Дикое золото - Александр Бушков

– Понятно, – сказал Лямпе, роясь в кошельке. – Вот тебе, братец, пожалуй что, четвертак…

– Премного благодарны-с! – Серебряная монетка словно не в карман упала, а растаяла в воздухе. – Осмелюсь спросить-с, ваше степенство: по казенной надобности к нам изволили прибыть или по частной?

– По торговым делам.

– Купцом быть изволите-с?

– Угадал, – сказал Лямпе.

– Не сочтите за дерзость заявить-с, что выбор вы сделали удачный, ваше степенство. Места наши, заверяю-с, для торговых дел весьма, как выражаются господин Иванихин – изволили слышать? – крайне пирспиктивны, что означает…

– Я знаю.

– Мы же-с, со своей стороны, стремимся, чтобы господа купцы, на наших берегах пребывающие, ни в чем не испытывали недостатка. Вы уж, ваше степенство, любое желание выскажите-с, а мы его в лучшем виде исполним…

– Это интересно, братец, – сказал Лямпе, старательно сыграв внезапно вспыхнувший легкомысленный интерес. – Вот тебе, пожалуй что, еще четвертачок… и скажи ты мне, любезный: можно у вас время провести с некоторой… игривостью?

В ответ на его жест пальцами коридорный расплылся в хитрой, понимающей ухмылке:

– Всенепременно-с! В нашем заведении – самые что ни на есть безопасные и приятные игривости-с! Вот взять…

– Потом, братец, потом, – прервал его Лямпе. – Делу время, потехе, соответственно – час… Ступай. Когда ко мне придет мой приказчик господин Акимов…

– Знаю-с, они вам номерок и снимали…

– Вот-вот. Проводить ко мне без промедления.

– Слушаю-с! – вдохновенно воскликнул коридорный и, кланяясь, проворно выкатился из номера.

Оставшись один, Лямпе снял пиджак и, повесив его на спинку кресла, подошел к окну; упершись руками в подоконник, коснулся лбом прохладного стекла, прикрыл глаза. Снаружи доносился шум улицы, не столь уж и беспокоящий: неспешные шаги идущих по деревянным тротуарам обывателей, шум колес, мягкое шлепанье лошадиных копыт по песку.

Вздохнув, он отвернулся от окна, открыл глаза. Прошел в спальню. Остановился возле никелированной кровати с гнутыми спинками и попытался представить, в какой позе на ней лежал покойный Струмилин, когда его обнаружили – с простреленным виском, окоченевшего.

Внимательно осмотрелся – но, разумеется, не заметил ни малейших следов недавнего несчастья. Это понятно, откуда им взяться? Белье сменено, пол вымыт и подметен, номер прибран тщательнейше. Нет, но как же так, Николай Федорович, как же так? Зачем? И почему?

Это было глупо, но он все же принялся самым скрупулезнейшим образом обшаривать спальню – постель, ночной столик, гардероб, – двигаясь легко и проворно, бормоча под нос привязавшуюся считалочку, памятную с детства:

Жили-были три китайца:Як, Як Цидрак, Як Цидрак Алицидрони.Жили-были три китайки:Циби, Циби Дриби, Циби Дриби Лампампони.

Ничего постороннего, ни малейшего следа. Постель как постель, ящичек ночного столика пуст, как и гардероб…

Поженились – Як на Циби, Як Цидракна Циби Дриби,Як Цидрак Алицидрони —на Циби Дриби Лампампони…

Было там что-то еще или вся считалочка только из этих двух куплетов и состояла? Он уже не помнил. И, перейдя в гостиную, продолжая там подробнейший осмотр, повторял и повторял про себя незатейливый детский стишок, чтобы изгнать, заглушить мучительные воспоминания об умном, толковом, везучем и веселом человеке, совершенно внезапно для всех, его знавших, найденном с пулей в голове и пистолетом в руке. Сёмка Акимов подыскал самые удачные слова. Это было неправильно. Это ни за что не связывалось – Струмилин и самоубийство, столь скоропалительное, ошеломляющее. Последний человек, от которого следовало подобного ожидать. Теперь Лямпе, как ему казалось, понимал всецело то странное выражение лица, с которым Александр Васильевич, не глядя ему в глаза, произнес:

– Ну что же, как выражаются цыганки-гадальщицы, предстоит вам, бриллиантовый, дальняя дорога…

И в гостиной – ничего. Никаких улик, не говоря уж о посторонних предметах, свидетельствовавших бы, что здесь кто-то жил. Глупо было и рассчитывать на другой итог поисков.

