Завтра утром, за чаем - Сергей Вольф

— Ну, как? Сообразил? — сказал толстяк, этот Рафа.

— Что? — спросил я. — А-а… да. Да, в общих чертах.

— Черт знает, что делается, — сказал Юра. — Сначала все идет идеально, а потом бред сивой кобылы.

Рафа объяснил мне, как ребенку, что в «Аргус» они вкладывают весь (точнее, почти весь) расчет нового микрокосмолета, который Лига признала идеальным, и одновременно предполагаемый вариант детали «эль-три», тогда машина выдает характеристику нагрузок и возможностей всего корабля. До того, как родилась моя, Рыжкинская, идея, все их варианты давали минус-эффект, и вот только теперь «Аргус-М» выдает сплошные плюсы, но… до определенного момента: дальше идет белиберда, сплошные минусы, в чем дело — неизвестно.

— Если, — сказал Рафа, — что-то с машиной, то ужасно смешно, что вначале выдается сплошной плюс-эффект, ведь все же показания неверны, все!

«Чего они тогда радуются? — подумал я. — Лучше бы домой меня отпустили, хомяк сидит некормленый». — И тут же снова вспомнил про Натку.

— А почему нужно ломать именно семнадцатую молекулу? — спросил у меня Юра. — Чует мое сердце, что здесь и зарыта собака. Ярусность-то до четырех меняется, но не во второй зоне.

— Во второй, — сказал я. — Да и вообще, если взять другую, не семнадцатую, машина бы с самого начала выдавала минус-эффект. Конечно, я не считал, но мне так кажется, и я…

— Уверен?

— Абсолютно. Но можно проверить.

Я взял мел и сделал расчет прямо у них на глазах.

— Да, — сказал Зинченко. — Все верно и гениально просто.

Рафа и Лысый согласились, и еще что непонятно, почему же потом все меняется, и вряд ли дело в «Аргусе-М», тогда бы он все выдавал неверно, с самого начала.

— Цветы! — вдруг заорал я так, что все вздрогнули. — Цветы! Кто их туда поставил? — И я бросился к «Аргусу-М» и подлез под него (он был высокий, на изящных ножках); за ним на окне стояли в банке с водой цветы. Рядом со мной оказался вдруг Юра, и я услышал голос Рафы:

— Это Юрины фантазии. Привез с Земли. А в чем дело?

— Бог ты мой, — сказал я, снова вылезая вместе с Юрой и с цветами из-под «Аргуса». — Вынесите их ненадолго отсюда!

— Не дам, — сказал Юра.

Рафа глядел на меня, вытаращив глаза.

— Да ненадолго, — сказал я Юре. — Ты не беспокойся.

Юра вышел, вернулся без цветов, и, пока я сидел и хохотал как ненормальный, все смотрели на меня так, будто меня укусила собака или я сам сейчас всех перекусаю. Потом я успокоился и сказал:

— Запустите программу снова.

Юра трясущимися руками вложил данные группы и мои данные и включил «Аргус». Все собрались возле окошечка итогов и стали внимательно следить за каждой новой строчкой выкладок.

— Вот тут, — зашептал Рафа. — Вот тут-то все и ломалось.

— А сейчас? — спросил я, когда появилась новая строчка.

— Ой, — сказал Рафа, крепко сжав мой локоть. — Ой!

Юра (я быстро поглядел на него) стоял бледный. Зинченко — спокойный, вообще без всякого выражения на лице.

— Ну, а сейчас? — спросил я, когда появилась новая строчка.

Рафа крякнул и шлепнул меня по попе — я покраснел.

— Рафа, — сказал Зинченко. — Аккуратней.

— Ох ты, щенок! — сказал Рафа, обнимая меня (а я старался вырваться; красный я был — ужас). — Ух ты, наше золотце!

— А сейчас — снова верно? — спросил я. — Совпадает?

— Мальчик — ты прелесть, — сказал Рафа. — Где ты раньше-то был?

И дальше, до самого конца все шло как по маслу.

— Уф-ф-ф! — сказал Рафа. — Слушай, Рыжкин, а что это было? А?!

— Да так, — сказал я. Я вдруг почувствовал, что жутко устал. — Ерунда, в общем-то. Цветы… Живая природа. Биология все-таки. Вот они и оказывают…

— А-а-а! — заорал Рафа, покатываясь со смеху. — Ой, держите меня!.. Биологическое влияние. «Аргус» хоть и «М», а все же «Аргус», ничего не поделаешь, параметры биополя машины меняются…

Теперь уже ржали все, после успокоились, Зинченко вытер слезы и сказал:

— Мы тут решили до твоего прихода, что если ошибка будет найдена, то на время окончания работ по «эль-три» ты станешь руководителем группы из шестнадцати человек. Шестнадцать взрослых мужчин в твоем подчинении! Только не зазнавайся, хотя случай этот в практике редчайший. А со школой мы договоримся. Рафа, вы с Землей связались, как они там?

— Они прибудут сорок восьмым рейсом через две минуты.

