Поход викингов - Жан Оливье

Вальтьоф опустил голову, ему было неловко чувствовать себя мишенью для сотен глаз... Он пробормотал что-то в свое оправдание. Скьольд робко прижался к отцу. Старый Рюне Торфинсон внушал ему страх. Он не осмеливался заглянуть в его маленькие холодные глаза, зоркие, как у морской чайки.

- Лучше бы ты вернулся на свою ферму, Вальтьоф! Тебе тут нечего делать. Твой брат Бьярни Турлусон и без того доставил нам много неприятностей. И, если мне не изменяет память, ты был в числе немногих, защищавших Эйрика Рыжего перед альтингом. Что же касается твоих сыновей, то не пора ли им подрезать коготки? Эти Турлусоны...

- Турлусоны ни в чем не уступят Торфинсонам! Если бы ты не был таким старым гнилым бревном, я заставил бы тебя, Рюне Торфинсон, подавиться своими ядовитыми словами! Посмотри на меня хорошенько, беззубый старец! Я Лейф Турлусон, сын Вальтьофа, племянник Бьярни, морской викинг.

Лейф сдавил руками плечи Рюне Торфинсона и тряс их, как пыльное одеяло.

Многие из присутствующих кинулись вперед, чтобы утихомирить юношу, но остановились, услышав его слова:

- Я скажу полным голосом то, что думают втихомолку сотни людей. Ты завидуешь мощи и отваге Эйрика Рыжего, Рюне! Завидуешь его молодости и силе! Ты хотел изгнать его навсегда, чтобы все забыли, что твой сын Торстейн - убийца благородного Торвальда Рыжего...

- Замолчи, Лейф! Заклинаю тебя, замолчи! - кричал Вальтьоф.

Но легче было бы остановить ураган. Глаза Лейфа метали молнии, а молодая кровь румянила бледные щеки...

- Так вот, раз все молчат, раз все викинги Исландии гнут спину, как рабы, я не побоюсь сказать то, что думаю!

Наступило молчание, прерываемое только криками чаек. Люди, схватившие было Лейфа, отступили и взглянули на юношу с уважением, которое невольно внушает храбрость.

Лейф повернулся к брату.

- Скьольд, - сказал он, - наша тайна принадлежит мне лишь наполовину. Разрешишь ли ты мне ее открыть?

Вальтьоф смотрел на сыновей так, будто они вдруг перестали быть плотью от его плоти, и в его круглых, слегка навыкате глазах можно было прочесть растерянность.

Рюне Торфинсон в последний раз попытался вмешаться:

- Вальтьоф! Я требую именем закона: прикажи своему дьяволенку заткнуть глотку!

Но люди, стоявшие в первом ряду, заметили, как внезапно дрогнул голос непреклонного старца. Его поблекшие щеки дрябло обвисли, а глаза стали похожи на две узкие щелки, в которых сквозила тревога. Красная шерстяная мантия болталась на его старческом теле, которое, казалось, на глазах у всех осело и съежилось, словно уклоняясь от удара.

Скьольд шагнул вперед. Отец не стал его удерживать.

- Лейф, - воскликнул он, - скажи им всю правду! Пусть у викингов развяжутся языки!

Лейф вскочил на большой камень у входа в Длинный Дом и поднял руку, чтобы произнести клятву.

- Слушайте меня, люди! Торстейн Торфинсон, убийца Торвальда Рыжего, прячется здесь, в Исландии, а его отец, Рюне Торфинсон, хранитель законов, вот уже полгода, как укрывает сына от приговора альтинга. С каких это пор в законах Исландии появилось два разных мерила?

Медленно повернувшись в сторону главного судьи, Лейф скрестил руки на груди и продолжал:

- Разве я солгал, Рюне Торфинсон? Разве твой сын Торстейн с женой Альфид и десятком рабов не скрываются в глубоких пещерах на северной стороне фьорда Аслакстунга? И разве он не спрятал за скалой свой дракар, сняв с него мачту?

По рядам пробежал глухой ропот, шум стал разрастаться, послышались бранные слова, удивленные восклицания, гневные выкрики. Однако Рюне Торфинсона так боялись, что никто не решился потребовать от него ответа на тяжкое обвинение. Меж тем закон викингов был ясен: под страхом суровой кары никто не смел приютить у себя преступника или оказать ему помощь.

Хитрый старик уловил это колебание и понял, что еще может склонить чашу весов на свою сторону.

Его губы скривила презрительная усмешка, обнажив остатки гнилых зубов, которым он и был обязан своим прозвищем - Рюне Беззубый. Ровным и спокойным голосом он обратился к толпе:

- Детские речи - что игра света на воде и отпечатки волн на песке. По ним можно судить, какие разговоры ведут между собой старшие у домашнего очага. - И он указал пальцем на Вальтьофа, неподвижно стоявшего в первом ряду. - Вальтьоф Турлусон, ты вонзил в сердце своего сына острые стрелы вражды. А теперь, как раз в тот день, когда вернулись изгнанники, ты хочешь пустить в ход клевету и внести сумятицу в нашу жизнь. Каждый из присутствующих здесь знает, что мой сын Торстейн покинул Исландию и отправился в неведомые края. Викинги с открытой душой! Взгляните же на Вальтьофа Турлусона! Он вобрал голову в плечи! Он не знает, как себя вести, и застыл, как ворона в снегу. Отвернитесь же от Вальтьофа Турлусона! Клеветнику нет места в нашей общине!

