Запонки императора, или орехи для беззубых - Лариса Исарова

— А ты для него — свой?

Карен вздохнул, улыбнулся и посоветовал мне с месяц на аукцион не ходить, чтобы не «светиться»… Я потратила это время на выставки и книги по искусству, к которым раньше была абсолютно равнодушна. Мне не с кем было об этом говорить, и я обрадовалась, когда встретила на выставке «Частные коллекции» Марата.

Он был, как всегда, небрежно одет, но теперь это была дорогая небрежность. От него пахло спиртным, но не самогоном, и курил он модную трубку, а не «Беломор»…

Мы поздоровались, и мне на секунду взгрустнулось. Все-таки я начинала к нему привыкать, пока он меня не продал.

— Ты еще не испытываешь желания сменить наездника?!

Тон был дружески непринужденным, но я почувствовала неугасшую злобу.

— А у тебя есть новый кандидат?

— В Греции все есть… Слушай, без дураков, ты потрясно смотришься, прямо «мисс Антиквариат»…

Я насторожилась. Марат взял меня за плечи.

— Могу порекомендовать покупателей, если надумаешь толкнуть…

— Демократов или консерваторов?!

Он снисходительно усмехнулся, и я с трудом удержалась от восклицания: во рту у него появились прекрасные фарфоровые коронки, стоившие уйму бабок.

— Пусти в гости по старой памяти, авось пригожусь…

— Характер мужчины проясняется в его отношении к женщине…

— Это всего одна ипостась… И разве я тебя не осчастливил Каренчиком?! Может быть, и теперь помогу…

Я согласилась, не подозревая, на какие неприятности себя обрекаю, восстановив отношения с этим человеком…

Он начал посещать меня раз в неделю. Ненавязчиво, весело. Острил, рассказывал сплетни, отказывался от рюмки, и постепенно за его непринужденными вопросами я начала замечать определенную систему.

Его интересовало, кто бывал в этой квартире, с кем встречался Карен и что покупал. Но я уводила разговор в сторону рассказывая о маминых увлечениях демократами, о «тете Лошади» с ее огненной симпатией ко мне, о Лизе. Он с трудом скрывал зевоту, но продолжал упорно ходить кругами вокруг меня.

Карен отнесся к его появлениям сдержанно, но спокойно. В этот свои приезд он был страшно занят, но однажды велел мне приготовить скромный ужин для пожилой женщины.

— Мне уйти? — спросила я.

— Нет, посидим втроем, я хочу окончательно приручить эту старушку, увидишь, игра стоит свеч…

Так я познакомилась с Таисьей Сергеевной, которая принесла злосчастные запонки, принадлежавшие императору Николаю II и подаренные ее отцу за реконструкцию порта в Таганроге.

— Представляешь, милочка, прямо так снял с руки и наградил простого инженера…

Старушка была более чем древняя. Хотя ей было за девяносто, передвигалась она бодро и решительно, напоминая замшенную, мумифицированную Дюймовочку-бабушку.

Запонки состояли из круга красной эмали, окруженной ободком из мелких бриллиантов, а четыре из них, значительно крупнее, почти в полкарата, делили эту сферу на сегменты. В центре, на зеленой эмали, лежал двуглавый орел, тоже из мелких бриллиантов в платине. И лишь по краям запонки были золотые и переходили в золотые цепочки.

— А как доказать, чти запонки императорские? — спросила я иронически.

Старушка всполошилась.

— Я вам рассказала все, как было, кроме того, тут можно разглядеть букву Н.

Хозяйка запонок занервничала, щечки ее покраснели, и она начала укладывать свое имущество в коробочку из коричневого сафьяна Но Карен удержал ее руку.

— Никто не сомневается в ваших словах, уважаемая, договоренность остается в силе…

— В долларах? — жадно спросила старушка. — Понимаете, это для правнучки, она уезжает, и я хочу, чтоб она могла купить себе квартирку…

Моя мечта? Неужели все русские одинаковы и больше всего на Западе боятся оказаться без площади?!

Я покосилась на Карена: сохраняя невозмутимость, он положил на кухонный стол 3 000 долларов. Меня поразила цена этого красивого, но не очень функционального предмета. Кто сейчас из мужчин носит загонки!

— Я вас отвезу на машине, — сказал Карен, когда старушка запихнула в матерчатую, сшитую из кусочков хозяйственную сумку, свой кошелек. — Вы бы положили его в более укромное место…

Бабушка-Дюймовочка лихо тряхнула головой.

