Волчонок - Гурова Анна Евгеньевна

Староста восседал на перевёрнутой телеге, свесив ноги в жёлтых красивых сапогах и время от времени крутил левой рукой тележное колесо.

– Пролил кровь! За это полагается вира… – староста поскрёб бороду, внимательно оглядел Радима, подумал немного: – Две гривны серебром.

Удивились даже пострадавшие. Две гривны – большие деньги. За ссадину и пару шишек?

Но спорить, понятно, никто не стал.

– Одна гривна – князю нашему Веремуду, – продолжал судья. – Полгривны мне – за праведный суд. И полгривны неправедно потерпевшим. Есть у тебя две гривны, отрок?

– Всё не так было! – возмутился Радим. – Они на меня напали, я защищался!

– Кто может это подтвердить? – спросил староста. – Видишь? Никто! Так есть у тебя две гривны?

– Нету, – буркнул Радим.

Он стоял один, в окружении чужих людей, и снова чувствовал себя преданным.

– А есть здесь кто-то, кто готов заплатить за тебя две гривны? – осведомился староста. – Нет никого? Тогда будешь закупом, пока не отдашь! Заберите у него нож!

– А ты возьми! – крикнул Радим, выкрутившись из хватки расслабившегося Мичуры и выхватывая нож.

– Не балуй, малой! Дайся по-хорошему… – напарник Мичуры перевернул копья пяткой вперёд. – Побью ведь!

– Как они? – оскалился Радим, показав на Хотена с приятелем.

– Дурак, – равнодушно произнёс воин и неторопливо двинулся на Радима.

Тот попятился. С ножом против двух копейщиков со щитами ему не вытянуть. Но сделать холопом он себя не даст.

«Живым не возьмут!» – решил он.

И тут его схватили. Сзади. Да так крепко, что не дёрнуться.

И в следующий миг знакомый голос Энунда прошептал на ухо ласково:

– Хороший, Волчонок, хороший. Храбрый.

Свои!

И так хорошо стало, что аж слёзы из глаз потекли.

А потом между ним и местными воями возникла широченная спина Гуннара. Раздвинувший толпу Харальд медленно пересёк открытое место и встал напротив, сидевшего на перевёрнутом возу, старосты.

– Я видел твой суд, – сказал он старосте. – У меня дома за такой суд вырывают язык. Клещами, – уточнил он, глядя старосте прямо в глаза. – Найдутся у кого-нибудь клещи в этой нищей деревушке?

Он окинул взглядом собравшихся.

Клещи ему никто не предложил. Но людей вокруг сразу поубавилось. Даже «пострадавшие» попытались смыться. Но хирдманы Харальда им не позволили.

А вот двум воям, которые схватили Радима, никто препятствовать не стал. И они этим немедленно воспользовались.

Минута – и вокруг стало совсем пусто. Остались только староста, Хотен с приятелем и Радим.

Нет, на самой ярмарочной площади люди остались. Но держались на почтительном расстоянии, во все глаза наблюдая, как занятно оборачивается «праведный суд».

– А ты знаешь, что меня сам полоцкий князь… – начал староста, но Харальд его перебил.

– Полоцкий князь далеко, – сказал он. – А я здесь. Подумай ещё и задай правильный вопрос.

Староста поглядел на Харальда. Потом на нурманов, которые пришли с ним… Их было не так уж много, но достаточно, чтобы перебить всех в его деревне. И чтобы ограбить торжище, их тоже хватило бы. Это же не большой торг, на который съезжаются десятки купцов со своими охранниками.

Осознав все это, староста задал тот самый правильный вопрос:

– Чего ты хочешь, добрый господин?

Те нурманы, что знали словенский, захохотали.

Радим тоже засмеялся. Харальд – добрый!

Хотя кому как. Вот к нему, Радиму, Харальд-хёвдинг, несомненно, добр.

Энунд больше не держал Радима, только руку на плече оставил.

– Я желаю всего лишь справедливости, – обманчиво мягким голосом произнёс Харальд. – На моего человека напали, попытались обратить в раба… Знаешь, что за наказание полагается тому, кто обратил в раба свободного человека?

Староста глядел на него, как прижатая веником мышь.

– Ему полагается смерть, – сообщил Харальд. – Ты хочешь умереть?

Староста замотал головой.

