Организация - Михаил Литов

- Почему?

Тут молодой человек позволил себе глубокомыслие.

- Политиков, - изрек он, - надо изображать в совокупности, независимо от их партийной принадлежности, лишь тогда ясно высвечивается общая им черта противности человеческому роду. Другое дело, следователь, сыщик, частный детектив. Его надо брать в его индивидуальности, и только тогда станет понятно, что он собой представляет.

- Ваша работа меня не интересует, - недовольно проговорил старик, - и даже ваши мысли... я бы даже сказал, что они занимают меня еще меньше, чем ваша работа. Потому что ваша работа - это столкновение допрашивающего с допрашиваемым. И лишь допрашиваемый в состоянии понять, что на самом деле представляет собой такое, извиняюсь, говно, как следователь. Вот что такое ваша работа, мой юный опричник! А вот жить в России, да еще в такое время, как наше, и не интересоваться политикой, это, простите, неразумно... Да, мягко говоря, неразумно... И вы, возможно, неразумный человек. Но посмотрите на наш кремль... Вы, должно быть, не местный?

- Приезжий... - признался Никита с такой грустью, будто ожидал, что старик за это сбросит его с кремлевского холма, на котором они стояли.

- Ага, приехали допросить кого-нибудь из наших? Ну-ну! Не готов пожелать вам доброго пути. Но посмотрите... Нелюбезные вашему сердцу политики вместе, заметьте, с вашими коллегами снесли здесь все исторические сооружения, кроме вон той маленькой цервушки да самих стен. А понастроили своих обкомов и райкомов. Все наше краснопузое начальство тут сидело. А стены для того и оставили, чтобы прятаться от народа.

- А нужно было прятаться? - с притворным изумлением спросил сыщик.

Но старик уже не слушал его. Он увлеченно рассказывал:

- А сейчас они рассказывают, что у народа нет лучших защитников и благодетелей, чем они. Втирают нам очки! Мол, они осознали свои прежние ошибки и оплошности и никогда впредь не повторят их, только дайте им снова власть. Как же, знаем мы их, видели, чего они стоят! - Старик поднял кулак и погрозил кому-то. - Недавно приезжал их нынешний лидер... как его... Моргунов. Называл себе социалистом. А какой он социалист, если от него большевизмом несет за версту! Шатался по ярмарке, митинговал, уверял народ, что возродит прославленное российское купечество. Послушать его, так жить мы будем прямо по Островскому, а не по Марксу и Ленину. Но я-то знаю! И когда он шел мимо, я ему говорю: зачем вы обманываете народ? И знаете, что он мне ответил?

- Что?

- В том-то и дело, что ничего! Прошел, как будто не слышал, даже головы не повернул, свинья! Да и что он мог ответить? Что отправит таких, как я, в лагеря? За этим дело не станет, а опыт у них есть. Только сегодня они, видите ли, кричат о демократических свободах, а Моргунов у них главный демократ!

Вдруг словоохотливый старик судорожно дернулся в одну сторону, в другую, лишь на миг заслоняя своим промельком открывавшуюся перед Никитой величественную панораму древнего города, а затем и вовсе исчез с неожиданной для него готовностью к уступкам и жертвам, оставив все же, однако, в душе туриста ощущение трудностей и незаслуженных мук избавления от чего-то назойливого и несправедливого к нему. Никита нашел нужный ему дом, поднялся в лифте на пятый этаж и позвонил в загаженную птицами, на манер барильефа запечатлевшую выпуклости живущих за ней людей дверь. Какие-то жестяные на вид очертания складывались в усмешливые губки, посылавшие гостю воздушный поцелуй, и здесь он мог уже рассчитывать на настоящую любовь, первую в его короткой и бурной жизни. На пороге возникла женщина лет тридцати, в расстегнутом на веснущатой плоской груди домашнем халатике, с бледным и озабоченным лицом, на котором помада и пудра были просто сдвинуты в сторону, а не стерты окончательно.

- Вам кого? - спросила она неопределенно.

- Я к Федору Алексеевичу, - подопределился Никита, - к Чудакову.

- Его нет дома, - коротко ответила женщина.

- Нет? - Сыщик разочарованно почесал длинно проступивший нос. - Где же мне его найти?

Женщина пристально посмотрела на него. Ее брови сошлись на переносице, отчего лицо приняло еще более озабоченное выражение.

- А вы сами кто? - спросила она ищуще, с пытливостью.

- А вы кто? - в свою очередь спросил Никита и улыбнулся женщине самой располагающей своей улыбкой.

Она улыбнулась в ответ, подпадая под чары его обаяния.

