Загадка тринадцатой камеры - Жак Фатрелл

— Но где, где он достает то, чем можно писать? — недоумевал начальник.

Вечером того же четвертого дня ММ разговаривал с часовым через окошко своей камеры.

— Какое сегодня число? — спросил он.

— Пятнадцатое, — ответил тот.

ММ произвел в уме астрономические расчеты и, к удовольствию своему, убедился, что луна взойдет этим вечером не раньше девяти часов. Тогда он задал следующий вопрос:

— Кто у вас отвечает за освещение?

— Электрическая компания.

— У вас нет своих электриков в здании?

— Нет.

— Я думаю, вам было бы дешевле иметь своих.

— Это меня не касается, — ответил часовой.

В этот день он несколько раз замечал ММ у окна. Лицо ученого было бесстрастным, и прищуренные глаза смотрели как-то задумчиво. Вскоре часовой перестал обращать внимание на величественную голову профессора в оконце. Он видел, что и другие заключенные ведут себя так же; то была тоска по свободе.

После полудня, как раз перед сменой дневного караула, голова ММ снова показалась в окошке, и рука его, в которой был зажат какой-то предмет, просунулась сквозь решетку. Предмет упал на землю, и его сразу же подобрал часовой. Оказалось — пятидолларовая купюра.

— Это вам, — крикнул ему заключенный.

Как повелось, часовой показал купюру начальнику. Тот посмотрел на нее подозрительно: начальник вообще смотрел подозрительно на все, что исходило из тринадцатой камеры.

— Он сказал, это для меня, — объяснил часовой.

— Что-то вроде чаевых, наверное, — предположил начальник, — и я не вижу особенной причины не принять…

Он осекся, вспомнив, что профессор вошел в камеру, имея при себе двадцать пять долларов — одну пятерку и две десятки. В пятерку была завернута первая записка на клочке рубашки. Та пятерка все еще хранилась у него, он даже вынул ее и рассмотрел, чтобы убедиться. В самом деле — пять долларов; однако теперь перед ним лежали другие пять долларов, тогда как у профессора были только две десятки.

«Должно быть, кто-нибудь разменял ему одну десятку», — решил он наконец, вздохнув с облегчением.

И тогда начальник принял решение. Он обыщет тринадцатую камеру так, как не обыскивали до сих пор ни одну камеру в мире. Если этот человек может свободно писать записки, разменивать деньги и совершать прочие необъяснимые поступки, думал он, значит, с тюрьмой определенно происходит что-то не то. Он появится в камере глубокой ночью: три часа — самое подходящее время для обыска. Ведь, скорее всего, именно по ночам профессор занимается всеми этими странными вещами!

Так он и поступил. Той ночью, в три часа, начальник бесшумно прокрался к тринадцатой камере. У самой двери он остановился и прислушался. Ни звука — только мирное, ровное дыхание спящего заключенного. Почти беззвучно ключ повернулся в замке, и начальник вошел в камеру. Прикрыв за собой дверь, он резко поднес фонарь к лицу лежащего.

Если начальник рассчитывал ошеломить ММ, он ошибся, ибо этот оригинал просто открыл глаза, спокойно нашарил очки и спросил самым обыденным тоном:

— Кто здесь?

К чему тратить слова и описывать обыск, устроенный начальником тюрьмы? Он обшарил буквально все. Он исследовал каждый дюйм камеры, каждый дюйм кровати. Он обнаружил круглое отверстие в полу и в порыве вдохновения залез в него своими толстыми пальцами. Пошарив там с минуту, он вытянул что-то наружу и осветил свою находку фонарем.

— Ф-фу! — вырвалось у него. Оказалось, он вытащил крысу — дохлую крысу. Вдохновение улетучилось, как туман под жаркими лучами солнца. Но обыск продолжился. ММ ни слова не говоря, встал и ногой вышвырнул крысу из камеры в коридор. Начальник тюрьмы залез на кровать и попробовал на прочность прутья решетки на крохотном оконце Они были вполне надежными. Решетчатая дверь подверглась той же проверке — и тут все оказалось в по рядке.

Затем он обыскал одежду заключенного, начиная с ботинок. Ничего! Пощупал в поясе — опять ничего! Тогда он вывернул карманы брюк.

В одном кармане оказалось несколько банкнот; начальник вытащил деньги и стал их рассматривать.

— Пять долларовых купюр! — ахнул он.

— Правильно, — подтвердил заключенный.

— Но как… У вас были две десятки и пятерка! Как получилось, что…

— Это вас не касается, — ответил ММ.

— Скажите честно: кто-то из охраны разменял вам деньги?

После секундной паузы профессор ответил:

— Нет.

