Врата Рима - Конн Иггульден

Незнакомый мальчик с торжествующим криком встал и обежал квадрат, высоко подняв руки. Гай слышал смех Марка и полной грудью вдыхал летний воздух, глядя, как друг встает и отряхивается.

За Марсовым полем, совсем недалеко, Гай видел город, построенный на семи древних холмах много веков назад. Вокруг шумел его народ, а под ногами была его земля.

В душной темноте, которую еле пробивала убывающая луна, два мальчика молча шли по полям и тропинкам поместья. Воздух был наполнен запахами фруктов и цветов, в кустах стрекотали цикады. Они молча шли туда, где днем стояли с Тубруком, на угол очерченного колышками нового поля.

Луна давала так мало света, что Гаю пришлось искать дорогу по веревке, на ощупь. Добравшись до угла, он встал и вытащил из-за пояса тонкий нож, который взял на кухне. Затем сосредоточенно прорезал острым лезвием подушечку большого пальца. Нож погрузился глубже, чем Гай ожидал, и кровь полилась по руке. Гай передал нож Марку и с некоторым беспокойством задрал руку повыше, чтобы остановить кровь.

Марк провел лезвием ножа по пальцу — раз, другой — и сделал царапину, из которой выдавил несколько капель крови.

— А я чуть палец себе не отхватил! — раздраженно сказал Гай.

Марк старался не улыбнуться, но безуспешно. Он приставил свой палец к порезу Гая, и их кровь смешалась. Потом Гай, морщась, вставил кровоточащий палец в разрытую землю. Марк долго смотрел на него, прежде чем последовать его примеру.

— Теперь ты тоже часть поместья, и мы братья, — сказал Гай.

Марк кивнул, и они молча пошли назад, к беспорядочному скоплению белых построек. Глаза Марка в темноте наполнились слезами. Он быстро провел по ним рукой, оставив на лице кровяной след.

Гай стоял на воротах поместья, прикрывая глаза от яркого солнца, и всматривался в сторону Рима. Тубрук сказал, что приезжает отец, и Гай хотел увидеть его первым. Он поплевал на руку и пригладил темные волосы.

Гай был рад, что улизнул от своих обычных обязанностей. Мимо ходили рабы, но редко поднимали глаза на ворота. Непривычное чувство — смотреть на людей, когда тебя не замечают. Хоть раз можно побыть в одиночестве и в тишине. Где-то его ищет мать: хочет вручить сыну корзину и отправить за фруктами; или Тубруку нужен помощник, который намажет воском и маслом кожаную упряжь лошадей и быков или сделает тысячу других мелких дел. От этих мыслей Гаю почему-то стало очень весело. Он спрятался от всех и из укромного местечка смотрит на дорогу в Рим.

Впереди показался шлейф пыли, и мальчик привстал на цыпочки: отец или не отец? Хотя всадник был еще далеко, дорога вела только к их поместью и еще к нескольким, вряд ли это чужой.

Еще через пару минут Гай увидел всадника ясно. Он издал торжествующий вопль и моментально скатился на землю, так что только руки и ноги мелькнули. Ворота были тяжелые, и Гай налег на них всем телом. Наконец ворота со скрипом подались настолько, что мальчик смог вылезти наружу. Он бросился по дороге навстречу отцу, шлепая детскими сандалиями по утоптанной земле и изо всех сил помогая себе руками.

Отца не было целый месяц, и Гай хотел похвастаться, как он за это время вырос. Все так говорили!

— Папа!

Отец услышал и подтянул поводья, глядя на бегущего мальчика. Он выглядел усталым и был весь в пыли, но вокруг голубых глаз начали собираться морщинки улыбки.

— Кто это бежит по дороге, нищий или маленький бандит? — сказал отец, протягивая руку, чтобы поднять сына в седло.

Гай рассмеялся, взлетая в воздух. Он ухватился за отцовскую спину, и тот направил лошадь медленным шагом к воротам.

— Ты подрос, — весело произнес отец.

— Есть немного! Тубрук говорит, я расту как кукуруза!

Отец кивнул в ответ, и они дружелюбно молчали до самых ворот. Гай соскользнул с лошади и открыл ворота так широко, чтобы отец мог въехать в поместье.

— Ты сейчас надолго?

Отец спешился и взъерошил ему волосы, испортив гладкую наслюненную прическу, над которой Гай так трудился.

— На пару дней. Может, на неделю. Я хотел бы остаться подольше, но Республика всегда требует работы. — Он передал поводья сыну. — Отведи старину Меркурия в конюшню и как следует почисти. Мы увидимся снова, когда я проверю, как идут дела, и поговорю с твоей матерью.

Лицо Гая при упоминании Аврелии напряглось, и отец заметил это. Он вздохнул и положил руку на плечо сына, заставляя его поднять глаза.

