Под ногами остров ледяной - Михаил Евсеев

Володя Сафронов отбирал приборы и оборудование, привезенные накануне на склад, и аккуратно складывал все это в приготовленный ящик. Володя – почти полная противоположность своему тезке. Молчаливый, даже несколько замкнутый, он хорошо уравновешивал темпераментного Волдаева.

Борис Ремез, невысокого роста крепыш, брал в руки блокнот, вынимал изо рта обгрызанный карандаш и не спеша, деловито записывал каждую деталь, каждый прибор, упакованный в ящик.

После того как ящик наполнялся доверху, Володя Волдаев накрывал его крышкой и, от радости, что есть наконец куда девать энергию, изо всех сил забивал в нее огромные гвозди. Помещение наполнялось ядовитой пылью, с потолка сыпалась известка, и все начинали чихать и кашлять. Наконец Володя с победным возгласом заколачивал последний гвоздь, легко, как игрушку, переворачивал ящик длинными руками, забивал для верности несколько гвоздей с противоположной стороны и бережно нес его в другой угол, где уже скопилась целая гора готовых к отправке ящиков.

И так – с утра до вечера. Стук молотков, грохот отодвигаемых ящиков, шум грузовиков на дворе, подвозящих очередную партию приборов и оборудования.

Быстро и бесшумно входил заведующий радио будущей СП-19 Леонид Васильев. Из комсомольского возраста он вроде бы уже вышел, но стоило только услышать его негромкий, с хрипотцой голос, увидеть широкое скуластое лицо, небольшие с лукавинкой глаза, как становилось ясно: этот человек сможет найти общий язык с двадцатилетними. Леонид каждый раз втаскивал в подвал небольшие, но очень тяжелые ящики и сам их маркировал: Р-1, Р-2, Р-3…

«Р» – это значит радио, а 1, 2, 3 – порядковые номера ящиков.

– Здесь передатчики, – сказал он однажды. – Самая необходимая вещь на станции, – добавил он и улыбнулся широкой улыбкой.

В один из сентябрьских дней на складе появился самый «старый» член нашей экспедиции – Михаил Иванович Сериков. Он один из опытнейших ледоисследователей института. Вероятно, ни одна крупная арктическая экспедиция не обходилась без его расчетов и указаний, касающихся физико-механических свойств льда. С самого начала, когда в научную программу нашей станции были включены ледоисследовательские работы, нам стало ясно, что без Михаила Ивановича не обойтись. Появившись первый раз на складе, Михаил Иванович внес большой длинный сверток, обшитый мешковиной. В нем – самые необходимые орудия труда ледоисследователя: ледовые буры различной конструкции и назначения. Михаил Иванович бережно положил сверток на пол, вывел на нем кисточкой красной краской «Л-1» и сам проследил, как Боря Ремез записал в блокнот огрызком карандаша: «Л-1 – ледовые буры».

Со второй половины сентября появился наш доктор. Невысокого роста, очень подвижный, с выразительными живыми глазами, Гена Горбунов быстро нашел общий язык со всеми полярниками. В отличие от остальных, ему предстояло первый раз отправиться в Арктику, и, надо сказать, он готовился к ней весьма тщательно: все ящики с медикаментами и приборами запаковывал сам, не доверяя этой работы никому.

Иногда в шуме голосов в подвале слышался громкий и требовательный голос Артура. Он появлялся всегда внезапно, быстро осматривал ящики и отрывисто спрашивал:

– Сколько ящиков упаковали?.. Все ящики маркируете? – и тут же, не дожидаясь ответа: – Борис… где Борис?.. Здесь он… Борис, сколько у нас хозяйственных ящиков?

Борис начинает искать куда-то затерявшийся блокнот. В подвале поднимается суматоха. Кто-то считает ящики…

– Тридцать два хозяйственных! – кричит Волдаев.

Борис наконец находит свой блокнот, быстро перелистывает его и замирает, обнаружив там только 31 ящик. От волнения он начинает заикаться.

– П-почему тридцать два? – спрашивает он и с недоумением смотрит на Волдаева.

– А так, тридцать два! – радостно сообщает тот.

Борис засовывает в рот огрызок карандаша, впивается глазами в блокнот и лихорадочно листает страницы.

– Кто п-подписывал п-последний ящик? – наконец вопрошает он, стремясь перекричать гул голосов. Не дождавшись вразумительного ответа, он отчаянно машет рукой, бросает блокнот и сам влезает в груду ящиков. – А вот он, не п-подписан! – раздается вскоре его торжествующий голос. – Артур!.. Артур!.. Вот он!

Но Артур уже давно исчез из подвала, так же внезапно, как и появился.

