.

За ельником стучал топор, видно, рубили дерево. Пахло свежими стружками, дымком и еще чем-то необыкновенно приятным: лесным жильем, что ли.

Дядя Вася оглянулся:

— А, товарищ Карыш! Молодец, скоро управился.

Карыш вывалил перед ним кучей гвозди из всех карманов. Василий Васильевич выхватил из кучи один на пробу:

— Хорош!

И поглядел на потное лицо мальчика:

— Уморился? Садись чай пить. Я сейчас…

Он взял доску, прислонил ее одним концом к сосне и вколотил в нее гвоздь. Потом вбил другой, третий. И перевернул доску: все гвозди прошли навылет. Тогда, уже не останавливаясь, он пробил гвоздями — из конца в конец — всю доску. Одна ее сторона теперь была покрыта железной щетиной. Василий Васильевич схватил щетинистую доску и несколькими ударами обуха прибил ее к бревну — так, чтобы гвозди торчали наружу. И бросил любуясь:

— Хорош еж?

Два партизана перестали пилить, поглядели:

— Годится!

— До заката управимся, — сказал Лутягин. — А ну, товарищи, давай чай пить.

Чай пахнул дымом, но был очень вкусным.

Пришел Кузнецов, сменившийся с дозора на холме. Он достал из своего вещевого мешка кружку и молча сел к огню.

За чаем всех смешил парень в клетчатом картузе. Звали его, как оказалось, Гошкой. Он все рассказывал про какую-то тетю Мотю, которая вчера заперлась нечаянно в чулане, а ключ потеряла, никак не могла вылезти.

Партизаны, слушая Гошку, смеялись, особенно тот, с рябоватым лицом и бородкой: он все подмигивал Гошке, и казалось, что он вдвоем знают что-то веселое, по секрету от других. Все было так, как будто война гремела где-то далеко, за тридевять земель.

Но когда кончили пить чай, дядя Вася прислушался и сказал:

— Наши по шоссе начали крыть.

И Карышу гул орудий показался другим, дружелюбным: это ведь красноармейцы стояли за длинными зелеными дулами, целились во врага.

После чая все опять взялись за топоры и пилы. А Карыш стал собирать дрова в запас для нового костра.

К вечеру ежи были готовы, счетом десять.