Абориген - Юрий Коротков

— Да как ты разговаривашь!, — закричала мать. — Ремнем сейчас!

— Ты-то хоть помолчала бы! Почем отца продала? За эти дрова? За машину?

— Я ж тебя... за это, — Феликс бросился на Борьку. Борька отскочил, опрокинув стул, схватил молоток с подоконника:

— Не подходи!

Заголосила Иришка, мать подхватила ее на руки.

— Ты? На меня? — шипел Феликс, отступая. — Я ж тебя, гниду, из жалости содержу! Хлеб мой ешь!

— Землю лучше жрать буду, чем твой хлеб! Слаще будет! — Борька выбежал в коридор, кое-как натянул бродни, подхватил куртку, из-за порога уже бросил молоток на пол и скатился по лестнице под заполошные крики матери и надсадный рев сестры.

В темноте моросил нудный, осенний уже дождь. Мелкая морось висела в воздухе, колышимая ветром, липла к лицу как паутина. Редкие прохожие спешили к вечернему фильму.

Борька неприкаянно бродил по улицам, зябко пряча руки в карманах, заглядывал на ходу в освещенные окна домов. Семья собралась за столом: отец загородился газетой, мать отвернулась к плите, двое мальчишек, пользуясь минутой, самозабвенно, молчком дерут друг друга за уши, давятся от смеха... Высокая старуха с орлиным носом, в шали с кистями, опершись одной рукой на подоконник, вполоборота горделиво смотрит то ли на улицу, то ли на свое отражение в окне... Молодая мамаша разговаривает по телефону, смеется-закатывается, держа малыша под мышкой как зонтик... Тепло было там, за окнами.

От клуба разносилась на весь район дерганая, трескучая музыка. Из дверей выскакивали на улицу распаренные, с прилипшими ко лбу волосами парни и девчонки чуть старше Борьки, торопливо курили и ныряли обратно, как в парную.

Борька глянул в окно дискотеки — и застыл, разинув рот. Внутри, в густом мареве пестрых мигалок чудные парни с крашенными в два цвета волосьями, в разных ботинках и клоунских штанах прыгали, ломаясь во всех суставах разом, падали на пол, катались и дрыгали ногами как припадочные.

Кто-то сильно хлопнул Борьку по плечу. Он обернулся — рядом стояли пятеро коротко стриженных ребят в глухих кожаных куртках с «молниями» и цепочками.

— Закурить есть? — утвердительно сказал один.

Борька автоматически сунул руку в карман.

— Кончились.

— Вот прямо сейчас и кончились?

— Не отвлекайся, Джон, — сказал другой. Он улыбнулся и потрепал Борьку по шее. — Его любить надо. Это ж рабочая лошадка. Он тебя всю жизнь кормить будет...

Мрачные кожаные парни скрылись в дверях дискотеки.

Борька направился дальше, размышляя, почему это он должен всю жизнь кормить стриженого парня. Ближе к реке пошли частные дома, огороженные высоким штакетником. Одинокий фонарь тускло светил над перекрестком. Борька повернул за угол — и нос к носу столкнулся с белобрысой «капитаншей». Девчонка была в белом свитере навыпуск и такой короткой юбке, что ту едва видно было под свитером; волосы высоко начесаны, вокруг глаз фиолетовые тени с блестками, в ушах серьги, огромные, как поршневые кольца от движка. Борька и не узнал ее поначалу. Девчонка вздрогнула, быстро оглянулась — обе улицы были безнадежно пусты — отступила к забору и замерла, сжав у бедер маленькие кулачки, с отчаянной решимостью вскинув острый подбородок.

Борька стоял перед ней, сунув руки в карманы, молчал и улыбался.

— Ну, чего? — воинственно спросила «капитанша».

— Ничо...

Девчонка постояла еще, потом осторожно, не спуская с Борьки глаз, повернулась и пошла в свою сторону. Борька двинулся следом.

Белобрысая медленно шагала вдоль забора, задевая плечом штакетины, напряженно выпрямившись, краем глаза, всем телом сторожа каждое Борькино движение. Борька вынул руку стереть с лица противную морось — девчонка тотчас прижалась спиной к забору, настороженно глядя на него.

— Чего надо?

Борька пожал плечами.

Они дошли почти до конца улицы. Здесь девчонка внезапно кинулась бежать к дискотеке — только длинные голые ноги замелькали в темноте. Оглянулась на бегу — Борька стоял на месте. Она тоже остановилась, переводя дыхание от испуга.

— Ну и дурак! — крикнула она и, нарочно виляя бедрами, ушла в клуб.

— Сама дура... — буркнул Борька себе под нос и побрел к затону.

Юра колдовал над столом в кубрике, паял что-то, разгоняя вкусный канифольный дымок. Светились рубиновым цветом лампы приемника.

— Быстро обернулся... Чо, опять про лодку? Борька кивнул.

— Ну, осень еще на реке прокантуешься. А зимой-то? — Юра беспомощно развел руками. — Все равно с ними жить... Загрызут они тебя...

