Всем сестрам по серьгам - Инна Туголукова

Она узнала его сразу, хотя видела только однажды мельком. Он стоял у сверкающей черной машины в распахнутой куртке и разговаривал с Викентием Палычем. Была весна со всеми присущими ей атрибутами: ослепительным солнцем, высоким синим небом, теплым пахучим ветром и тем смутным томлением в груди, которое бывает только в апреле.

Она поздоровалась севшим вдруг голосом и на мгновение встретилась с ним глазами. С тех пор придуманный герой ее будущей счастливой жизни являлся ей в образе именно этого случайного мужчины: распахнутая куртка, растрепанные ветром волосы, открытая улыбка и тонкие лучики морщинок в уголках прищуренных глаз.

Сейчас темные волосы были коротко острижены, а губы плотно сжаты, но она все равно мгновенно его узнала, мучительно покраснела, задохнулась и даже рот открыла, потрясенная. И тут же стала похожа на румяную гуттаперчевую куклу с круглыми, распахнутыми глазами.

— Познакомься, Андрей, это Леночка, твоя палатная сестра, самая тут у нас умненькая.

— Неужели? — усомнился тот, окидывая ее хмурым, равнодушным взглядом. — Ну-ну…

И это недвусмысленное «ну-ну», оскорбительная суть которого не оставляла сомнений в оценке ее умственных способностей, немедленно отрезвила Алену. Она закрыла рот и метнулась к двери.

— Сначала заберите отсюда весь этот зверинец, — сурово приказал вновь прибывший.

Она вернулась, сгребла медведей в охапку и уже в коридоре из-за неплотно прикрытой двери услышала:

— А посимпатичней девицы у тебя не нашлось?

— Перестань, Андрей, — заступился Викентий Палыч. — Это лучшая моя медсестра. Я понимаю твое нынешнее неприятие женщин, но тебе с ней не спать, а лечиться. Она лучше всех здесь уколы делает. Так что не ищи приключений на свою задницу.

«Вот, вот», — мстительно подумала Алена. Недавнее очарование рассыпалось в прах. Герой ее девичьих грез оказался банальным женоненавистником, злобным и пошлым. А главное, тупым как сибирский валенок! Составить представление о человеке по одежке и тут же принять его за аксиому!

Можно, конечно, категорически отказаться от его палаты. Но она не сделает этого. В конце концов, больных не выбирают. Вот она и будет относиться к нему как к больному. На голову. И тогда посмотрим, кто из них умнее.

Эмоций было так много, что требовалось немедленно поделиться ими с верной подругой.

— Оль! — начала она сразу с порога. — Ты помнишь, я тебе рассказывала про мужика, который разговаривал с нашим Викентием у главного корпуса? Еще весной…

— Припоминаю.

— Его положили в отдельную палату. Только что. И Викентий поручил мне за ним приглядывать.

— Иди ты!

— Ей-богу.

— Ну, и как он?

— Редкостная сволочь. Самоуверенный, грубый хам.

— Ну, мы ему рога-то пообломаем. А заодно и копыта!

— Главное, не перестараться, чтобы он их тут у нас не отбросил, — невесело пошутила Алена.

— А чего ты, собственно, так возбудилась-то, подруга дорогая? Лица на тебе нет.

— Да сама не знаю. Дай, думаю, возбужусь…

— Но что все-таки случилось?

— Да ничего не случилось! Просто меня возмутило его отношение, вот этот отвратительный тон, знаешь, каким говорят с прислугой.

— Умный человек и с прислугой ведет себя достойно.

— Вот я об этом и говорю.

— Мужика тебе надо хорошего, вот что, — завела свою старую песню Ольга. — И никаких проблем.

— Ну что за глупости, Оль? Нашла тоже панацею…

— Ничего не глупости, — перебила та. — Живешь в дурацком вымышленном мире, придумала себе героя, а переживаешь, будто он и правда имеет к тебе какое-то отношение. А он обычный хам. Ты же не станешь обижаться на собаку за то, что она тебя на улице облаяла? Ну вот! Относись к нему как к собаке.

— Собак я люблю.

— Тогда относись как к козлу. Думаешь, он видит в тебе женщину? Ничего подобного! Ты для него даже не человек — обслуга. И надо было сразу поставить его на место.

— Вообще-то это должен был сделать Викентий Палыч.

— Силантьева! — заглянул в процедурную заведующий. — Зайди ко мне.

— Видала? — удивилась Ольга. — Стоит черта помянуть, а он уже тут как тут. Потом расскажешь.

Но рассказывать Алена ничего не стала, потому что Викентий чуть приподнял перед ней завесу над личной жизнью своего друга. И значит, это была уже чужая тайна.

3

Андрей Шестаков развелся с женой. Шел он к этому долго и мучительно, а когда наконец решился и лед, как говорится, тронулся, испытал такое невероятное облегчение, такую радость, будто из затхлой комнаты на волю, будто груз неподъемный с плеч, ярмо с затекшей шеи. Но одна мысль, пульсируя тоненько, как нерв на больном месте, портила эту радужную картинку: «Предал я свою Марию, предал, предал, предал…» И мысль эта, свиваясь в клубочек, утянула за собой и невероятное облегчение, и радость, и иже с ними…

Познакомились они пятнадцать лет назад. Он тогда был на спортивных сборах под Астраханью. Стояла немыслимая жара, а на соседней с лагерем бахче лежали на горячем песке тугие темно-зеленые арбузы. Сторожил арбузы одноногий старик с ветхой берданкой и двумя свирепыми волкодавами, которые, собственно говоря, и служили единственной, но неодолимой преградой.

Странно, но мысль просто купить арбузы даже в голову никому не приходила. Их требовалось непременно украсть или на худой конец добыть какой-нибудь невероятной хитростью. Видимо, в этом случае арбузы становились гораздо вкуснее.

Удача улыбнулась за день до отъезда. Они увидели, как от бахчи на велосипеде катит мальчишка и на руле у него с обеих сторон болтаются в авоськах два арбуза. А тренер у них был большой хохмач, хоть и не молодой уже мужик. Сорвал он парнишку с велосипеда и говорит:

— Что ж ты, парень, арбузы воруешь? А еще, наверное, пионер. Не стыдно тебе?

Тот в слезы:

— Да что вы, дяденька! Мне арбузы дедушка дал. Он у нас сторожем на бахче работает.

— А как твоего дедушку зовут?

— Евгений Кузьмич Каляев.

— А где же он ногу свою потерял?

— Дак это еще в войну. На Курской дуге и потерял…

— Ну, езжай, сынок, — отпустил его тренер. — Хороший мальчик…

Не успел внучок скрыться из виду, как тренер наладился к деду. С собой прихватил троих парней покрепче.

Старик вышел навстречу, в руках ружьишко, по бокам волкодавы клыки скалят.

— Что надо? — спрашивает.

А тренер ему:

— Женька? Каляев? Да ты ли это? Глазам не верю!

— Что-то не припомню, чтобы мы с тобой на брудершафт пили.

— Да как же! — разводит руками тренер. — Неужто я ошибся? Мы же вместе на Курской дуге… Тебе еще там ногу…