Меч Константина - Деян Стоилькович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ну? А если бы меня этот болгарин пристрелил здесь как бешеного пса, это тоже тебя бы не касалось?
– Кто ищет – тот и находит…
– Точно так – согласился Нишавац. – Пошли, господин Неманя, в город, поищем пристойное заведение.
Нишавац и Неманя вышли из кафаны на старую, мощенную булыжником дорогу, ведущую в город. Июньское утро дышало прохладой, и гармонист натянул тяжелое пальто, которое перекинул было через руку.
– Помнишь, как вы умели гульнуть в «Нью-Йорке»[11]? Ах, что за кавалеры были! Мы с Тозой Живковичем[12] не успевали деньги пересчитывать, такой хороший бакшиш вы нам оставляли!
– Да, было когда-то, Нишавац…
Гармонист остановился, чтобы получше рассмотреть спутника.
– Однако смотрю я на тебя, господин… – начал он неуверенно. – Сколько лет прошло, а ты все не меняешься. Совсем не состарился!
– Это тебе только кажется.
– Ничего не кажется! Все такой же молодой и симпатичный, как раньше.
Не обращая внимания на комплименты, Неманя спросил:
– А где твоя гармоника, Нишавац?
– Эх, мой господин… Народу теперь не до песен! Бросил я гармонику. Душа не принимает… Как началась война[13], так я ее и забросил. Мобилизовать меня не успели. Да только швабы потом схватили и отправили на рудник в Бор. Правда, я кое-как выкрутился и устроился работать на железную дорогу. А теперь вот шатаюсь по трактирам и выминаю со всякими босяками. А если захочет какой идиот и барбут сыграть, я его тут же обдеру как липку…
Неманя поднял воротник шинели, вытащил портсигар и угостил гармониста сигаретой.
– Чего это ты нарядился в эту шинельку, господин мой Неманя? – подивился Нишавац. – Добро мои кости стынут, а ты вон какой мужчина видный – и мерзнешь!
Стараясь скрыть за вымученной улыбкой недовольство, Неманя дал тому прикурить и тихо произнес:
– Я изнутри мерзну, Нишавац…
2
Тянутся летние дни, вялый прохладный ветерок гуляет по опустевшим улицам, а жители Ниша тщетно ожидают, что зло, обрушившееся на них, исчезнет само по себе. Но этого не происходит. Где-то там, за горами, разлегшимися вокруг города, как павшие титаны, далекий мир напоминает о себе лишь эпизодами кинохроники или при мимолетной встрече заговорщическим перешептыванием о том, что войска союзников продвигаются по Франции, а Красная армия гонит изнуренных солдат вермахта по выжженной земле.
Война подходит к концу.
Но это несущественно.
Ибо зло все еще не покинуло землю.
Оно скрытно исполняет свою миссию и терпеливо ждет…
Будто ему принадлежит все бесконечное время мира. Будто ничто не может прервать безумную решимость зла, доказать миру свое вечное существование и неодолимость.
А где-то там, в мансарде под старой черепицей, на самом верху, под низкими облаками и приземистыми крышами домов, кто-то играет на рояле.
Ты можешь представить себе мягкие девичьи пальчики, которые нежно касаются белых и черных клавиш слоновой кости, можешь ощутить запах молочно-белой кожи, можешь попробовать простить…
Можешь, Неманя?
По переулкам Ниша пролетела Элиза Бетховена, призывно покачивая бедрами, постукивая каблучками по булыжной турецкой мостовой. Здесь она обронила золотую застежку, совсем как Золушка, потерявшая башмачок за пять минут до полуночи. Здесь мы когда-то были молоды…
Когда-то мы были счастливы здесь, Неманя…
Старые господа помнят лучшие дни Ниша. Они вспоминают безупречные манеры людей, припоминают аромат утреннего кофе в те дни, когда город был совсем другим.
Вспомни, Неманя…
Неманя Лукич не хотел вспоминать.
* * * *Пока он стоял, закутавшись в старую шинель, скрывавшую звезду Карагеоргия[14] на его груди, воспоминания о городе, в котором он некогда побывал со своей покойной супругой, возвестили об очередном приступе тупой боли. Старый, довоенный Ниш был мертв, как была мертва и его Анна. Теперь вместо приказчиков и подмастерьев по городу сновали немецкие патрули. Вместо продавцов бузы из Призрена и торговцев из Тетова, громогласно призывавших покупать товар, глашатаи на площадях выкрикивали имена приговоренных к расстрелу. Не было больше на стенах афиш кинотеатра «Русский царь», их место заняли объявления о розыске «бандитов», за головы которых немецкий рейх обещал неплохие деньги. Кто-то вымазал белую стену лавки красной краской. Неманя с трудом разобрал корявые буквы:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ – КПЮ!
