Мой хозяин-2 (СИ) - Ковалевская Алиса

Словно почувствовав это, она склонила голову. Подтянула ноги к груди и обхватила их тонкими руками. Ладони у неё были узкие, а пальцы длинные, как у Миланы. И снова Милана. Милана, Милана… Да провались она пропадом!

— Вандор… — внезапно заговорила она и снова подняла взгляд. — Насчёт Миланы…

— Что насчёт Миланы? — резко осведомился я. До меня вдруг дошло, что говорить с ней я тоже не могу. Ни видеть, ни говорить. Она — лишнее напоминание о моём помешательстве. И дело даже не в том, как она появилась в моём доме. Дело в том, что произошло сейчас. Синеглазая дрянь вывернула мне внутренности, душу, сознание. Я помешался на безродной девчонке из питомника…

— Это у неё не любовь, — тихо, надтреснутым голосом сказала Стэлла. — Даже если ей кажется иначе.

— А что же у неё? — невесело усмехнулся.

— Иллюзия, — ответила она всё так же тихо и посмотрела мне прямо в глаза. — Иллюзия любви. Так бывает, когда тебе кажется, что ты кому-то нужен. Не ломай её, Вандор. Я пыталась с ней поговорить, но… Она идеалистка. Наивная идеалистка. Но ты знаешь… Я завидую ей.

— И чему же ты завидуешь? — не удержался я.

Она уставилась куда-то в стену, в пустоту. Несколько секунд молчала, а после все же сказала, очень тихо, словно бы говорила это самой себе:

— Она ещё может во что-то верить.

Я смерил её взглядом и, ничего не сказав, развернулся к двери. Чувствовал, что она смотрит мне в спину. Ещё одна проклятая девчонка. К чёрту всё! К чёрту! К дьяволу! Гори оно всё синем пламенем!

Вернувшись в кабинет, я набрал Алексу и, едва услышал его голос, рыкнул:

— Ты хотел девчонку? Можешь забирать.

Положил трубку и с яростью смахнул со стола стопку документов. Вспомнил темноту в глазах Стэллы. Будь всё проклято! Она ведь всё знала. Знала, что я сделаю ещё до того, как я ушёл из её комнаты. Я сам этого ещё не знал, а она знала.

=3.

Комната, куда меня завели, была крохотная. Спальня Стэллы в доме Вандора по сравнению с ней казалась царскими покоями. Ни окон, ни отдельной ванной — только узкая кровать у стены, маленький шкаф и тумбочка с двумя ящиками.

Сидя на уголке постели, я ждала. Чего — сама толком не знала. Каждый доносящийся из-за двери шорох пугал меня, сводил с ума, а сознание никак не желало принимать новую действительность. Вандор… Подарок… Мне хотелось прижать ладони к вискам и заорать, чтобы прогнать воспоминания, стереть, забыть. Вещь, подарок…

Что он думает обо мне? Что я добровольно ушла с Матвеем? Без сомнений, ему доложили о том, что мы были в номере наедине. В том, что он уже знает о том, что прежде мы были знакомы, я тоже не сомневаюсь. Вряд ли Стэлла будет молчать, да и ни к чему это. Раз за разом я складывала простые слагаемые цепочки недавних событий, и с каждым разом всё чётче понимала: он даже слушать меня не захочет. Этот его взгляд там, в ночи, меж звуков выстрелов…

Дверь отворилась так внезапно, что я едва не подавилась собственным вдохом. Появившийся на пороге мужчина заполнил собой, казалось, всё пространство. И дело было вовсе не в его росте или ширине плеч, нет. Дело было в его взгляде и энергии, что исходила от него. Стоило посмотреть ему в глаза, я почувствовала себя приколотой к картонке бабочкой. Глаза синие-синие, а этот холод…

Мужчина пренебрежительно осмотрел меня и коротко приказал:

— Встань.

Голос его звучал как будто спокойно, но спокойствие это пугало.

В том, что передо мной отец Вандора, не было не единого сомнения. Схожие черты, схожие интонации… Только этот мужчина был ещё опаснее. Матёрый хищник, готовый свернуть шею своей добычи за один лишь неверный взгляд.

Не чувствуя ног, я поднялась с постели и выпрямилась во весь рост. Он прищурился, и глаза его блеснули недобрым огнём. Взгляд снова заскользил по мне: по телу, по лицу и рукам.

