Разведка «под крышей». Из истории спецслужбы - Михаил Болтунов

Однако Павел Львович, как истинный разведчик-«крышевик», будучи человеком высокообразованным, не только отслеживает появление научно-технических изобретений, добывает их и переправляет на Родину, но и сам активно занимается «художествами». Именно ему принадлежит изобретение электрического способа подрыва мин.

Познакомившись в Мюнхене с создателем электролитического телеграфа С. Земмерингом, Павел Львович увлекся электротехникой и принял участие в его опытах. А в 1811 году сам сделал крупнейшее научное открытие — изобрел новый способ подрыва минных зарядов. Об этом Земмеринг написал в своем дневнике. Он отметил, что Шиллинг приходил к нему несколько раз, «желая сообщить свой план взрывать мины».

Свое изобретение Павел Львович продемонстрировал уже после возвращения в Россию осенью 1812 года в Петербурге. Свое новое оружие (подрыв мин под водой реки Невы) он демонстрирует в присутствии императора Александра I. Изобретение было, безусловно, уникальным, оно обогнало свое время. Достаточно сказать, что пройдет более четверти века, прежде чем английские ученые применят электричество для подрыва подводной мины. Но тогда в 1812 году опыты Шиллинга не были по достоинству оценены и поняты морским ведомством.

Главной научной и технической заслугой Шиллинга считается создание первого в мире электротелеграфа. Уже в 1832 году этот аппарат передал текст телеграммы, написанной лично императором Николаем I.

Кроме увлечений техникой и изобретениями Павел Львович Шиллинг организовал разведывательную и научную экспедицию в Сибирь «для обследования положения местного населения и состояния торговли у северных и западных границ Китая». Оттуда он привез большую коллекцию редких карт, маньчжурских, японских, тибетских рукописей, которые и доселе имеют большое историческое, военное и культурное значение.

Кстати говоря, в эту экспедицию очень хотел поехать Александр Пушкин. Он даже написал стихи, в которых высказывает желание:

Поедем, я готов; куца бы вы друзья,Куца б ни вздумали, готов за вами яПовсюду следовать, надменной убегая:К подножью ль стены далекого Китая…В кипящий ли Париж…

Увы, Пушкину не суждено было отправиться в «далекий Китай». Граф А.Х. Бенкендорф сообщает поэту об отказе императора Николая I включить его кандидатуру в состав экспедиции.

А закончить рассказ об удивительном человеке — бароне Павле Львовиче Шиллинге-Канштадте хотелось бы еще одним напоминанием. Современники барона знали, что он служил в Министерстве иностранных дел. Но вот то, что Шиллинг руководил одним из самых тайных подразделений внешнеполитического ведомства, так называемой циферной экспедицией, ведомо было только самому узкому кругу людей.

Экспедиция занималась практической криптографией, за-шифровыванием текстов и их расшифровкой. Сам же барон Шиллинг имел высокий чин действительного статского советника, что было равнозначно генеральскому званию, и вошел в историю, как крупный специалист-криптограф, создатель шифра, которым пользовались в России практически до начала XX века.

Вот, собственно, и все, что хотелось бы поведать читателю о бароне Павле Львовиче Шиллинге-Канштадте. А теперь сами судите, может ли он претендовать на роль если не первого, то, по крайней мере, одного из первых разведчиков-«крышевиков», работавших в далеком XVIII веке.

Военная разведка: взгляд на Восток

В предыдущих главах мы рассказали о том, как Барклай-де-Толли в преддверии войны с Наполеоном перестроил всю систему организации военной разведки: создал центральный орган — «Экспедицию секретных дел», развернул собственные регулярные разведывательные силы за рубежом, назначив в дипмиссии кадровых офицеров, среди которых был и первый «крышевик» Павел Граббе. Отдельно поговорили и о деятельности барона Шиллинга. Теперь пришло время узнать, каким образом развивалось «крышевое» направление в разведке в послевоенные десятилетия.

Сразу надо сказать, что та модель развития, которую предлагал Барклай-де-Толли поддержки у руководства военного ведомства не получила. Хотя, как показывает время, она была единственно верной. Ведь и до сих пор наша стратегическая разведка построена на тех же барклаевских принципах: центр и разведсилы за границей, состоящие из трех элементов — легальные военные агенты (военные атташе при посольствах), «крышевикй» (разведчики под прикрытием) и нелегалы.