В тишине, навалившейся на переулки, чувствовалось нечто сакральное. Наверное, именно потому люди, согнанные в один из них, молча стоят, понурив головы, совсем как на литургии. Но не голос Бога раздавался здесь, а вместо церковных колоколов доносился барабанный бой, задававший ритм неумолимой логике военной жизни.
Впрочем, какая разница?
Здесь поселилось зло.
Оно терпеливо ждет… И в ожидании закуривает длинную сигарету, набитую отличным табаком.
Неманя смотрит на человека с необыкновенно светлыми волосами и пытается понять, почему от него исходит физически ощутимая, просто невероятная ненависть.
Этот человек, штурмбаннфюрер в черной униформе, с безразличным взглядом, ритмично попыхивает ароматной сигаретой.
Штурмбаннфюрер командует, и грохот залпа проносится переулком, после чего воцаряется тишина, а семь человек, которых выстроили у растрескавшейся стены бывшей сапожной мастерской, падают на землю почти одновременно. Еще один приказ солдатам, после которого тяжко вздыхающих согнанных жителей Ниша заставляют выслушать очередную лекцию о необходимости беспрекословного послушания новым германским хозяевам.
Неманя Лукич все еще противится воспоминаниям. Немецкий офицер бросает на землю недокуренную сигарету. Вышагивая гибкой и почти неслышной кошачьей походкой, немец со смирением мудреца вынимает из кобуры длинноствольный пистолет девятого калибра и подходит к первому телу. Не спеша, педантично целится и стреляет в голову. Потом подходит ко второму, третьему, четвертому… Толпа молча наблюдает за представлением, будто присутствует при некоем тайном ритуале.
Слышны только выстрелы, резкие, звенящие. Неманя отмечает про себя еще одну особенность палача в черном.
Немец человек основательный, даже когда занят убийством.
Особенно когда занят убийством.
Офицер заканчивает свою работу и поворачивается к толпе.
Никто не произносит ни слова. Никто не решается вздохнуть полной грудью.
Потому что здесь царит зло. Оно неумолимо исполняет свои обязанности.
Дьявол в черной униформе хорошо знает это. Отсюда и торжествующая поза, которая говорит сама за себя. Отсюда две пары молний в петлицах его мундира.
Неманя узнает древний символ.
Руна «Зиг».
Знак Тора Громовержца.
На всех фронтах Европы Германия неуклонно проигрывает эту бессмысленную войну, но здесь, посреди Сербии, в маленьком городке, о существовании которого слышали далеко не все германские картографы, немецкий офицер наслаждается победой над горсткой испуганных и голодных людей.
Кто знает…
Может, этим он хочет доказать свою принадлежность к высшей расе?
Люди потихоньку расходятся. Офицер садится в открытый вездеход, который уносит его по пыльной турецкой мостовой. Неманя закуривает длинную американскую сигарету и погружается в раздумья.
Где-то за ужасными картинами смерти, за белой стеной, забрызганной кровью расстрелянных, чьи-то нежные руки касаются кружевной занавески в окне гостиничного номера…
И рядом с этой смертью…
Ему почти удается рассмотреть картину, скрывающуюся за дымкой долгих лет постоянного бегства. Он почти увидел ее.
Рядом со мной… Вернуться в ту давнюю весну, когда ОН впервые попал в этот город. И для меня… Вновь испытать все это. Анна, ты все еще остаешься живой…
Голос спутника возвращает его к действительности:
– Лучше нам срезать дорожку, мой господин, – произносит Нишавац. – Не годится болтаться по переулкам, швабы сейчас нервничают и потому скоры на расправу.
Неманя отбрасывает только что закуренную сигарету, и Нишавац реагирует на этот жест, изображая на лице огорчение.
– Как скажешь, Нишавац. Куда ты меня ведешь? Если увиденное не испортило тебе аппетит, мы смогли бы зайти пообедать в «Карпатию». Там и выпить можно. А это все поскорее забыть. Я в эту войну научился…
– Чему, Нишавац?
Гармонист вытаскивает из кармана грязных штанов исцарапанный портсигар, открывает его и берет неряшливо скрученную сигарету. Прикурив, он выдыхает густой клуб дыма и хрипло произносит сквозь его завесу.
– Быстрее забываешься, когда ты напиваешься!
3
– Только тебя и не хватало, Нишавац… Я еще глаза не протер как следует, а ты уже приперся, – с отвращением пробормотал Тома Шебек, совладелец «Карпатии» протиравший за стойкой стаканы. – Ты чего это, рядом с моим заведением ночевал?