— Ладно... Чего загодя-то...

Юра снова взялся за паяльник.

— А лодку жаль, ага. Счастливая лодка... Помню, в позатом году с отцом твоим... — Он подцепил пинцетом проводок. — На Тромъегане... от четырех колчаков ушли... Да! — поднял он голову... — За тобой прямо Демидов был, из Аганска, говорит — отряд на Тромъегане. Москвичи. Может, твои?

— На Тромъегане? — подскочил Борька. — За второй протокой?

— Но. Опоры ставят.

— Так чо ж ты молчишь? Они! В том году просеку рубили, теперь опоры. Неужели ж не они? — Борька засуетился, кинулся собираться.

— Пойдешь?

— А то нет! Они ж там небось стонут без меня, — Борька счастливо засмеялся. — Привыкли к рыбке-то!.. Ах ты, бак сухой, — вспомнил он. — Подвел меня землячок... Ладно, попозжей займу горючки — и сразу туда. От, человек, сидит-молчит. А они уж там... — все не мог успокоиться Борька.

Он вытащил лодку на заплесок под нефтебазой, взял канистры, пошел, пригибаясь под высоким берегом. Выглянул наверх, прислушался, пролез под решеткой. Подкрался к балку, приложил ухо к стене, потом заглянул в грязное оконце — сторож лежал ничком на кровати, у окна на столе стояла початая бутылка. Борька двинулся дальше. На сколько хватало глаз, уходили к горизонту ровные ряды резервуаров на безжизненной, отливающей маслянистым блеском земле. Раскорячившись, застыл над ними кран. В сером предутреннем свете безмолвный этот пейзаж казался космическим.

Борька мазнул пальцем по свежему подтеку, понюхал — солярка или бензин? — постучал в стальной бок резервуара, определяя, докуда полон, вскарабкался наверх, опустил в горловину трубку и направил струйку бензина в канистру. Почудилось что-то — пережал шланг и замер, чутко слушая тишину...

Сгибаясь под тяжестью, отнес канистры в лодку. Вернулся, подпер дверь балка поленом. Показалось мало. Упираясь плечом, передвинул под окно глубокое корыго с мутной закисшей водой. Помолчал, перебарывая смех, вдохнул побольше и заорал не своим голосом:

— Пожар! Пожар! Гори-и-им!! — и дунул к изгороди.

Сзади послышались глухие удары в дверь — сторож спросонья ломился наружу, потом раздался треск высаженной рамы, звон стекла и следом — смачный плеск. Борька с разбегу толкнул лодку от берега, перевалился через борт. Мгновенье спустя на берегу возник сторож, босой, мокрый по грудь — он грозил кулаком и кричал что-то неслышимое уже за треском мотора. Борька приветливо помахал ему ладошкой.

Там, где неширокая тихая протока круто изгибалась, к самому берегу из тайги выходила просека. На просеке лежали конструкции опор ЛЭПа, штабеля досок, укрытые толем, мешки с цементом под полиэтиленовой пленкой. Земля вокруг была изжевана гусеницами.

На берегу стояли три большие палатки, дощатый стол, скамьи, печь, сваренная из железных бочек. Над лагерем на длинном шесте развевался флаг.

Кончалось время завтрака, стройотрядовцы в пестро разрисованных штормовках допивали чай, вытаскивали из-за голенища рабочие рукавицы, окружали высокого парня, раскинувшего на столе, как полководец, какие-то планы. Две девчонки убирали кружки-ложки, складывали в котел. Никто не обратил внимания на Борькину моторку.

— Трудовой привет! — еще издалека радостно крикнул Борька.

— Здравствуй! — сдержанно ответил за всех высокий.

Борька торопливо оглядывал ребят.

— Ищешь кого, друг? — добродушно спросил широкоплечий стройотрядовец в солдатской выгоревшей панаме.

— Это вы из Москвы?

— Да. А в чем дело? — строго спросил высокий.

— А командиром кто?

— Я командир. — У командира было узкое надменное лицо, и говорил он резко, отрывисто, будто злился на Борьку.

— А Сережа не поехал в этом году?

— Какой Сережа?

— Круглов. Он же командиром в том году. А Гена Беликов? Саша-большой? Ксеня-повариха? — удивленно оглядывался Борька. — Чо, никого из товогодних?

— Ты о чем говоришь?

— Ваши ж приезжали в том году, — стал сердиться на непонятливого командира Борька. — Просеку рубили.

— С нашего факультета?

— Из Москвы.

— Так может, они вообще не из университета? — спросил парень в усах и бородке сердечком. — Ну, какие у них буквы на штормовках были?

— Мне же говорили в штабе, кто просеку рубил, — вспомнил командир. — То ли МИСИ, то ли МИСиС. Как отряд назывался?

— «Интеграл»

. — Ну точно, технари, — сказал бородатый.

— Так вы их не знаете? — поразился Борька. — Они ж тоже из Москвы... Ни Сережу, ни Сашу?