— Я бы хотел больше времени бывать за городом, дружок, но моя работа мне очень важна. Ты понимаешь, что такое Республика?

Гай кивнул. Отца, похоже, его кивок не убедил.

— Сомневаюсь. Боюсь, этого не понимают и многие сенаторы. Мы претворяем в жизнь идею о государственном устройстве, где право голоса дается каждому, даже простому человеку. Представляешь, как это необычно? Любой другой страной, какую я знаю, правит царь или вождь. Он дарит землю друзьям и забирает деньги у тех, кто с ним ссорится. Как будто на улицу выпустили ребенка с мечом.

У нас в Риме правит закон. Он еще несовершенен и не так справедлив, как мне бы хотелось; значит, есть к чему стремиться. За такое стоит отдать жизнь, ты поймешь это, когда придет время.

— Я скучаю по тебе! — укоризненно сказал Гай, хотя понимал, что так говорить не следует.

Взгляд отца стал немного жестче, однако потом он снова взъерошил мальчику волосы.

— И я по тебе. У тебя грязные колени, а туника лучше смотрелась бы на уличном хулигане, но я тоже по тебе скучаю. Иди и вымойся — только сначала почисти Меркурия.

Он проводил взглядом сына, который повел коня прочь, и тепло улыбнулся. Гай действительно подрос, Тубрук прав.

В конюшне Гай счищал пот и пыль с боков коня и обдумывал слова отца. Республика — это, может, и неплохо, но быть царем наверняка куда интереснее.

Всякий раз, когда Юлий, отец Гая, возвращался после долгого отсутствия, Аврелия настаивала на торжественном ужине в триклинии.[10] Оба мальчика сидели на детских табуретках рядом с длинными ложами, на которых без обуви полулежали Аврелия и ее муж. Домашние рабы ставили еду на низкие столы.

Гай и Марк ненавидели эти ужины. Разговаривать им запрещали, и они ели каждое блюдо в мучительной тишине.

Во время перемены блюд рабы-прислужники быстро протирали им пальцы, которые затем опять окунались в пищу. Гай и Марк знали, что не следует сердить Аврелию, уничтожая еду слишком быстро. Поэтому, несмотря на зверский аппетит, им приходилось жевать и глотать медленно, как взрослым.

Вечерние тени становились все длиннее. Умытый и одетый во все чистое, Гай чувствовал себя с родителями неловко и мучился от жары. Отец будто забыл, как они встретились на дороге, и теперь беседовал с женой, а их обоих не замечал. Гай незаметно посматривал на мать: не начнется ли дрожь, после которой обычно бывали приступы. Раньше приступы матери его очень пугали, он подолгу плакал и всхлипывал, но с годами душа его очерствела, и иногда он даже надеялся, что мать задрожит и им с Марком дадут уйти.

Гай попытался было слушать разговоры взрослых, однако отец рассказывал об изменениях в законах и городских статутах. Почему-то он никогда не привозил домой историй о казнях или о знаменитых уличных бандитах.

— Ты слишком веришь в людей, Юлий, — говорила Аврелия. — За ними нужно смотреть, как смотрит отец за ребенком. Некоторые не лишены ума и сообразительности, я согласна, но большинство требует защиты…

Ее голос утих, и настала тишина.

Юлий поднял глаза. Гай увидел в них печаль и смущенно отвел взгляд, словно застал отца за чем-то очень личным.

— Релия?

Гай услышал голос отца и посмотрел на мать. Та окаменела на ложе, устремив глаза в какую-то далекую точку. Ее рука задрожала, лицо неожиданно сморщилось, как у ребенка. Тремор перешел с руки на все тело, и она скорчилась в судорогах, сметая блюда с низкого стола. Из горла вырвался громкий, пронзительный вопль, от которого мальчики болезненно поморщились.

Юлий плавным движением поднялся и обнял жену.

— Оставьте нас! — приказал он.

Гай с Марком вышли из триклиния вместе с рабами, оставив позади мужчину с извивающимся телом в руках.

На следующее утро Гай проснулся оттого, что Тубрук тряс его за плечо.

— Парень, вставай! Мать хочет тебя видеть.

Гай застонал себе под нос, но Тубрук его услышал и добавил:

— Она всегда тихая после… плохой ночи.

Гай начал было одеваться, потом остановился и посмотрел на старого гладиатора.

— Иногда я ее ненавижу.

Тубрук тихо вздохнул.

— Жаль, что ты не знал ее до болезни. Она постоянно что-то напевала, и дом переполняло счастье. Лучше скажи себе, что твоя мать все еще здесь, просто не может до тебя дотянуться. Знаешь, она ведь тебя любит.

Гай кивнул и тщательно пригладил волосы.