Взрыв Генерального штаба - Владислав Крапивин

Лён понял, что это памятник. Гранитный постамент в виде неровного холма и конная статуя какого-то полководца. Конь прочно стоял на четырех ногах. Лён ухватился за левую заднюю ногу. А рядом – за правую ногу – ухватился растрепанный школьник.

Под бронзовым конем

Ярко-зеленый воротник мальчика висел на одном плече. Локти парусиновой голландки были продраны, на коленях – свежие кровавые плямбы. На щеке – царапины, будто прошелся лапой рассерженный кот. В синих глазах – испуг и азарт. Мальчишка часто дышал округленным, как бублик, ртом…

Ну, в точности, как один из маленьких гвардейских барабанщиков, которым разрешали в выходной день переодеться в “домашнее” и поиграть среди парковых зарослей в индейцев – набегаются, накричатся, навоюются, а потом смотрят на подошедшего унтера: не слишком ли мы выпрыгнули за рамки дисциплины?

– Крепко тебя потрепали, – снисходительно заметил Лён. Чтобы спрятать собственный испуг.

Пацаненок не стал притворяться героем.

– Ага… Я так перепугался, когда застреляли. А на меня какой-то дядька с разбега – бряк!.. Я думал, задавят… Ай! – О лошадиный круп чиркнула пуля и с воем ушла в небо. Лён и мальчик мигом распластались под бронзовым конским брюхом – носом в гранит.

Лён поднял ушибленный нос.

– Это случайная. Здесь все же лучше, чем там… – Внизу кричали, визжали, давили друг друга. Теперь это были взрослые, ребятишек не видать. Неужели всех затоптали?.. Кое-кто пытался тоже забраться на постамент, но большим не хватало ребячьей ловкости – цеплялись и съезжали… И вдруг Лён увидел зеленый воротник! Такой же как на соседе! И услышал:

– Эй вы! Помогите же!

В гвардейской школе учат гимнастике не зря! Лён башмаками зацепился за бронзовое копыто, распластался животом на граните – головой вниз. Ухватил тощие запястья в полосато-зеленых манжетах. Сосед-мальчишка кинулся на помощь.

И в четыре руки они выволокли несчастного. Несчастную!..

Но нет, она не казалась несчастной. Темно-серые глаза сверкали за большими очками сердито и без всякого испуга.

– Психи бестолковые!

– Кто?! – возмутился Лён.

– Кто?! – звонко удивился рядом его помощник.

– Да не вы, не вы! Те, кто внизу. Несутся, как стадо… А те, кто стрельбу поднял – совсем идиоты! Кругом мирные люди, а они…

– А тот, кто мирным людям сует за шиворот мороженое, он кто? – не удержался Лён. Девчонка мигнула – узнала. Но не растерялась.

– Мороженое – не граната. Оно для здоровья полезное.

– А если к позвоночнику? Тебе бы так…

Конечно, юные гвардейцы должны обходиться с особами женского пола по-рыцарски. Но это была теория. А практики не было: военная школа – чисто мужское заведение, девочек там видели только на телеэкране. И сейчас Лён опирался на более давний опыт, на свою интернатскую жизнь. В интернатах с девчонками обходились как с пацанами. А сейчас это было тем более уместно: очкастая незнакомка вовсе не напоминала примерную девочку из женского лицея.

– Боишься простудиться? Сейчас сделаю компресс…

Она сдвинула очки на лоб. Села, раскинув ноги циркулем – длинные, коричневые, в мелких порезах и прилипших травинках. Решительно придвинула висевшую на ремне через плечо школьную торбу, поставила между колен. Вынула моток бинта.

– Я же пошутил! – испугался Лён.

– Думаешь, это для тебя? Для него… – Девочка кивнула на мальчика в голландке. – Ну-ка, двигайся ближе!

Мальчик послушно подъехал, протирая на заду тонкую парусину.

– Сиди смирно… – Девочка тампоном промокнула его колени и щеку. Бросила покрасневший марлевый комок вниз (толпа вокруг памятника стремительно редела). Достала коричневый пузырек.

– Не вздумай дергаться… Молодец… У тебя воротник нашей школы и полоски четвертого класса. Почему я тебя не видела? Я всех четвероклассников знаю.

Мальчик отвернулся и треугольным подбородком уткнулся в плечо.

– Ну, что молчишь? Отвечай давай!

Он не стал противиться такой решительности. Пробормотал:

– Это не мой воротник… Вообще все не мое…

– А чье же?

– Не знаю.

– Как не знаешь? Ну-ка, говори!

“Какое ее дело?” – сердито удивился Лён. И хотел уже вступиться за младшего. Но тот мигнул и спросил шепотом:

– А ты никому не проболтаешься?

– Про что?.. Ну, ладно, никому ничего не скажу.

