Адмиральский кортик - Даниил Корецкий

- Увы, нет. Танца вполне достаточно.

- Достаточно? Для чего?

- Для выговора.

- Но почему? - Марочникова снова опустилась на скамейку. - Что в этом плохого?

- Потому что внеслужебные контакты с лицами, проходящими по делу, являются грубым нарушением следственной этики.

- Вот оно как... А посидеть со мной вы можете?

Я замялся, но потом сел, стараясь держаться от нее как можно дальше.

Ситуация складывалась нелепая. Выйдя из ресторана в центре родного района, я сижу на скамейке с хорошенькой девушкой, с которой очень мило танцевал сорок минут назад и которая является свидетельницей по расследуемому делу. Готовый компрометирующий материал. Информация к размышлению о моральном облике следователя Корнилова.

Но, с другой стороны, сейчас она может сказать гораздо больше того, что сказала на допросе. Доказательством не зафиксированные в протоколе слова не станут, но ориентиром на пути к истине - вполне.

- Знаете, так бывает скверно на душе, а когда остаешься одна, то еще хуже... С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и мне кажется, могу говорить о чем угодно...

- Да, я исповедник в силу профессии, - попытался я перевести разговор в шутку. - Только вот грехов не отпускаю.

- Жалко... Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?

- Как говорится, искупать вину.

- Искупать... Как она там?

- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?

- Скажите, я вам нравлюсь?

- Гм... Ну...

- Я неточно выразилась, - поправилась она. - Я вообще могу кому-нибудь нравиться?

- Несомненно, и, наверное, очень многим... - Я все еще пребывал в растерянности.

- А для Золотова я только безделушка, которой можно хвастать перед другими. Ему самому безразлично, как выглядит женщина! Он так и говорит: "Мне все равно, пусть будет рожа овечья, ничего, прикроем!" Для него главное - тряпки, деньги... Если у какой-нибудь уродины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет пятки лизать и каждое слово ловить! А мне: "Знай свое место!" Я для него не человек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и поэт!

- Какие стихи?

- О, там очень тонкая издевка! Мол, кто он и кто я! Если найду, дам вам почитать.

Марочникова разволновалась не на шутку, она глубоко дышала, лицо раскраснелось и приняло неожиданно злое выражение.

- А сам-то... Если бы вы знали, какое он ничтожество!

Она на секунду замолчала и устало махнула рукой.

- Ладно, не хочу сейчас об этом говорить...

- На допросе вы были настроены по-другому. И считали Золотова "нормальным парнем".

- Ну вы же меня спрашивали об убийстве... К этому он отношения не имеет. А мои впечатления и переживания к делу не пришьешь, вас же интересуют факты. И вообще, со следователем лучше не откровенничать...

- Если вы так расцениваете Золотова, то почему же продолжаете с ним... - я запнулся, подбирая слово, - дружить?

- Куда от него денешься? Он как паук - оплетает со всех сторон... Марочникова уткнулась лицом в спинку скамейки и заплакала. Плакала она тихо, но горько и безысходно...

Эти резкие смены настроения, быстрый переход от смеха к слезам и наоборот выдавали в ней натуру нервную, со слабым типом характера, вынужденную нести в себе какой-то тяжкий груз, который не с кем разделить.

- Ну, мне пора. - Я написал номер своего телефона, протянул листок Марочниковой и встал.

Марочникова подняла голову и смахнула слезы со щек. В глазах продолжала блестеть влага, и мне показалось, что она смотрит с некоторой укоризной. Очевидно, в ее представлении совсем не так должен вести себя мужчина в подобной ситуации.

- Знаете, как мне плохо одной... - Во взгляде теплилась надежда.

Я вспомнил разговор с Лагиным, когда он предостерегал меня от поджидающих следователя искушений.

- Я не гожусь на роль утешителя.

Искушение не овладело мною, так что даже не с чем было бороться. Слишком многое стояло между нами.

Начался мелкий дождик. В асфальте отражались уличные фонари и свет фар проезжающих автомобилей. Было свежо, даже прохладно. И я не мог надышаться чистым, без ароматов, дистиллированным воздухом умытого ночного города.

ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ

На следующий день с утра я занялся текущими делами. Напечатал обвинительное заключение по делу Криницына, подшил его, заполнил карточки статотчетности и пошел к прокурору.

Белов сидел, закопавшись в бумаги, и время от времени делал какие-то пометки большой синей ручкой.

- Дело Криницына, Павел Порфирьевич, - ответил я на его вопросительный взгляд.

