Продавец радости - Дмитрий Косырев

— Мы в Москве совсем разучились слушать тишину, — говорит она, гладя мою голову. — Мы даже и не знаем, что это такое.

— Тишины нет, — говорю я. — Камыш шуршит. Вот там у берега чуть постукивают камни. В километре с лишним отсюда играет магнитофон — сейчас ветер принесет. Это Эдит Пиаф, между прочим.

— А тишина — это все остальное, — подхватывает она. — Знаешь, ты ведь, наверное, мог бы стать талантливым музыкантом, если все это слышишь. Кто ты?

Я не выдерживаю и срываюсь:

— Я кто? Я бизнесмен. Запись кассет, продажа дисков, доставание билетов на хорошие концерты за тройной номинал и другие услуги. Фирма. А кроме того, по совместительству я инженер, начальник отдела КБ на заводе, очень большой человек. Вот так.

Она молчит. Я чувствую, как у меня под головой ее колени становятся другими — твердеют, что ли. Не могу остановиться:

— А ты, девочка, думала, что я летчик-испытатель. Или экс-чемпион мира. Или разведчик. Я обыкновенный — как это? — спекулянт, между прочим. И шампанское, и шашлычок, и путевка сюда — это все вот именно потому. Ах, музыка, искусство из искусств. Какие мысли по этому поводу?

И ветер доносит магнитофонные обрывки.

Утро следующего дня. Все на месте, и земля крутится, и море плещется, и песок шуршит. Ах, бедный ребеночек. Вот ведь удар какой. Что ж, будем считать, что мне случайно повезло. Лучше, что ли, было бы нарваться на обычную искательницу сладкой курортной жизни?

И для тенниса нужен новый партнер. А без этого — никак. Мне все же тридцать. Я знаю, что такое страх старости. Это когда утром просыпаешься и чувствуешь, что смертельно устал, а ты еще даже ничего не начал делать.

Вот и корт — наше обычное время.

И она здесь, в белом костюмчике, со своей игрушечной данлоповской ракеткой.

Что ж, раз так, сыграем.

И носится мяч. А она еще и что-то доказать хочет: очень всерьез играет, вот хороший мяч прямо мне под ноги — и Игорь его пропускает, вы только подумайте!

Мягко подаю. Постепенно утяжеляю удары. Мяч уже не скачет — он летит как бы нехотя, но с силой. Она отбивает, не скулит. Изо всех сил отбивает.

Хорошо. А вот теперь раз. И два. И три. И четыре. Девчонка.

Она садится на скамейку, съежившись, обняв ракетку. Поднимает на меня глаза и говорит: «У-у-у».

Я смотрю ей в глаза, она кивает головой. И мы идем ко мне, как всегда.

И вот тут… Она говорит мне, щекоча губами ухо:

— Глупый… Ну какой же ты спекулянт. Я же вижу, кто ты. Что бы я делала, если бы не встретила тебя…

И добавляет:

— Вот только я завтра уезжаю…

Жизнь продолжается.

Ночь. Звуки в ночи. Сижу на лоджии своей одиночки. Справа внизу темнота скрывает большое озеро. Оттуда ветер приносит обрывки заезженной песни, из тех, что я тиражировал этой зимой. Ее поет солист из ресторанного оркестра, как ему кажется, — на итальянском. Слева в темноте шумит море. Фонари, лучи фар на шоссе вдруг чиркают по кронам деревьев. Звуки моторов на повороте.

Прямо перед глазами — клетка огней: это башня соседнего дома отдыха. Движутся маленькие темные силуэты людей. Литфонд. Пи-са-те-ли. Классики.

Я могу встать и пойти к Юрчику в люкс. У него наверняка народ, хохот, визг. Юрчик живет полным ходом, развлекает, видимо, секретарш — Аленкиных подруг и пьет коньяк, попирая запреты. Он будет, наверное, мне рад. А я не пойду. Отдыхаю. Имею право в конце концов.

Что ей было все-таки надо от меня, вот в чем вопрос. Опять это чувство: проходит, прошло мимо что-то, а я и сообразить не успел. Жаль, честное слово. Но переживем, а?

В полосе света из моего окна метнулся быстрый белый зигзаг летучей мыши. Наверху, этажом выше, среди тишины зазвучали голоса, смех, магнитофон. Кто-то пришел и начал веселиться. Что у них там? Диско, как и полагается на отдыхе, но чуть грустное диско. Только грусть такая, что ли, малозаметная — чуть-чуть минора для тех, кто хочет его услышать. Спасибо, ребята, за музыку.

В черноте неба — ковш Большой Медведицы. Он как будто стоит на крыше писательского корпуса, как большая телеантенна. Звезды — это неплохо.

Курю, смотрю на звезды. Под рукой молчащий пока магнитофон и наушники. Осталось освоить еще восемнадцать кассет.