— Вы что, их печатаете?! — спросил начальник. Он уже был готов поверить чему угодно.

— Это вас не касается, — снова ответил заключенный.

Начальник злобно поглядел на профессора. Он чувствовал, он знал, что этот человек его дурачит, но как — не мог понять. Будь перед ним обычный преступник, уж он узнал бы правду, — впрочем, обычные преступники не доставляют столько хлопот. Никто из них больше не сказал ни слова; так продолжалось некоторое время, потом начальник резко повернулся и вышел из камеры, яростно хлопнув дверью. Так и не решившись заговорить.

Не успел начальник тюрьмы лечь в постель, как раздался тот же пронзительный вопль. Пробормотав несколько слов, не очень изысканных, зато очень выразительных, он снова зажег фонарь и поспешил через всю тюрьму к сорок третьей камере.

Снова Баллард бросался на решетчатую дверь и кричал, кричал что было голосу. Он перестал кричать, только когда в камеру проник луч фонаря.

— Заберите меня, заберите меня! — умолял он. — Это я, я убил ее! Уберите это!

— Что убрать? — спросил начальник.

— Я плеснул ей в лицо кислотой… Это я… я… признаюсь! Заберите меня!

Баллард был в плачевном состоянии. Из одного лишь милосердия следовало вывести его в коридор. Там он забился в угол, скорчившись, как загнанное животное, и зажал уши руками. Прошло полчаса, прежде чем он достаточно успокоился, чтобы говорить. И сбивчиво стал рассказывать, что произошло. Прошлой ночью, в четыре часа, он слышал голос — замогильный голос, глухой, завывающий.

— Что же он произносил? — спросил начальник, охваченный любопытством.

— Кислота… кислота! — выговорил заключенный. — Голос обвинял меня! Кислота! Я плеснул ей в лицо кислотой, и она умерла. О-о! — Несчастный испустил долгий вопль ужаса и отчаяния.

— Кислота? — переспросил озадаченный начальник. Он уже вообще ничего не понимал.

— Кислота. Это все, что я слышал. Было еще что-то, но я не разобрал.

— Говоришь, прошлой ночью, да? — произнес начальник. — А сегодня что тебя так перепугало?

— Все то же, — запинаясь, ответил заключенный. — Кислота, кислота, кислота…

Он сидел, закрыв лицо руками, весь дрожа.

— Я плеснул ей в лицо кислотой, но я не хотел ее убивать. Я просто слышал голос. Он обвинял меня… обвинял…

Баллард еще что-то пробормотал и замолк.

— А больше ничего не слышал?

— Да… но я не понял… совсем немного… несколько слов…

— Ну, и что же ты слышал?

— Три раза «кислота», потом какой-то стон, потом… потом… я слышал… «шляпа восьмого размера». Я слышал это дважды.

— Шляпа восьмого размера… — повторил начальник. — Что за черт! Шляпа восьмого размера. До сих пор не слыхал, чтобы голос совести, обвиняя, толковал о шляпах восьмого размера.

— Да он не в себе, — подытожил кто-то из заключенных.

— Не иначе, — сказал начальник. — Наверное, так оно и есть. Он и вправду что-то слышал и сильно испугался. Вон как дрожит. Шляпа восьмого размера! Что за…

Когда пятый день заключения ММ подошел к концу, у начальника тюрьмы был совсем загнанный вид. Тревога за исход предприятия переполняла его. К тому же он не мог отделаться от мысли, что его необыкновенный узник потешается над ним. По всей видимости, ММ нисколько не утратил чувства юмора. Ибо на пятый день он бросил во двор часовому очередную полотняную записку со словами: «Еще два дня!» Вместе с ней он бросил вниз монетку в пятьдесят центов.

Между тем начальник знал — он был уверен, — что у заключенного из тринадцатой камеры не могло быть пятидесяти центов. У него не могло быть никаких монет, так же как не могло быть пера и чернил, — и однако же, они у него были! Факты противоречили теории и потому-то у начальника тюрьмы был совсем загнанный вид.

К тому же жуткая и необъяснимая история с кислотой и шляпой восьмого размера упорно не давала ему покоя. Конечно, во всем этом нет ни капли смысла, конечно, это бред помешавшегося убийцы, которого страх вынудил признаться в содеянном, говорил себе начальник. Но почему столько вещей, в которых не было «ни капли смысла», случилось в тюрьме с тех пор, как тут появился этот человек?!

На шестой день начальник получил почтовое уведомление о том, что доктор Рэнсом и мистер Филдинг будут в Чизхолме завтра вечером, и в случае, если профессору Ван Дузену не удастся бежать — а ему, видимо, не удастся, так как они до сих пор не получали от него вестей, — они встретят его здесь.