Россия и современный мир № 4 / 2010 - Юрий Игрицкий

Далее к вопросу об «умственности» и «отвлеченности» плана Сперанского. Введение института наследственного членства в Государственном совете совершенно соответствовало духу эпохи. Дело в том, что 5 апреля 1797 г. в истории России, русской власти произошло событие, громадное по своему значению, по своим последствиям и по… недооцененности. В этот день Павел I издал Акт о престолонаследии. Отныне Россия превращалась из наследственной монархии по завещанию в наследственную монархию по закону. Этот Акт вносил в отечественную государственность реальные конституционные начала; он же избавлял страну от потрясений, лихорадивших ее почти весь XVIII в. Павел отменил несчастное и неудачное правило наследования престола, введенное его великим прадедом. И одновременно достроил здание примогенетуры, начатое еще Даниловичами в XIV–XV столетиях.

В этом контексте «введение» наследственной политической элиты было вполне логичным. И если бы Россия избрала этот путь, не исключено, что «великих потрясений» в ее судьбе было бы несколько меньше. Во всяком случае, не оказалось бы у молодых аристократов весомых причин морозное утро 14 декабря 1825 г. провести на Сенатской площади. А после подавления восстания уцелевшим уйти во «внутреннюю» эмиграцию или подладиться под новый бюрократический режим. Исторический союз наследственного монарха по закону с наследственными по закону членами Государственного совета, союз опирающийся на закон, охраняющий закон, принимающий закон и законом гарантированный, – чем не преграда Пугачёвым, как Емельке, так и тому, предсказанному Жозефом де Местром, – «с университетским дипломом»?!

И еще к вопросу об «умственности» и «отвлеченности» плана Сперанского. «У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире, – тип всемирного боления за всех. Это – тип русский, но так как он взят в высшем культурном слое народа русского, то, стало быть, я имею честь принадлежать к нему. Нас, может быть, всего только тысяча человек – может, более, может, менее…» Это в «Подростке» говорит Версилов. В седьмой главе третьей части романа Достоевский его устами провозглашает свое понимание природы русской элиты, ее роли и назначения в истории страны. Именно на нее (во многом) возлагает он ответственность за будущее России, ей «вручает» духовно-культурное лидерство в обществе.

Причем по своему социальному составу элита Достоевского, подобно элите Сперанского, преимущественно дворянская. «Je suis gentilhomme avant tout et je mourral gentilhomme!», – восклицает Версилов9. И это не просто дворянство, это дворянство, которое страна «выводила» может быть столетиями: «…вся Россия жила лишь пока для того, чтобы произвести эту тысячу». И относительно «дребедени отвлеченно – европейской» (выделено мною. – Ю.П.), которую «тянул» Сперанский: «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия… Европа так же точно была отечеством нашим, как и Россия». Более того, Версилов-Достоевский утверждает, что «…русский …получил способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец».

На мой взгляд, позиции Сперанского и Достоевского внутренне, сущностно близки. Различие же заключается в том, что Сперанский жил и творил в эпоху создания той самой русской элиты, о которой, как уже о чем-то данном, писал Достоевский. Ему в отличие от Михаила Михайловича не надо было заботиться о ее формировании. Кроме того, Сперанский хотел эту элитную модальную личность ввести в мир власти и политики, юридически оформить ее постоянное – из поколения в поколение – там пребывание.

Как известно, плану Сперанского по формированию у нас наследственной политической аристократии не суждено было осуществиться. Но эта неудача не остановила его. С одной стороны, он продолжил теоретическую разработку темы русских элит, с другой – приложил все усилия для создания новой элитной группы, соответствующей духу и потребностям наступившей эпохи – николаевской. Вообще Сперанского, видимо, следует признать первым русским теоретиком элитизма в политологическом смысле. В окончательном виде он формулирует свою концепцию элит в середине 30-х годов (в лекциях наследнику в. кн. Александру Николаевичу), т.е. за несколько десятков лет до появления на свет современной политической науки (political science в США).

