Ночные ведьмы - Раиса Аронова

— Окончила аэроклуб, имею звание пилота. Окончила также курсы инструкторов стрелкового спорта.

— Ого, да тут, оказывается, совсем готовый боец! — пошутил Розанцев. — Ну, а как же с учебой? Ведь ты уже наполовину авиационный инженер. Не жалко бросать?

Нет, я не жалела об этом. У меня, собственно, и не возникало такого вопроса. Мне казалось, что сейчас все должны взять в руки оружие и идти сражаться с врагом.

— Доучусь после войны. Сейчас не могу. Хочу защищать Родину.

Розанцев помолчал.

— Что ж, не имею оснований для отказа. Вношу в список. Завтра приходи сюда с вещами к шестнадцати часам.

На другой день все девушки, получившие путевки ЦК комсомола, шагали на сборный пункт в академию имени Жуковского. Вечером приступила к работе комиссия во главе с Мариной Михайловной Расковой.

Не скрою, я волновалась, ожидая встречи с прославленной летчицей. Ведь именно она своей яркой биографией зажгла во мне любовь к авиации. Я восхищалась ее рекордными перелетами, а после того как прочла ее «Записки штурмана», твердо решила связать свою жизнь с авиацией.

И вот сейчас увижу свою героиню, буду разговаривать с ней.

В этот момент вопрос о том, в какую группу меня зачислят — в летную или техническую, — отошел на второй план.

— Следующий!

Следующей была я.

Теперь не могу припомнить, находился ли кто еще в тот момент в комнате. Я видела только ее, сидящую за письменным столом. Свет из-под зеленого абажура настольной лампы неярко освещал хорошо знакомое по фотографиям лицо. Прямой пробор. Гладко зачесанные волосы собраны на затылке в узел. Тонкие черты слегка загорелого лица. Четкий разлет темных бровей. Чистый, высокий лоб. Красивые серые глаза. На гимнастерке — Золотая Звезда Героя.

Раскова приветливо улыбнулась и пригласила сесть рядом с ней. Она, конечно, видела мое смущение и деликатно старалась помочь справиться с ним. Марина Михайловна расспросила обо всем. Поинтересовалась, сколько часов я налетала в аэроклубе. Спросила, кем хочу быть.

— Только летчицей!

— Видишь ли, у тебя налет маловат — всего пятьдесят часов. А тут есть опытные летчицы, с солидным стажем. У них, разумеется, больше оснований… Предлагаю стать стрелком-бомбардиром.

Я не очень-то хорошо разбиралась тогда в летных военных профессиях.

— А летать буду?

— Непременно! Стрелок-бомбардир — это штурман с дополнительными обязанностями стрелка. Он же сбрасывает бомбы на цель.

Я охотно согласилась.

Поздно вечером девушки, сидя на койках, делились впечатлениями. Я разговорилась со своей соседкой Катей Доспановой, казашкой. Она тоже была зачислена в штурманскую группу — у нас за плечами аэроклуб. Веселая, жизнерадостная, хохотушка, как назвали бы ее в другое время. Но сейчас чувствовалось, что обстановка заставляла ее сдерживать свои порывы. Она была студенткой второго курса Московского медицинского института.

— Ну разве можно теперь сидеть на студенческой скамье? — говорила она, блестя черными, с восточным разрезом глазами. — Я была счастлива, когда узнала, что можно пойти добровольно на фронт. И стала вдвойне счастлива, когда оказалась в авиачасти Расковой. На редкость обаятельная женщина! Вы, наверное, тоже такого мнения?

— Безусловно! Мне думается, Раскова из числа тех немногих людей, о которых не бывает двух мнений.

— Смотрите, какая красивая девушка, — кивнув в сторону летчиц, сидевших в уголке обособленной группкой, шепнула Катя.

Действительно, Лиля Тормосина притягивала взгляд своей броской красотой. На вид ей было не больше двадцати. Светлые волнистые волосы, голубые глаза, нежный румянец… Голос, движения ее были мягкими, женственными.

— А вон студентки университета, — продолжала шептать Катя, — Ирина Ракобольская, Женя Руднева и Руфа Гашева. Я познакомилась с ними вчера в ЦК комсомола. А вон та — высокая, голубоглазая, с римским профилем, — Женя Жигуленко…

Я удивлялась, как это она успела уже со многими познакомиться. Позже поняла, что знать всех, все и обо всем — неотъемлемая черта Катиного характера.

На следующий день мы получали военное обмундирование. Вот где смеху было! Нам выдали все мужское, вплоть до белья. Многим форменная одежда оказалась явно не по росту, девушки выглядели в ней неловкими, смешными. Особенно большие огорчения доставили сапоги, которые почти все были 40—43-го размера.

— Просто не представляю, как будем ходить в таких скороходах, — сокрушалась Катя Доспанова (она носила туфельки тридцать третьего размера).

Руфа Гашева сидела на кровати и переставляла пуговицы на брюках. Женя Руднева прокалывала дополнительные дырки в ремне. Все трудились до самого ужина, стараясь по возможности подогнать форму по своей фигуре.

Среди прочих вещей нам выдали снаряжение, состоящее из всяких ремней и кобуры для пистолета. Я не знала, куда девать эту кобуру — оружия-то еще не было. Прошел слух, что приказано надеть все снаряжение. Приказ есть приказ, и ему необходимо повиноваться. Нацепила я пустую кобуру и пошла на ужин. В большой столовой, кроме нашей части, питались и мужчины-летчики, прибывшие сюда на формирование. И вот в новом обмундировании, которое еще не облеглось и стояло дыбом, в сапогах с железными подковами, громко цокающими по каменному полу, и с пустой кобурой на боку пришлось пройти сквозь строй любопытных и насмешливых мужских глаз. Ох, эта кобура!.. Даже уши горели от смущения.

Пережитое волнение не уменьшило, однако, моего аппетита. Дело в том. что буквально за день до ухода в часть, я, следуя призыву вступать в ряды доноров, с готовностью стала им, и сейчас мой организм в спешном порядке восстанавливал потерю крови. Для меня было мало обычной порции, попросила вторую. Подруги с удивлением смотрели на меня. В общем, в тот вечер я привлекла к своей персоне немало любопытных взглядов.

Рано утром 16 октября мы солдатским строем двинулись на станцию железной дороги грузиться в эшелон, который должен доставить нас к месту назначения — на учебу. Куда — в тот момент нам еще не было известно. О том, что мы едем по направлению к моему родному Саратову, я узнала уже в пути.

Тревожно было в те дни в Москве. В начале октября немцы перешли в наступление на центральном направлении, и на подступах к столице развернулось ожесточенное сражение. Москва переживала опасный момент. Тяжело было расставаться с ней. Но мы твердо верили, что вскоре, овладев нужными знаниями, встанем на защиту своей Родины.

От Москвы до Энгельса, небольшого городка на Волге, езды поездом не больше суток. Мы же прибыли туда лишь через неделю: подолгу стояли, пропуская бесконечные военные эшелоны.