Бедный Вальтьоф и впрямь походил на виновного. Хитрый Рюне Торфинсон ловко воспользовался его замешательством. Вальтьоф всегда был молчалив, а после смерти жены своей Гурид все больше и больше отдалялся от жителей Эйрарбакки. Он хорошо чувствовал себя только среди обитателей Окадаля, так же как и все они, носил одежду из звериных шкур и грубого сукна, довольствовался сушеной рыбой, кашей и сыром. Происходя из рода херсиров (Херсир - один из мелких племенных вождей в Норвегии до образования государства.), он в молодости плавал по морям, но после смерти отца с головой ушел в хозяйство... Его лошади считались лучшими в Исландии, и уходу за ними он уделял большое внимание. Среднего роста, коренастый, немного неуклюжий, он с виду ничем не отличался от простых крестьян, еще недавно бывших рабами. Он был немногословен, говорил с трудом, а добровольное затворничество сделало его еще более нелюдимым. Он души не чаял в своем брате Бьярни и всячески его оберегал. Потом, став отцом семейства, Вальтьоф делил свою любовь между братом и сыновьями, любовь тайную и нужную, но он не мог понять характеров Лейфа и Скьольда, их жизнерадостности и восторженности, как не понял когда-то отважного, своенравного, обаятельного Бьярни.

Он стоял растерянный, заикался и ничего не мог возразить на желчные нападки Рюне Торфинсона. Его бессилие можно было принять за признание вины.

- Что же ты молчишь, лгун Вальтьоф, говори же! - издевался старик.

Соседи невольно отодвинулись от Вальтьофа, а из дальних рядов раздались крики:

- Отрезать ему язык!

- Лжец! Подлый лжец! Пусть убирается отсюда и лжет на другой земле!

- Нужно хорошенько высечь сыновей лжеца! И накормить их солью!

- Правильно! Путь едят соль, пока не распухнут их языки!

Рюне Торфинсон усмехнулся.

А Лейф даже не шелохнулся. Стоя на камне, он возвышался над шумной толпой. Юноша еще раз протянул руку, и этот простой и властный жест заставил умолкнуть крикунов. Настала грозная тишина.

- Слушайте меня, исландские викинги! Если мои уста произнесли ложь, я готов принять кару Большого орла. Сегодня я отвечаю за честь Турлусонов, потомков морских ярлов.

Его звонкий голос разносился во все стороны и звучал, как удары молота о железный щит.

- Слушайте меня, Торгрим, Ньюорд и Льот Криворотый! Вы только что кричали на моего отца, Вальтьофа. Так вот, если я лгал, я поставлю спину под ваши острые мечи, чтобы вы вырезали на ней орла, и пусть этот кровавый орел дойдет до моих костей. У Рюне Торфинсона хорошо подвешен язык, и ему легко вас морочить. Но я собственными глазами видел в водах фьорда Аслакстунга судно Торстейна и самого Торстейна, наблюдавшего за своими рабами во время рыбной ловли. Кольцом Фрейи клянусь, что это чистая правда!

- Я тоже клянусь! Мой брат Лейф сказал правду. Я был вместе с ним в Аслакстунге, - промолвил Скьольд и стал рядом с братом.

Глум Косоглазый, гигант с тяжелой челюстью из клана Рюне Торфинсона, прочистил горло и вышел вперед.

- Мы никогда не бываем в таких далеких краях, как Аслакстунга, сказал он. - Ведь там ничего не растет, кроме мха.

Зеленые глаза Скьольда лукаво сверкнули.

- Вот потому-то там и скрывается Торстейн. Лодка его отца доставляет туда караваи ячменного хлеба, сыр и козьи мехи с пивом. Торстейн ест, спит и прячется в берлоге, как медведь.

- Скажи, Вальтьоф, - обратился к викингу Гаральд Толстопузый, - это правда, что ты позволяешь сыновьям ходить в северную часть острова, куда не забираются даже рыбаки? Их речи начинают меня убеждать.

Вальтьоф помотал головой и собрался с силами, чтобы ответить.

- Лейфу пятнадцать лет, - сказал он. - Лейф охотится, ловит рыбу и умеет управлять парусом. Он присматривает за младшим братом. Почему же мне запрещать им ходить куда вздумается? Когда их предку Арни Мудрому было пятнадцать лет, он уже стоял во главе флота. В пятнадцать лет викинг настоящий мужчина. - И он замолчал, будто утомившись от непривычно длинной речи.

- Лейф, - продолжал Гаральд Толстопузый, - если все, что ты говоришь, правда, почему же ты молчал до сих пор?