Все участники экспедиции приходили на работу к восьми утра, собирались у маленького флигеля, притулившегося во дворе к зданию института. От этого невзрачного одноэтажного флигеля ежегодно отправляются экспедиции в Арктику и Антарктику, отсюда делаются первые шаги к обоим полюсам Земли.

Ребята усаживались на большой деревянной скамейке, что возле дома напротив флигеля, курили, негромко переговаривались, обсуждая последние новости. Ровно в восемь из домика выходил Артур и, поглажиая усы, не спеша подходил к скамейке. Здоровался, закуривал. Молча курил, потом решительно бросал окурок и начинал давать указания.

– Так… Сегодня Валя в Морпорт, получать продукты, – обращался он к Вале Дондукову, повару экспедиции. Валя – один из самых молодых участников экспедиции, ему всего 21 год. В Арктику и вообще в экспедицию он едет впервые. Ему все очень интересно. Слегка приоткрыв рот, он смотрит на Артура и согласно кивает головой.

– Аэрологи и радисты – на склад, забивать ящики, – продолжает Артур. Леонид плотнее заматывает шарф и ищет глазами своего помощника, второго радиста, Валерия Кривошеина, только что пришедшего в наш коллектив.

– Судаков готовит машину, мы с Горбуновым едем в магазин. Саруханян и Евсеев – стажироваться по астрономии и актинометрии. Воробьев – заниматься хозяйственными делами.

Михаил Евсеев – метеоролог-актинометрист

Анатолий Николаевич Воробьев, старший аэролог и парторг будущей станции, докуривал в стороне сигарету. Немногословный, всегда спокойный – еще одно ценнейшее приобретение нашего коллектива. Огромный опыт арктических экспедиций и зимовок, большая выдержка, мужество и скромность Анатолия Николаевича не раз выручали его в труднейших испытаниях в Арктике. Он, заместитель Артура по общим вопросам, занимался приемкой всего оборудования и довольствия станции. Все, начиная от маленьких сверл и кончая трактором, должно быть соответствующим образом оформлено и учтено.

На этом распределение на работу кончается. Все расходятся по своим местам.

И так изо дня в день – сентябрь, октябрь. Наконец вроде бы все упаковано, разложено и записано. В середине октября четыре самолета Ан-12, доверху набитые экспедиционным грузом, стартуют в Ленинградском аэропорту и берут курс на перевалочную базу на пути к ледяному острову. Наш вылет назначен на 27 октября.

Эдуард Саруханян – океанолог

Последние дни самые напряженные, приходится срочно доделывать то, что не успели или не смогли сделать раньше. В эти дни к экспедиции присоединились еще трое: океанолог Вадим Углев, метеоролог Виталий Прозоров и инженер-ледоисследователь Олег Смелков.

Накануне отлета по традиции мы собрались в просторном кабинете директора института, Героя Социалистического Труда, доктора географических наук, ныне академика, Алексея Федоровича Трешникова. Почти все экипажи СП начинали свой путь к полюсу из этих стен. Присели перед дальней дорогой.

– Ну как, жены всех отпускают? – спросил Алексей Федорович.

– С радостью, – ответил кто-то, и мы рассмеялись.

– А ведь я не шучу, – улыбнувшись, продолжал Трешников. – И у остающихся, и у отъезжающих должно быть легко на душе. Сообщайте родным о себе почаще, не заставляйте их волноваться и приходить в институт, чтобы узнать о вашей судьбе. И еще одно пожелание, – помолчав, добавил он. – О нас, полярниках, любят писать. Будут писать и о вас. Будут называть вас мужественными, отважными. Но я надеюсь, что головы у вас не закружатся и вы прежде всего будете скромными. Ну, а в остальном все, кажется, ясно. Народ вы молодой, здоровый, трудностей не боитесь. Так что все должно быть нормально… В добрый путь…

Рано утром 27 октября все члены экспедиции собрались в аэропорту. Настроение немного грустное – все мы покидаем родных на целый год. Объявлена посадка. Все… До свидания, Ленинград, до свидания, родные.

Москва встретила нас ненастным серым утром. Под ногами хлюпала вода и разбрасывался в стороны мокрый снег, первый снег осени 1969 года.

Идем по многолюдным московским улицам. В эти последние часы как-то особенно запомнились уличные шум и суета, кафе и гостиница «Юность», где продавались горячие сардельки и кофе. Вся эта привычная городская жизнь уходит от нас на долгое время.

Аэропорт Внуково. Родные и знакомые многих полярников приехали провожать нас в Москву. Запомнилась мать Эда – маленькая худенькая женщина, неотрывно смотревшая на сына.