Тогда он нехотя признался:

– Я стащил эту одежду на пляже… У того мальчишки наверняка что-то еще есть, а у меня было тряпье…

– Ты кто? Беженец?

Он посопел и сказал:

– Да.

Девочка умело присвистнула.

– Дела-а… А не похож. Ты с кем сюда приехал?

– Ни с кем, один. Я думал бабушку найти. Но люди в том доме сказали, что она умерла… Я ее плохо помню, она к нам в Орлиное приезжала, когда я был совсем маленький…

“Орлиное – это на границе Йосской области”, – вспомнил Лён. Девочка насупилась и спросила довольно безжалостно:

– Ты, значит, сирота?

– Значит… – насупился и мальчик. – Мама и папа были в автобусе, который обстреляли с поста. И сожгли…

– Кто обстрелял? – спросил Лён. Довольно глупо.

– Да уж ясно, что не йоссы! Они по женщинам и детям огонь не открывают…

– Ага! И заложников не берут! И вообще у них белые крылышки за спинами, – не сдержался Лён.

В синих глазах мальчишки – металлический блеск:

– А ты там был?

“Что же я за болван! – ахнул Лён. – Ведь он же потерял отца и мать!”

Основы этикета и рыцарства воспитывали в юных гвардейцах старательно. За необдуманные слова принято извиняться.

– Прости, я не хотел тебя обидеть.

Мальчик опять округлил рот. Изумленно. Такие слова – от оборванного уличного пацана!

А девочка не удивилась. Сказала слегка ворчливо:

– Давно бы так… – Кивком бросила очки о лба на нос. Повернула их к Лёну: – Ты сможешь о нем позаботиться?

– Как? Я же сам бездомный!.. – И чтобы не было лишних расспросов, сказал сразу: – Меня поперли из военной школы в Ато-Карне. За то, что на посту разглядывал в бинокль планеты… Ну и наплевать, надоела казарма. А сюда приехал, потому что хотел увидеть море…

Украдкой он сцепил пальцы: чтобы судьба не отомстила за обидную ложь в адрес школы. А девочка придвинула в подбородку колени, попыталась натянуть на них подол юбочки и опять – к Лёну:

– А что собираешься делать?

– Понятия не имею… Может, попрошусь в рыбаки.

– Тебя-то у них и не хватало!

– Тебя-то здесь и не спросили!

Она не стала огрызаться в ответ. Почесала над очками бровь. Вздохнула, как уставшая тетенька:

– Что же с вами делать? Свалились на мою голову…

– Мы?! Свалились?! – вознегодовал Лён. – Ты сама на нас свалилась!

– Вернее, взлетела, – уточнил беженец в краденой голландке. – С земли – сюда.

– С нашей помощью! – поставил увесистую точку Лён.

Она покивала:

– Вы мня спасли. Ладно… Вам нужна крыша над головой?

– Да, – быстро сказал маленький беженец.

Лён пожал плечами. Он был уверен, что обойдется без помощи девчонки. Но… почему-то не хотелось так сразу расставаться с ней. И с этим вот растрепанным и решительным пацаненком. Худо все-таки совсем одному. А мальчик, что ни говори, похож на маленького гвардейца-барабанщика. Даже не пикнул, когда она его прижигала… Лён сказал:

– Крыша – это хорошо. Если только не в полицейском приемнике для беспризорников…

– Вы за кого меня принимаете!

– Пока ни за кого, – улыбнулся Лён. – Мы же тебя не знаем. Скажите хотя бы ваше имя, сударыня.

Девочке видимо пришелся по душе светский тон. В ней – нескладной “очкарке” – шевельнулось кокетство:

– Меня зовут Динка. Или Дож-Динка. Знаете, почему? Из-за этих капель… – и она тронула мочку уха. Там блестел крошечный шарик-сережка.

– Правда похоже! – обрадовался мальчик. – А меня зовут Зорко… Или Зорито. Иногда…

– А меня Леонтий… Или попросту Лён.

– А меня не только Дож-Динка. Иногда еще – Ль-Динка.

– Потому что капли иногда превращаются в лед, да? – весело догадался Зорко.

– Не в том дело. Просто Динка из Льчевска. Дедушка так зовет иногда. Я сшила ему льчевский флаг…

– Твой дедушка владелец судна? – проявил догадку Лен.

– Он владелец крепости и смотритель маяка. Вы можете у него жить. Сколько хотите.

– Он нас не прогонит? – опасливо спросил Зорко.

– Не бойся. Ему будет веселее.

– Крепость и маяк – это весьма романтично, – Лён опять подпустил в разговор светскую тональность.

– А ты думал! – И она, прихватив юбочку, поехала с постамента, будто с ледяной горки. Ребята – за ней.

И пошли через площадь, на которой было теперь пусто. О случившемся напоминали потерянные туфли, растоптанные сигарные коробки и раздавленные на брусчатке очки.