– Или ты хочешь заплатить виру? – «догадался» Харальд. – Что ж, это возможно. Полагаю… Гривны серебром будет довольно. И достанутся они ему, – Харальд показал на Радима. – А ещё ему достанутся те, кто на него напал. Он ведь не убил их, верно? Значит, их жизни принадлежат ему. Но их жизни можно выкупить. Так и по нашему закону, и по вашему, верно?

Староста громко сглотнул и кивнул.

– За хорошего раба на смоленском рынке могут дать гривну серебром. Этих, – он показал на Хотена с приятелем, – нельзя назвать хорошими рабами. Строптивость из них выбить можно, но сильнее они от этого не станут. Однако если их оскопить и продать ромеям, то заплатят за них уже не серебром, а золотом…

– Чего ты хочешь, скажи! – пискнул староста.

– Три гривны серебром, – сказал Харальд.

– У меня столько нет! – мгновенно отреагировал староста. Жадность даже страх пересилила. – Это очень большие деньги!

– Только что ты хотел взять две гривны с моего человека, – напомнил Харальд. – И это казалось тебе хорошей вирой за его жизнь. А за свою жизнь и жизнь этих, – кивок на Хотена с приятелем, – три гривны кажутся тебе слишком большим выкупом?

– У меня их нет! – воскликнул староста.

– Может, он забыл, где их спрятал? – громко пробасил Гуннар. – Так мы поищем!

Староста побелел.

– Ладно, – сказал Харальд. – Пусть будут две гривны. Остальное мы возьмём припасом. Но поторопись. Если денег не будет, когда эта тень станет вот такой… – Харальд показал, насколько должна укоротиться тень от телеги, – мы пойдем искать сами.

– По-моему, можно было их попросту ограбить, – проворчал Хрут Третий Глаз, придирчиво проверяя клинок. Клинок был идеально чист, но Хрут всё равно уложил меч на колени и продолжил полировку.

– Попросту? – Гуннар хмыкнул. – Дурень ты, Глаз. Не получилось бы попросту. Тогда всех, кто там был, пришлось бы убить. А нас для такого дела мало.

– Да я бы один со всеми этими бондами управился! – воскликнул Хрут.

– Поубивать – дело нехитрое, – сказал Волчья Шкура. – А если разбегутся, как переловишь? И когда весть дойдёт до здешних ярлов, – а она дошла бы, – ловили бы уже нас. И если ты думаешь, что с варягами справиться так же легко…

– Не думаю, – буркнул Хрут, убрал меч и почесал шрам на макушке, там, где пришедшийся вскользь удар топора начисто срезал кусочек Хрутова скальпа. Собственно, из-за этой плеши его и прозвали Третьим Глазом.

– Но мы же их всё равно ограбили? – спросил внимательно слушавший Радим. – Разве нет?

– Мы не грабили, а вершили справедливость! – строго ответил Гуннар. – Они сами это признали.

– Ещё бы они не признали! Этот староста так перепугался, что от страха штаны подмочил!

– Вот! – Гуннар поднял палец. – Понимаешь, какая между вами разница?

– Какая?

– Такая, что ты, Волчонок, когда тебе копьями грозили, за нож взялся, а он – в штаны напрудил. А ведь хёвдинг[16] даже меча не вынул.

– Если б Харальд так на меня посмотрел, – фыркнул Радим, – я бы, может, тоже в штаны напустил.

– Нет, малыш, не тоже, – Гуннар потрепал Радима по макушке. – Я это знаю. И Хрут тоже, а главное – наш хёвдинг это знает. Иначе бы тебя тут не было. Все боятся, Волчонок. И я, и он, и даже Харальд. Кто-то, испугавшись, бежит. Кто-то гадит и пресмыкается. А кто-то хватает палку и лупит свой страх по голове. Не меч делает человека воином, парень. Не сила. Даже не умение убивать людей. Пока ты не научился убивать свой страх – ты не воин. Те, которые грозили тебе копьями, – не воины. Просто вооружённые трусы. И когда трусы увидели настоящего воина – то есть меня, – они тут же сбежали.

– Так ты убил бы их раньше, чем я очищу луковицу, – сказал Радим. – И они это отлично знали.

– С чего бы? – удивился Гуннар. – Я же сказал: мы не собирались никого убивать. Только свершить правосудие.