- Хорошо. - Белов достал листок учета дел, находящихся в производстве следователей, и поставил птичку. - А что у вас с другими делами?

- Акименко и Годенко - почти окончено.

Белов сделал еще одну пометку.

- Дело Вершиковой, конечно, тоже окончите.

- Не уверен.

И в ответ на вопросительно выгнутую бровь я выложил прокурору все свои сомнения.

- Э, Дмитрий Арсентьевич, признаться, такого от вас не ожидал, - с укоризной проговорил он, когда я закончил.

- Чего "такого"? - не понял я.

- Такого мальчишества, даже, извините, дилетантства! "Кажется, наверное, не похоже..." Да разве это следственные категории? Вы же профессионал и должны оперировать только фактами. Фактами! Ваши внутренние сомнения к делу не приобщишь и в приговоре на них не сошлешься... - Белов говорил устало и даже несколько обиженно оттого, что ему приходится повторять банальные вещи, учить меня прописным истинам, азам следственного ремесла.

- Я это хорошо понимаю, Павел Порфирьевич, и все же...

- ...искусство следователя, я имею в виду хорошего следователя, невозмутимо продолжал Белов, - в том и состоит, чтобы уметь интуитивные догадки превращать в доказательства. А все эти голые сомнения... - Он махнул рукой. - Грош им цена.

Белов замолчал, выжидательно разглядывая меня.

- По делу все сделано? - спросил он, не дождавшись реакции на свой монолог.

- Практически все. Осталось получить акт судебно-медицинской экспертизы.

- Получайте и заканчивайте следствие. Ясно?

Все было ясно. Я вел себя как неопытный стажер, еще не распрощавшийся со студенческой инфантильностью, и Белов недвусмысленно указал мне на это. Обидно. И я злился на себя за то, что еще после разговора с Лагиным не отделался от своих навязчивых сомнений. Все, баста! В акте экспертизы, конечно, ничего неожиданного не будет, иначе мне бы уже позвонили. Значит, приобщаю его к делу, составляю обвинительное - и в суд. Хватит плутать в трех соснах!

Действительно, заключение эксперта не содержало неожиданностей. Смерть наступила около полуночи от проникающего ранения сердца, других повреждений не обнаружено. Легкая степень опьянения, ядов в крови нет. Все ясно и понятно, с самого начала можно было предположить, что заключение будет именно таким. Надо заканчивать дело...

Ругая себя последними словами, я набрал номер Бюро судмедэкспертизы и вызвал на допрос Кобульяна.

Это был полный крепкий мужчина с близко посаженными глазами и мясистым носом. Лицо его постоянно имело недовольное выражение неудивительно при такой профессии. Сейчас его недовольству была еще одна причина.

- Не понимаю, что за моду взяли следователи - по каждому делу допрашивать! - брюзжал он. - Вам разве что-то непонятно в акте? Или есть какие-то сомнения? Нет, надо перестраховаться и еще допросить Кобульяна! Ну что я скажу нового, кроме того, что написал в заключении? Скажите, что?

Он обличающе наставил на меня указательный палец.

- Может, что-нибудь и скажете, Гаригин Ованесович. Сами понимаете, читать бумагу - одно, а разговаривать с живым человеком - совсем другое, миролюбиво произнес я. Характер у Кобульяна тяжелый, и излишне раздражать его не следовало. Впрочем, предугадать заранее, что может вызвать его раздражение, было невозможно.

- С живым человеком! - передразнил он меня. - Если бы мы требовали для работы живых людей, то как бы вы расследовали убийства?

Это был уже черный юмор.

- Распишитесь, что будете говорить правду, - холодно сказал я, переходя на официальный тон. - И расскажите о результатах исследования.

Кобульян тяжело вздохнул и, смирившись, начал рассказывать. Он почти слово в слово повторил все то, что написал в акте, и замолчал, ожидая вопросов.

- Скажите, вы ни на что не обратили внимания? Может, какая-то мелкая деталь, которой обычно не придают значения?

- Не было никаких деталей! - отрезал Кобульян. - То, что убийца здоровенный лоб, вы и так знаете, преступление раскрыто, и он арестован.

- Подождите, подождите, Гаригин Ованесович, что значит "здоровенный лоб"?

- То и значит, что удар чудовищной силы, клинок прошел через грудную кость. Средний мужчина так не ударит...

- А женщина? - У меня даже дыхание перехватило: вот оно!

- Что "женщина"? - хмуро переспросил Кобульян.

- Женщина может так ударить?

- А у вас что, подозревается женщина? - оживился он.