— А специалиста по пластмассам заполучили?

— Да, двоих.

— Правильно, что двоих. А то возни с перестройкой этой двухъярусной будет выше головы. Кстати, они должны быть полноправными членами группы Рыжкина, закажите им перед возвращением на землю постоянные пропуска.

— Будет сделано.

— Ну молодец.

Вскоре послышались голоса за дверью, в дверь постучали. «Да-да», — сказал Зинченко, и вошли четверо мужчин.

— Это наш герой, ребята, — сказал Зинченко. — А почему герой, вы сейчас узнаете, — сюрприз, мы вам специально ничего не передали на Землю.

Я молча каждому пожал руку, еще не понимая по-настоящему, в какую сумасшедшую жизнь я внезапно попал.

— А пластмассовики где? — спросил Зинченко.

— Идут за нами.

Дверь снова открылась, вошел какой-то сутулый дядька, а за ним… а за ним — мой папа.

Мы возвращались на Землю поздно вечером.

Странно, но я ни о чем не думал, только о хомяке, — что он, видно, сидит голодный у чужих людей; ни о Натке не думал (хотя вполне мог подумать — хомяк-то остался у нее, где же еще?), ни, даже, о папе — только о своем голодном хомяке.

Иногда я почему-то с внезапной дрожью вспоминал, что все сидящие в корабле люди, все, кроме Зинченко, — мои подчиненные (мои подчиненные!!!), но тут же забывал об этом.

Все сидели тихо, замотались, разговор внутри группы «эль-три» был жутко длинный, в основном он крутился вокруг пластмассы Дейча-Лядова, как ее, заразу, перестраивать, потому что, сказал Рафа (а Зинченко, соглашаясь, кивнул), полдела сделано: сам-то вид «эль-три» изображен, а размеры и кривые сосчитаны нашим миленьким, маленьким, симпатичненьким, скромненьким, в бесконечной степени архидубльнаигениальнейшим, родным, любимым и уважаемым всеми — школой, городком, Высшей Лигой, страной, планетой и — особенно! — семьёй, чудненьким нашим… младшим Рыжкиным — гениально верно. (Кто его, между прочим, просил вспоминать про семью — не знаю, мог бы и сам вполне сообразить что к чему.)

Когда папа вошел в комнату, где стояли «Аргусы», и его брови сделались уголками вверх, как крыши на старинных домиках (так он удивился, увидев меня на Аяксе «Ц», а я сразу все понял и тут же догадался, что он-то пока ничего еще не понимает, и прямо одеревенел, превратился в чурбашку), все стали называть свои фамилии и знакомиться с вновь прибывшими специалистами по пластмассе. И тут оказалось, что инженер Высшей Лиги, прибывший на Аякс «Ц» под паролем «Я — голубь» — Рыжкин, тоже Рыжкин, второй, кроме меня.

— Рыжкин?! — сказал Зинченко, называя свою фамилию и пожимая папину руку. — Забавно. И вот Рыжкин. — И он кивнул в мою сторону.

— Это мой сын, — сказал папа.

Я быстро поглядел на Зинченко, Юру и Рафу — секунду или больше, не знаю, их лица были не похожими на самих себя, как-то сплющились, что ли, я отвернулся, а Зинченко сказал тихо:

— Я уполномочен заявить присутствующим решение Высшей Лиги: за найденное правильное решение формы детали «эль-три» и предварительно верную идею состава материала «эль-три» — перестройка третьей, девятой и семнадцатой молекулы структуры Дейча-Лядова — до окончания работ над деталью «эль-три» руководителем группы «эль-три» назначается ученик шестого «б» класса Особой высшей технической детской школы номер два Митя Рыжкин. Давайте работать, товарищи.

Но еще целую вечность все стояли молча, и была такая тишина в комнатке, что мне казалось, будто я слышу шорох вращения вокруг земли этого Аякса «Ц» — будь он неладен.

За иллюминаторами стемнело, боковым зрением я видел иногда, как папа сидит, глубоко откинувшись в кресле, и курит, закрыв глаза, а я думал о голодающем хомяке.

Вдруг папа сказал (я вздрогнул, повернулся к нему, но он так и сидел, закрыв глаза):

— Сегодня я обедал дома, приезжал с работы на роллере. Мама сделала свекольник.

— Ка-ак свекольник?!

Я даже немного привстал от полной неожиданности. Уже лет десять свекла на Земле не росла, что-то такое случилось с почвой, свекле неугодное, ну, не уследили, и теперь ее выращивали либо в парниках на промежуточных станциях, куда почва была завезена давным-давно, либо на других планетах, конечно, ближних, — в общем, ее мало получалось, и привозили ее очень редко. Пронесся, правда, слух, что где-то в Дании и на Коморских островах наловчились снова ее выращивать, но и там ее было немного, люди сами были рады-радешеньки, что не надо сложным путем договариваться с другими странами о доставке свеклы из космоса, и если уж и продавали свою, то только на золото: покупать у них — для свеклы получалось дороговато.