- Я его племянница, - проговорила она с необыкновенной мягкостью и податливостью. - Ну а все же... вы-то кто? Я ведь для себя интересуюсь, для своих познаний, а не ради праздного любопытства, как у некоторых.

И она прихорашивалась, озабоченно двигая помаду и пудру так, чтобы они всем своим еще вчерашним расположением наиболее удачно вписались в рисунок ее лица, который у нее был правильным. Радуясь этому досугу теплого и простого общения в промежутке между свистом бандитских пуль и погонями за злоумышляющим элементом, Никита объяснил женщине, что работает в частном сыскном агентстве "Эврика" и приехал из Москвы, специально для того, чтобы повидаться с Чудаковым и обсудить с ним кое-какие вопросы.

Аня, так звали племянницу Чудакова, расцвела. Что Никита из Москвы, а в особенности факт его частной практики в делах, живо занимавших всякое девичье воображение, произвели на бившееся в груди чистое сердце огромное впечатление, такое, что Аня даже отказалась проверить правдивость слов гостя по документам, которые тот с приобретенной опытом развязностью совал ей под нос. Ее лицо озарилось теперь уже по-настоящему искренней и доброжелательной улыбкой.

А когда Аня улыбалась, можно было подумать, что ей лет шестнадцать, не больше. Тогда почки на деревьях распускались прежде времени и птички начинали на все голоса распевать в таких как бы воображаемых садах и парках. Облик у Ани улыбающейся становился какой-то юный, задорный, и она все силы тратила на то, чтобы сложить в некое значимое выражение лицо, слишком уж гладко освободившееся от всех морщин и нагромождений.

Теперь, в свои внезапные шестнадцать лет, девушка уже мечтала о чем-то романтическом, о разных небывалых приключениях, которые ей предстоит пережить в компании с московским сыщиком. Никите не без труда удалось вернуть ее на землю. А правда, ожидавшая ее там, была довольно прозаической.

- Дядя Федя скрывается, ну, как у вас, детективов, говорится, нырнул на дно, - пояснила Аня уже без вольных или невольных проволочек. - Очень глупая история, поверьте... и дядя Федя, разумеется, ни в чем не виноват. Да и чем может провиниться блаженный, придурковатый старик? Просто такой курьез... В общем, угнали машину...

- Машину дяди Феди? - уточнил сыщик. - И еще... может быть, мы все-таки в комнате поговорим, а не на пороге?

- Ах да, конечно! - опомнилась Аня. - Извините, я такая рассеянная... но не каждый же день видишь бывалого приключенца из Москвы. Входите, прошу вас!

Они вошли в роскошно обставленную квартиру. Не ворованное, изъяснялась хозяйка, ни одной краденной вещи нет, все лишь добросовестным трудом добытая антикварность. Исключительно для удобства и красоты существования. С раннего детства, с первых продвижений в осознание действительности привыкла считать все это плодами и заслугами высшего бескорыстия и добротолюбия. Зову земным раем, не всуе приявшим некоторых из членов человечества, и меня, смиренную, в их числе. Потрясение, пережитое Никитой в первый момент, знало, конечно, меру. И все-таки, не скрывал он, обилие всевозможных дорогих вещиц поразило его глубже, чем следовало ожидать от видавшего виды гонителя неправых, и, прикинув на глаз их стоимость, он подумал: недурно прижилась семейка, даром что эта Аня на вид замухрышка...

- Откуда рай? Вы с дядей живете? - слегка, какими-то косвенными приемами допрашивал он женщину, которая уже бойко бегала из кухни в комнату и обратно, накрывая на стол. Она явно намеревалась встретить московского гостя по высшему разряду.

- С дядей! - крикнула она на ходу. - У него своя комната, у меня своя. Уживаемся! Он легкий человек, приятный в быту. Я тоже ничего! Он меня с детства воспитывал, я осталась без родителей... Погибли... печальная история, катастрофа и авария... я их совсем не помню!

На столе как по мановению волшебной палочки возникали разные сорта колбас и сыров, рыба и соления. Настоящая скатерть-самобранка. Появилась и бутылка водки.

- Это он? - Гость указал на фотографию, на которой был изображен мужчина в возрасте, устремлявший вдаль гордый взгляд.

Фотография, довольно масштабная, стояла на книжном шкафу и сразу бросалась в глаза. Возможно, запечатлен был подлинный волшебник.

- Он! Видный мужчина, правда? Я бы в него влюбилась, когда бы из такой любви у нас не получался запретный инцест. Что будете пить?

- Кофе.

- Значит, водку, - решила Аня, довольная своей работой. - И я выпью рюмочку. Это в книжках и кино сыщики отказываются от спиртного, а в жизни, наверное, все не так...