— Подойди, — всё тем же тоном приказал отец Вандора, и я повиновалась.

Ноги не слушались, дыхание сбивалось. Казалось, этот мужчина способен стереть в порошок, даже не прикасаясь. Я не знала, чего ожидать от него, к чему готовиться. На вид ему было около шестидесяти: чёрные с проседью волосы, жёсткие, даже суровые черты лица, крепкие жилистые руки. Но глаза… Мне казалось, что в глазах Вандора лёд? Нет… Вот он — настоящий стальной холод. Такой, что немеют внутренности, а губы перестают шевелиться.

Остановившись в полуметре от него, я застыла. Мне хотелось закрыть глаза, хотелось отвернуться, хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы скрыться от этого человека. Но всё, что я могла — стоять и ждать. Жёстко ухватив меня за подбородок, он повернул мою голову боком. По лицу его пробежала мрачная, полная презрения тень. Серёжки… Я поняла, что он рассматривает мои серёжки.

— Я подумаю, что с тобой сделать, — с силой оттолкнув меня, выплюнул он. — Не жди, что тебя ждёт сладкая жизнь.

Я смотрела на него, широко распахнув глаза, и понимала, что трясусь, словно осиновый лист на ветру. Подбородок дрожал, к горлу подступали слёзы. Я знала, что он не шутит, но пугало меня даже не это. Что именно? Вот этого я до конца не понимала. В его глазах я была продажной девкой, не имеющей никакой ценности пустышкой. Я была даже не вещью. Потому что вещи, как правило, не вызывают неприязни. А я вызывала у него неприязнь и желание раздавить — я это чувствовала. И стоило мне представить, что он прикоснётся ко мне… Всхлипнув, я попятилась от него. Упёрлась в угол шкафа и прижалась к нему спиной. Осмотрев меня в последний раз, отец Вандора чуть заметно хмыкнул, а после вышел из комнаты. Ключ в замке провернулся, а я, чуть живая, доплелась до постели и повалилась на неё. Скомкала угол одеяла и, уткнувшись в него, разрыдалась в голос. Если бы я только могла поговорить с Вандором… Если бы я могла ему всё объяснить…

Дворецкий встретил меня в холле отцовского дома. Конечно, охрана уже успела доложить о моём прибытии, так что это было не удивительно. За эти несколько часов погода испортилась, поднялся сильный ветер, и начал накрапывать дождь.

— Позвольте.

Дворецкий приблизился ко мне, чтобы помочь снять пиджак.

Возражать я не стал. После утренних событий плечо разболелось ещё сильнее, и двигать рукой было трудно. Выходя из дома, я даже в рукав продевать её не стал — просто накинул пиджак сверху. Да хрен с ней, с рукой! Одно паршиво — боль напоминала мне о подружке Милы. Вернее о том, что, как бы я ни пытался убедить себя в том, что, отдав девчонку отцу, поступил верно, всё во мне противилось этому. И можно было бы поехать в питомник, выбрать себе другую, но… Я знал — бесполезно.

— Я сам пройду к отцу, — отрезал я, когда дворецкий, забрав мой пиджак, вознамерился проводить меня.

Дом моего детства… Выгнав мою мать, отец, казалось, перекроил тут всё, что только было возможно. Мебель, стены, ковры на полу… Ни намёка на прошлое. Чёткие линии, добротное дерево, тяжёлые гардины на больших окнах. Старую отделку я помнил плохо. Мать любила вычурность, но при этом обладала довольно утончённым вкусом. Не знаю, зачем я воссоздал у себя её комнату… Должно быть, скучал по ней сильнее, чем мог себе в этом признаться. Я почти её не помнил. Разговоры о ней в нашем доме были запрещены. Как-то отец сказал мне:

— Я взял от этой женщины всё, что мне было нужно. Что с ней будет дальше, меня не интересует. Я получил от неё наследника, она от меня — несколько лет безбедной жизни и возможность отлично устроиться в будущем.

И всё же я понимал: чем-то она его зацепила. Больше, чем другие, раз именно её он выбрал в качестве матери для своего ребёнка. В общем-то, это было уже не важно. Отец мой относился к тому типу людей, личные отношения для которого всегда имели весьма посредственное значение. Человек с мёртвой хваткой и железной волей. Характер у него был тяжёлый. Отец не терпел неповиновения и привык к тому, что его слово — закон.