Беспокойное сердце - Владимир Семичастный

В промышленный Кузбасс переместили много промышленных предприятий из Европейской части СССР. В основном тут сосредоточились химическая промышленность и машиностроение. Заводы занимали помещения театров и других культурных учреждений. Сюда эвакуировались также два института — Днепропетровский химико-технологический и Рубежанский биохимико-технологический. Я пошел учиться в созданный на их базе Кемеровский химико-технологический институт. Поначалу старших курсов практически не было: лишь немного студентов на втором курсе и единицы на последующих.

Когда в институте узнали о моей прежней комсомольской работе, меня избрали секретарем комитета комсомола. Это место до меня занимал преподаватель, который хотел от него избавиться, так как это мешало его работе. А когда узнали, что я уже возглавлял узловой комитет комсомола, избрали членом бюро райкома. Так я попал в районное комсомольское руководство.

Однако учеба и комсомольская работа в институте продолжались только год. Положение на фронтах ухудшилось, и меня наконец призвали в армию.

К тому времени почти все мои братья были в строю.

Николай служил еще до войны, и если бы она не началась, то был бы вскоре демобилизован. Артиллеристом воевал до 1945 года. Под Будапештом получил тяжелое ранение. Ему хотели ампутировать ногу, но он уговорил врачей оставить ее и с больной ногой прожил еще много лет.

Иван служил в авиации — в Архангельске, принимал авиатехнику, которую доставляли из Англии и США морским путем.

Петр — по образованию энергетик — занимался демонтажем и установкой энергетического оборудования в военных целях.

Младшего брата, Леонида, в конце войны тоже призвали в армию, где он служил в пехоте.

Борису не повезло. Начало войны застало его в должности политрука в танковых частях на западной границе в Белоруссии. В первый же день войны он попал в плен. Долгое время мы ничего не знали о нем. Только после войны он прислал письмо из Хабаровска. Как известно, все, попавшие в плен к немцам, считались в то время предателями. О Борисе ходил слух, что он в плену сотрудничал с немцами. После капитуляции Германии Борис был осужден на двадцать пять лет.

С группой непригодных для строевой службы в армии меня из Кемерова послали в военное интендантское училище в Омск. Принимал нас генерал, начальник училища — грубый человек, который не был от нас в восторге. Своего разочарования он и не скрывал: «Таких недоделанных, как вы, у меня тут и так более чем достаточно. Новые партии я принимать больше не могу».

Мы не знали, что нам делать: паспорта у нас отобрали, постригли, деньги и продукты у нас кончились, а нам — от ворот поворот! Пошли в мобилизационный пункт, где набирались сибирские дивизии, но там необученных, «инвалидов», как нас обозвали, не взяли тоже и послали в омский городской военкомат. Тот выдал нам литер, и мы с горем пополам возвратились в Кемерово. Кемеровский военком вернул всем паспорта и велел ждать следующего наряда куда-нибудь еще.

Я был расстроен и раздражен собственным «подвешенным» состоянием, и пошел в горком комсомола. Там меня знали. Секретарь горкома Виктор Левашов был из Донбасса. Он и решил направить меня секретарем комитета комсомола на коксохимический завод в ожидании очередного призыва в армию.

Однако пробыть в этом качестве мне пришлось недолго. Через два месяца меня избрали секретарем районного комитета вместо прежнего первого секретаря Воробьевой, добровольно ушедшей на фронт.

Так закончилась моя «карьера» интенданта и началась другая, теперь уже на многие годы. Было мне в ту пору 18 лет, и был я еще беспартийный. Впервые за исполнение своих обязанностей я стал получать настоящую зарплату.

Мой Центральный район Кемерова был крупным и сложным районом. Здесь разместились такие заводы, как КЭМЗ, «Карболит», № 606, № 510, большой железнодорожный узел. В организации было почти 10 000 комсомольцев.

Шел 1942 год — год тяжелейших испытаний. Люди работали с предельным напряжением. Беспрерывно формировались сибирские дивизии. Предприятия оголялись — людей не хватало. На рабочие места и к управлению приходили новые, неопытные кадры. Поэтому мое избрание секретарем Центрального райкома комсомола, конечно же, было делом вынужденным, продиктованным сложившейся обстановкой.

Как-то вызывает меня первый секретарь райкома партии нашего района Пожидаев:

— Ты почему в партию не вступаешь?

— Да я вступаю. Уже заявление подал. Оно у вас лежит, наверное, месяца полтора…

Он тут же вызывает заворготделом и дает ей нагоняй:

— Сорок второй год! Война! Чтоб сегодня же было партсобрание и рассмотрели заявление!

Словом, в конце 1942 года меня приняли кандидатом в члены партии.

У нас в семье, кроме матери и брата Бориса, все были коммунистами. Мы часто шутили, что имеем свою собственную семейную парторганизацию.

Комсомольская работа в Кемерове проходила в тяжелое для страны время. Очень трудно было на фронте, трудно и в тылу.

Проблемы возникали и днем и ночью. Руководили мы больше при помощи приказов — ведь шла война, и в этих условиях соблюдать демократию было неуместно.

Одной из главных целей комсомольской работы я считал воспитание молодежи. Мы стремились выработать у юношей и девушек чувство патриотизма. Помогало нам то, что все средства массовой информации, все молодежные организации работали под руководством партии.

Бывали в нашей работе случаи, когда приходилось выполнять решения, которые в иных обстоятельствах можно было бы рассматривать как жестокие.

Однажды мы получили сигнал, что азотно-туковый завод вот-вот остановится из-за нехватки аппаратчиков, так как большую их часть призвали в армию. Нам дают команду: немедленно отобрать в любых местах сто комсомольцев и направить их аппаратчиками на завод. Где набирать? На оборонных заводах у всех «броня»!

Мы начали брать в школах десятиклассниц. Девушкам через два месяца школу заканчивать, а мы их — в аппаратчицы! Сколько было пролито родительских слез! А что делать? Срок — неделя на все. Завод дает продукцию для изготовления боеприпасов, и здесь всякое промедление, всякая задержка — преступление! Каждую ночь собиралась летучка в обкома партии по этому поводу — докладывали о ходе набора лично Задионченко. Задание было выполнено.

Занимались мы в райкоме комсомола и проблемами быта молодежи. В 1942 году ЦК ВЛКСМ принял решение, направленное против формально-бюрократического отношения к нуждам молодежи, проживающей в общежитиях на стройках.

Однажды мы с Левашовым приехали в общежитие, разместившееся в полуподвале под гастрономом на Приморском участке. Здесь жили девушки-строители, приехавшие на работы по расширению Кемеровской ГРЭС. Стройка была объявлена комсомольской, и туда направили комсорга ЦК ВЛКСМ. Посмотрели мы на этот полуподвал, а там — трубы протекают, белье постирать и просушить негде. Словом, полное неустройство.