Наулака: История о Западе и Востоке - Редьярд Киплинг

— Не может этого быть! — воскликнул Тарвин и стал упрашивать Льюиса немедленно познакомить его с президентом: это, дескать, был тот самый человек, с которым он так хотел встретиться. Кондуктор засмеялся и сказал в ответ, что он же не директор железной дороги и вовсе не подходит для этого, но потом, спустя какое-то время, вернулся и сказал, что президент просил его, Дейва, рекомендовать кого-нибудь из честных и неравнодушных к общественному благу жителей Топаза, чтобы обсудить вопрос о приезде «Трех К» в Топаз. Кондуктор сообщил, что в поезде как раз находятся два таких джентльмена, и президент просил передать им, что будет рад побеседовать, если они соблаговолят прийти к нему.

Уже в течение года совет директоров «Трех К» поговаривал о том, чтобы проложить железнодорожную линию через Топаз, но дело продвигалось так медленно и вяло, как будто правление общества ожидало чьей-то поддержки и поощрения. В пользу этого решения проголосовала местная торговая палата Топаза.

Тарвин любил свой город и дорожил этим чувством. Любовь к Топазу была его религией. Ничего на свете не было для него важней, может быть, только Кейт. Но иногда Топаз словно бы отодвигал и Кейт на второй план. Тарвин мечтал стать влиятельным человеком, мечтал добиться успеха, но только так, чтоб это было хорошо и для города. Ник не смог бы разбогатеть, если бы город разорился, а если бы город процветал, это обеспечило бы и его, Тарвина, процветание. Топаз был его отечеством. Этот город был рядом, его можно было потрогать, и самое главное, можно было купить и продать в нем участки земли, так что Топаз следовало называть истинной родиной Ника, Топаз, а не Соединённые Штаты Америки.

Тарвин присутствовал при рождении города. Он знал его уже тогда, когда Топаз можно было чуть ли не обхватить руками, он следил за его ростом, ласкал и лелеял его. Он с самого начала прирос к нему сердцем и сейчас хорошо понимал, что нужно его родному городу. Ему нужна была компания «Три К».

Когда кондуктор привёл Тарвина и Шериффа в вагон президента и представил их, президент, в свою очередь, познакомил гостей со своей молодой женой — блондинкой лет двадцати пяти, очень хорошенькой и знающей цену своей красоте. Выглядела она так, будто только что сменила подвенечный наряд на дорожное платье. Тарвин тотчас уселся подле неё.

В то время как президент с угрюмым и ничего не выражающим лицом выслушивал воодушевлённые разглагольствования Шериффа, Тарвин занимал миссис Матри беседой, в которой не было ни слова о железных дорогах. Он знал историю женитьбы президента «Трех К» досконально и очень скоро понял, что она не прочь поговорить на эту тему и выслушать кучу льстящих её самолюбию любезностей. Он наговорил ей комплиментов и хитростью втянул в разговор о её свадебном путешествии. Оно как раз подходило к концу. Они собирались поселиться в Денвере, и она хотела узнать, что за жизнь её там ожидает. Он рассказал ей о том, что её ждёт, во всех подробностях: он ручался за Денвер, он расцветил свой рассказ о нем яркими красками, он изобразил его городом мечты и населил персонажами восточной сказки. Он расхваливал денверские магазины и театры, он сказал, что они ничем не уступят нью-йоркским и даже оставят их далеко позади, и все же, сказал он, вы должны сходить в наш театр в Топазе. Надеюсь, сказал он, вы остановитесь там на денёк-другой.

Тарвин не стал хвалить Топаз так грубо и откровенно, как Денвер. Он ухитрился лишь намекнуть на его ни с чем не сравнимое очарование, и когда ему удалось представить его как самый красивый, самый изысканный и самый процветающий город на Западе, он тут же сменил тему разговора. В основном же они говорили о личном: Тарвин пробовал то одну, то другую тему — сначала для того, чтобы расположить к себе собеседницу, задев нужную струну в её сердце, потом — в поисках её слабого места. Он пытался понять, как превратить её в своего союзника. Потому что только так можно было сделать своим союзником самого президента. Он почувствовал это в тот самый момент, когда вошёл в вагон. Ник многое знал об этой женщине, когда-то он знавал и её отца, хозяина отеля, в котором останавливался, бывая в Омахе.

Тарвин быстро разговорился и подружился с миссис Матри, и она подвела его к вагонному окну, чтобы он показывал ей красоты Большого Каньона. Поезд с грохотом мчался вперёд, в Топаз, оскверняя и без того потревоженное нашествием человека великолепие этого первобытного мира. Каким-то непонятным образом ему удавалось удерживаться на крутых виражах на узенькой ленте рельсов, на пространстве, отвоёванном железной дорогой с одной стороны у реки, а с другой — у скалистой стены каньона. На бесчисленных крутых поворотах миссис Матри иной раз теряла равновесие и, чтобы не упасть, несколько раз пыталась ухватиться за рукав Тарвина. Это кончилось тем, что он предложил ей руку, а они продолжали стоять вместе, покачиваясь из стороны в сторону в такт движению поезда, не сводя глаз с пиков исполинских гор и огромных каменных глыб, от вида которых кружилась голова.

Когда поезд выскочил, наконец, из каньона, из уст миссис Матри вырвался вздох облегчения, и, окончательно завладев Тарвином, она заставила его вернуться вместе с ней в купе салон-вагона, на свои прежние места. Шерифф продолжал нескончаемое повествование о преимуществах Топаза, а президент по-прежнему внимал ему без малейшего интереса. Жена похлопала мистера Матри по спине и что-то доверительно прошептала ему на ухо; тот слушал её с видом смущённого великана-людоеда. Миссис Матри бросилась в кресло и приказала Тарвину занимать её; и Тарвин охотно рассказал, как участвовал в этих местах в поисковой геолого-разведочной экспедиции. Он не нашёл того, что искал, то есть серебра, но зато ему попались довольно необычные аметисты.

— Ах нет, не может быть! Вы просто чудо! Аметисты?!

Какой-то странный огонь блеснул в её глазах — огонь страсти в желания. От Тарвина это не ускользнуло. Может, это и есть её слабое место? А если так, то… он был большой знаток по части драгоценных камней. И разве не они являли собой изрядную долю природных богатств Топаза и его окрестностей? Он мог говорить с нею о драгоценных камнях хоть до поздней ночи — пока пастух не пригонит коров домой. Но привлечёт ли это компанию «Три К» в Топаз? Шальная мысль о том, чтобы вместе со свадебными поздравлениями преподнести ей в дар от имени предпринимателей Топаза бриллиантовую диадему, мелькнула у него в голове, но он тут же отбросил её. Общественное подношение такого рода не поможет Топазу. Тут требовался истинный дипломат, умеющий действовать тонко и деликатно, спокойно и дружелюбно, — другими словами, здесь нужен был Николае Тарвин, и никто иной. Он уже мысленно представлял себе, как неожиданно для всех приводит «Три К» в Топаз, и какое грандиозное впечатление производит, и как лишь благодаря его силе и влиянию «Три К» пускают корни в Топазе; он видел себя творцом того счастья и процветания, что воцарятся в любимом им городе в будущем.