Они ушли, а я приложила запонки к ушам. Серьги, конечно, вышли бы фирмовые. но жить без них я могла совершенно спокойно… Я стала прикидывать, сколько у меня на счету. Карен показывал банковские бумаги после каждой поездки… Выходило, что в Лондоне у меня уже лежит десять тысяч семьсот долларов. Маловато, хотя это лучше, чем ничего!

Вернувшись, Карен долго разглядывал запонки, а потом сказал:

— Им цены нет… у русских монархистов. Не меньше ста тысяч потянут, а через год — втрое больше…

Я засмеялась, так как не относилась всерьез ни к одной партии… Мой скепсис охладил Карена, он спрятал запонки в коробочку, а ее положил в тайник секретера, где были две декоративные колонки. Если выдернуть бронзовую ромашку в одной, вынималась наружная часть и возникала глубокий ниша. Карен впервые это сделал при мне, я даже не подозревала о существовании тайника и расценила его поступок как высшую меру доверия…

Мамина картина

А вскоре ко мне зашла мать с архитектурным тубом в руках, в котором студенты обычно носят чертежи.

Мать была взволнована и совершенно забыла, что обещала ко мне не приходить.

— Я хочу продать картину, — сказала она нервно, — Ты, наверное, знаешь любителей…

— А что случилось? Тебе очень нужны деньги?

— Я хочу пожертвовать их в Дом ребенка.

— Ни с того ни с сего?

— Совесть требует, прежде всего из-за тебя… Наверное, можно продать эту картину…

Я подняла брови. В доме родителей никаких картин не было.

— Это отцовская. Он принес ее много лет назад и забросил за шкаф. А когда переезжал, оставил мне на «черный день». Я вчера достала, развернула и… Есть в ней хоть какая-то ценность?

Она вытащила свернутую трубкой картину и придавила ее углы на столе моими книгами. Я наклонилась и тут же с удивлением выпрямилась.

На голубовато-зеленом фоне, на горбатом пригорке стоял нелепый изломанный двухэтажный домишко. Перед ним какая-то фигура в матросских штанах запустила в голубовато-зеленое небо воздушного змея и, закинув голову, следила за его полетом. Крутой склон горки обрывался у воды, сливавшейся с небом, на переднем плане рассыпался песок, вязкий и тяжелый, не принимавший ни травинки, ни кустика.

— Кто автор?

Мама пожала плечами, зорко следя за моей реакцией.

— Подписи нет, вернее, затерта, но…

Тон был многозначителен.

— Уезжая, отец сказал, что это Шагал.

Мне стало смешно. Я знала страсть отца к розыгрышам. Мать, однако, всегда принимала его слова всерьез…

— И он оставил подлинного Шагала, когда женился на Элси?

— Он не мог его вывезти и потому подарил мне. Вчера я получила письмо, он пишет, что чувствует ответственность за меня, читая в газетах о трудностях в нашей стране…

— А ты атрибутировала эту картину?

— Нет, он пишет, чтоб я не совалась в музеи, а показала знатокам… И я подумала, что твой Карен, может быть, порекомендует покупателя.

— С твоими принципами прибегать к его помощи…

Мать покраснела.

— Но ему это будет полезно, я продам дешевле…

— А тебе известна стоимость этой картины?

— Отец говорил — тысяч пять…

Я хмыкнула. За подлинного Шагала?!

— Я была на днях в одном интернате для хронически больных детей. Ты бы видела условия их жизни! Я решила пойти туда поработать, а потом подумала, что на деньги от этой картины смогу купить им игрушки, книжки и одеяла. А то у них такие застиранные, в пятнах…

Мы молчали. Картина была необычна. В Измайлове на вернисаже за худшие просили больше.

— У тебя нет чего-нибудь постирать? — Мать была в своем репертуаре. Когда после стычек мы мирились, она таким образом «застирывала» свои несправедливости.

Мать возилась в моем шкафу, в ванне лилась вода, а я все вглядывалась в картину, отмечая новые и неожиданные детали и думая при этом, у кого отец, равнодушный к искусству, купил эту картину? А может быть, подарок пациента? Благодарность за чудо? Отец их немало совершал: руки у него были волшебными…

Для начала я решила позвонить «тете Лошади». Она знала реставраторов, художников, музейщиков, и у нее был очень верный глаз на подлинники…

Слухи

Целый день мне пришлось ждать «тетю Лошадь». Она не умела считаться с другими. Особенно, если ей «не светила» конкретная выгода. По телефону я ничего не объяснила, просто предложила «поиграть в бирюльки». Ее выражение. Она обожала меняться, предлагая разные ненужные вещи за облюбованную, как привило, более ценную, о чем хозяева обычно не подозревали… Или терялись, оглушенные ее громовым голосом, многословием и воспеванием того предмета, который она старалась им всучить.