Сперанский усматривал в русском обществе пять элитных групп, обладающих специфическими привилегиями. Эти группы в совокупности составляли новую русскую «аристократию»: наследственная знать, духовенство, верхушка промышленно-финансового мира, высшее чиновничество и интеллектуально-научные круги. Он разделял элитные группы на консервативные и прогрессивные. К первым относились наследственная знать и духовенство, ориентированные на традиционные ценности и символы власти. Ко вторым – экономическая, бюрократическая и интеллектуальные элиты, стремившиеся к социальным изменениям. Сперанский высказывал опасение, что эгоистическая и безответственная борьба этих групп могут нарушить равновесие в обществе, расшатать и перевернуть «русский корабль».

Выправить, спасти ситуацию может лишь верховная власть – самодержавие. Свою концепцию элит Сперанский связывает с новой (для России) концепцией самодержавия. Оно есть устойчивая и эффективная форма, в которую отлилась в ходе русской истории власть. Всякое ограничение самодержавия является прологом кровавых потрясений и анархии. Самодержец – единственно возможный «посредник», «координатор» деятельности различных социальных сил. Одна из важнейших его задач заключается в том, чтобы по возможности ограничить поле активности каждой элитной группы; ограничить – традиционный для той или иной группы сферой. Царь должен преобразовывать межгрупповые конфликты в «производительную конкуренцию». Более того, считал Сперанский, иногда социально полезно – и с целью отвращения угрозы от верховной власти «эгоистические притязания» элит направить друг на друга, а затем самодержцу выступить миротворцем и посредником.

Сперанский полагал, что борьба этих различных видов «новой аристократии» станет важнейшим фактором политического развития России в середине и во второй половине XIX столетия. Ряд исследователей придерживаются мнения, согласно которому действительно в эпоху Александра II (повторю, до известной степени ученика Михаила Михайловича) политическая жизнь в нашем отечестве развивалась во многом по сюжету, предсказанному и подготовленному Сперанским (см., напр.: 15, 16).

А, собственно говоря, зачем я стал вспоминать М.М. Сперанского и его понимание исторической роли русских элит (впрочем, к Сперанскому мы еще вернемся)? Действительно, зачем? – Дело в том, что в научной литературе господствует мнение о дефиците элитистского начала в нашем обществе, нашей политической культуре. Об их низком качестве и властной вялости и т.п. Это типологически схоже с утверждением, что в России (ее прошлом и настоящем) маловато права. Вот право на Западе, это – другое дело. У нас же с ним все как-то плоховато и жидковато. Подобным образом, повторим, оценивается и роль элит в отечественной истории.

На все это можно возразить: в России просто по-своему. Другая по природе власть, другие элиты, другие их взаимоотношения (и с народом тоже). – Я, разумеется, далек от того, чтобы претендовать на исчерпывающее описание всей этой проблематики. Но о некоторых чертах русского элитизма скажу – в глаза бросается очевидное: трем основным периодам истории России соответствуют три различных типа организации элитных групп. Московскому царству (XVI–XVII вв.)10 – боярское местничество, Петербургской империи – дворянско-чиновничья «Табель о рангах», Совдепии – система номенклатуры. Причем всякий раз, когда происходил отказ от главного организационного принципа, господствующие системы рушились. Так, после отмены в 1681 г. царем Федором Алексеевичем местничества, Московское царство просуществовало всего несколько лет и было растоптано его младшим братом Петром. – «Табель о рангах» никто не отменял, ее просто в начале ХХ в., особенно в 1910-е годы, переставали учитывать. Усложнившаяся социальная жизнь уже никак не вписывалась в «табельно-классово-ранговую» систему. И самодержавие пало. – В 1990 г. на последнем съезде КПСС (XXVIII) М.С. Горбачёв отменил номенклатурный принцип занятия ответственных должностей. Через год от СССР остались рожки да ножки.

Уже на одно это исследователи должны обратить самое пристальное внимание! Выходит, что способ организации элит, во-первых, теснейшим образом связан со status quo, во-вторых, его гибель неминуемо влечет исчезновение этого самого статус-кво. Следовательно, устойчивость той или иной исторической формы русской системы зависит от правильной (именно для этой формы) организации элит.