Однако тогда, после войны 1812 года и заграничных походов, армия была переведена на штаты мирного времени, система центрального управления подверглась преобразованиям. Утвердили Главный штаб Его Императорского Величества, в состав которого вошло и Военное министерство. «Сбор статистических данных и сведений об иностранных государствах» вменялся в обязанности первого отделения управления генерал-квартирмейстера. Словом, все вернулось на круги своя: отдельного центрального органа разведки, как и в добарклаевские времена, не существовало, зарубежные силы также отсутствовали. Реально стратегическую разведку в Военном министерстве, или теперь в Главном штабе, вести было некому.

Занимались ею, как и прежде, ни шатко ни валко чиновники Министерства иностранных дел. Впрочем, надо отметить, что такому положению вещей сопутствовала и сама военно-политическая обстановка в Европе. После разгрома «Великой армии» Наполеона у Российской империи долгое время отсутствовал сильный внешний противник, который мог бы угрожать безопасности страны.

Да и к тому же военные идеи Барклая-де-Толли в отношении построения разведки оказались столь прогрессивными и новаторскими, опережающими свое время, что попросту не были поняты и осознаны современниками. Даже те, кто принимал непосредственное участие в «проекте Барклая», как, к примеру, полковник Александр Чернышев, возглавив впоследствии военное ведомство, оставался в плену старых представлений.

Справедливости ради, надо отметить, что начальник Главного штаба князь Михаил Волконский в 1818 году поставил перед управлением генерал-квартирмейстера важнейшую задачу — создать «Общий свод всех сведений о военных силах европейских государств». С целью сбора этих сведений за границу были посланы два офицера — в Париж — полковник Михаил Бутурлин и в Баварию — поручик Вильбоа. Однако их миссия не увенчалась успехом. Работа по составлению «Свода» так и не была завершена.

Практически в это же время, а точнее в 1819 году, командир отдельного Грузинского корпуса генерал Алексей Ермолов организовал экспедицию в Туркмению и в Хиву. Это говорило о том, что Российская империя внимательно смотрела не только на Запад, но и на Восток. Хива, Бухара, Коканд, туркменские земли, Персия, Афганистан, Османские территории, все они располагались у границ империи и, безусловно, имели стратегическое значение.

Продвигаться на Восток Россия вслепую не могла и потому впереди шла военная разведка. Однако деятельность ее в корне отличалась от работы в европейских условиях.

Военные агенты, которые были опробованы Россией еще в 1810–1812 годах в ведущих европейских странах, а с 1856 года стали работать на постоянной основе, к сожалению, не могли оказаться на Востоке. Даже в начале XX века Российская империя не имела там своих официальных военных представителей. Почему? В первую очередь потому, что во многих землях не было централизованной власти. К тому же руководство империи воспринимало эти регионы не в качестве равных себе, а скорее второстепенных. Кроме того, международное европейское право, относительно дипломатов здесь, как правило, не действовало, и они реально рисковали здоровьем и жизнью. Тем более если дипломат оказывался не мусульманином. Были и иные объективные причины. Поскольку офицеров, которые занимались разведкой, непосредственно в военных учебных заведениях той поры не готовили, и у них отсутствовала специальная подготовка, они, как правило, не знали восточных языков, работать им на Востоке было крайне трудно.

Тем не менее интеграция восточных территорий в имперское пространство продолжалась как дипломатическим, так и военным путем. И коли использовать военных агентов как организаторов разведки в этих землях не представлялось возможным, военное руководство искало другие формы и методы добывания разведывательной информации. И среди них, военно-научные и военно-дипломатические. Разумеется, задачи, в первую очередь, ставились военные.

И они, как правило, предшествовали началу боевых действий. Однако когда территории уже были захвачены и присоединены к империи, научная составляющая выходила на первый план. Ведь надо было изучать новые, «освоенные» земли, описывать их, наносить на карты.

Что касается военно-дипломатических миссий, то их, как правило, возглавляли офицеры Генерального штаба. Но даже если экспедицией руководил штатский дипломат, в состав миссий всегда включались военные специалисты, чаще всего геодезисты, топографы, картографы.