Неприкасаемое солнце (СИ) - Моран Маша

Сави встретила седая женщина, лицо которой, словно кора дерева, было покрыто глубокими морщинами. Сави отдала письмо, написанное капитаном. Женщина долго и пристально всматривалась в Савитри, взгляд пронизывал, как сабля. Сави уже видела эти глубокие карие глаза, в которых можно было погрязнуть как в болоте. Рядом с этой суровой женщиной, идеально причёсанной даже в столь поздний час, Сави ещё сильнее ощутила свою принадлежность к ачхут. Её кожа была в разы темнее кожи графини. А её душа и осознание того, что Сави оставила капитана там одного, делали грязь ачхут несмываемой.

«…Есть нечего. Начались эпидемии. Слава Богу, она не видит всего этого. Я представляю, будто она снова сидит рядом, трогает мои волосы. Сразу становится тепло. Наверное, она сделана из солнца, как и её имя. Сейчас, когда прошло столько времени, мне начинает казаться, что её никогда и не было. Может, я и впрямь её выдумал? Сошёл с ума и придумал. Но так даже лучше. Могу вообразить, будто она тоже меня любит…»

Сави бродила по дому, узнавая каждую его трещину и скрип половиц, так чуждые ей и хорошо знакомые капитану Дарнье. Грубоватая лепнина на стенах и потолках, скрипящие лестницы, большие портреты с суровыми лицами. Больше всего Сави любила бывать в классной комнате, заменившей Ему детскую, которой он был лишен в Индии. Сави осторожно входила в просторное, но мрачное помещение, так неподходящее для ребенка. Ей сложно было представить, как он оказался здесь запертым после пыльной свободы индийских улиц. Но со временем случилось что-то странное: Савитри полюбила классную. С её помощью узнавала Его. Вот царапины и потрескавшаяся краска на подоконнике, где он, наверное, любил сидеть. И ветка все так же скребла в окно, умоляя сначала капитана, а теперь и Сави, позволить ей укрыться от шторма. Огромный слон на колесах с красной попоной и золотыми кисточками, покрытый пылью. Его черные глаза таинственно поблескивали и следили за новой гостьей. А обратная сторона парты вся была покрыта выцарапанными строчками из стихотворений, понравившихся Ему. Но была одна комната, куда Сави страшилась войти, хоть и отчаянно этого желала. Его комната.

«…Едим крыс и молим Бога о дожде. Сил уже почти не осталось. Таунсенд хочет сдать город. Что после этого? Плен и смерть. Мы просто ждём. Она даже не сможет мной гордиться…»

С того момента, как графиня приняла Савитри, прошло два месяца. Они мало виделись, почти не разговаривали и старались не попадаться друг другу на глаза. Впервые в жизни Сави никому не прислуживала, не выполняла никакой грязной работы. Теперь прислуживали ей. Она жила в богатом доме. Красиво одевалась. Ела вдоволь. Всё время думала о Нём. Сейчас она была самой несчастной женщиной.

«…Сдаём Кут. Представляю, что она рядом…»

Однажды Сави вошла в музыкальную гостиную. Графиня сидела за роялем и рассматривала какую-то фотографию. Подойдя ближе, Сави увидела, что на ней запечатлён капитан. Наверное, это было перед самым уходом на фронт — волосы короче, чем она помнила, губы ещё не пересекает длинный шрам, и фигура не такая худая, как помнила Сави.

Графиня бросила на Сави взгляд.

— Это его единственная фотография. Жаль, что не видны его глаза. Они у него такие красивые, голубые.

Савитри непонимающе посмотрела на графиню, а затем вновь на снимок.

— Они у него карие. Как крепкий чай…

Впервые она увидела, как графиня улыбается.

«…Жалею лишь об одном: что не сказал ей, как люблю её…»

Ночью Сави прокралась в музыкальную комнату. Всю ночь она просидела на полу, глядя на фотографию и представляя, что рядом сидит капитан. Гарван…

«…Всё закончилось… Как теперь Савитри?..»

Что-то страшное и тёмное таилось в глубине её души. Оно пыталось вырваться из складок сари, накрыть с головой, преодолевая металлические пуговицы его формы. Это странное чувство, от которого хотелось рыдать, мучило, лишая сна. Сави постоянно представляла Гарвана, шептала его имя, пытаясь вспомнить, как оно звучит. Она звала его, сидя в темноте. Он ведь пришёл к ней и спас. Может, сейчас он тоже услышит и придёт? Почувствует, что нужен ей?

«Сегодня, 29 апреля 1916 года от Рождества Христова Генерал Таунсенд и основная часть наших войск сдали Эль — Кут и капитулировали перед турками, выдержав пять месяцев изнурительной осады, голод и всевозможные лишения. Мы гордимся славным подвигом наших солдат! Чтим память умерших и ждём возвращения выживших!»

Савитри сжимала в руках газету, с трудом разбирая английские буквы. Она даже не могла плакать. Не могла поверить. Могла лишь ждать. Он обязан был выжить.

Лето совсем не радовало теплом. Постоянно шли дожди, сквозняки продували поместье Дарнье. Даже солнце было каким-то другим, не таким, как в Индии. Холодным и неприветливым. Сави часто гадала, почему мать назвала её именно так? Солнечная. Ведь в её жизни было так мало светлых и ярких мгновений. Но сейчас она, кажется, поняла. Она жила ради одного момента — той секунды, когда Он подъехал к ней, чтобы спасти от разоблачения.

Ночью Сави не спалось. Она оставила спальню, взяла фотографию Гарвана и отправилась в его классную. Сидя на широком подоконнике у окна, Сави слушала, как скребётся в окно скрюченная ветка. В отдалении послышался шум автомобиля. Хлопнула дверца. Тишина… И вдруг кто-то громко постучал в дверь.

«Мадам, надеюсь, вы в добром здравии. Меня направили в Эль-Кут переводчиком.

Однажды вы сказали, что я всегда могу надеяться на вашу поддержку, что вы поможете, с какой бы просьбой я ни обратился. И сейчас я прошу.

Умоляю вас только об одном: примите женщину, которую я встретил. Она привезёт вам это письмо. Её зовут Савитри Решми, и она похожа на солнце. Вы и сами это увидите, когда узнаете её поближе. Я её люблю и умоляю вас позаботиться о ней так, как не смог я.

С уважением и любовью, Ваш внук Гарван.»