Сев в кресло – хорошее, покойное, нерасшатанное, – он выкурил папиросу. Достал со дна чемодана, из-под сорочек, тяжелый сверточек, развернул полосатый ситчик, извлек матово поблескивающий браунинг, второй номер. Звонко вогнал ладонью обойму, пару секунд поколебавшись, все же не стал загонять патрон в ствол. В конце концов, слежки нет, ничего еще толком не известно, а посему не стоит уподобляться истеричной барышне. Сохраним самообладание, товарищ Лямпе…

Досадливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:

– Ах ты, господи!

И быстрыми шагами направился в ватерклозет. Приподнявшись на цыпочки, обеими руками снял тяжелую чугунную крышку смывного бачка, бережно поставил ее у стены так, чтобы не упала, встал на край белоснежной клозетной чашки и, вытянув шею, заглянул в бачок.

Сердце прямо-таки застучало, когда он увидел светлую ниточку, надежно привязанную к тонкой водосливной трубке – черной, ослизлой. Осторожненько потянул двумя пальцами – и из мутноватой воды вынырнул небольшой резиновый мешочек, привязанный к другому концу… нет, не нитки, как показалось прежде, а лески из конского волоса. Резко дернув рукой, оборвал леску, спрыгнул на пол, крепко зажав добычу в руке.

Новомодное изобретение французской выделки – кондом, еще именуемый презервативом. Накрепко завязан, так что содержимое в воде промокнуть не должно…

Ощутив азартное охотничье возбуждение, Лямпе вернулся в гостиную, посмотрел находку на свет. Больше всего то, что находилось внутри, напоминало многократно сложенный лист бумаги – ну да, и буквы видны…

Торопясь, открыл перочинный ножичек, осторожно подцепил лезвием резину, вспорол. Достал бумагу, принялся осторожно разворачивать.

Бегло прочитал. Перечитал. Недоуменно пожал плечами.

Аккуратный, разборчивый почерк, несомненно, образованного человека, привыкшего к письму. Синие ализариновые чернила. Стандартная писчая бумага, употребляется как во многих присутственных местах, так и для частных надобностей.

«В природе золото чаще всего встречается в виде зерен и песчинок, однако не столь уж редко образует и самородки значительной величины. Природное золото именуется также шлиховым. Стопроцентно чистым золото не бывает никогда, обычно оно содержит от 5 до 30 процентов серебра, меди – до 20 процентов. Как правило, вкрапленное в кварц в коренных месторождениях, при разрушении кварцевых жил золото освобождается от материнской породы, уносится водою и благодаря своему большому удельному весу отлагается в руслах рек, образуя те самые россыпи, из коих большая часть этого металла и добывается человеком.

Элементарный способ добычи золота из песков промывкою заключается в том, что наклонный желоб…»

На этом слове текст обрывался – просто-напросто оттого, что писавший добрался до нижнего края бумажного листа. Вполне возможно, продолжил на другом, но найденный лист – единственный.

«Черт знает что», – растерянно подумал Лямпе. Как это прикажете понимать? Все, что он только что прочел, ни в малейшей степени не содержало в себе чего-то тайного, секретного, долженствующего быть укрытым от посторонних. Прямо-таки азы – то ли из учебника для Горного института, то ли из словаря Брокгауза и Ефрона. Самые что ни на есть примитивные сведения, своеобразный букварь для профана. Зачем понадобилось это прятать столь изощренным образом, так, чтобы люди, редко сталкивавшиеся с новомодными клозетами, не догадались там поискать?

Шифр, быть может? Даже если и так, нечего и пытаться расшифровать самому: не имея особого навыка, да и подручных приспособлений тоже, немногого добьешься…

В конце концов Лямпе понял, что, продолжая вертеть так и сяк этот чертов листок, он окончательно уподобится мартышке из басни Крылова, решительно неспособной догадаться об истинном предназначении очков. Со вздохом пожал плечами, тщательно свернул листок и спрятал его в бумажник. Поместил браунинг в потайном кармане пиджака, вшитом под правым рукавом, расположив пистолет стволом вверх, чтобы при необходимости в секунду можно было выхватить, зацепив пальцем скобу. Сунул в брючный карман запасную обойму, вытянул ноги и, пуская колечки дыма, стал терпеливо ждать, когда появится Акимов.

Глава третья

Охотники и дичь

Акимов вел его по некрашеному деревянному тротуару так уверенно, словно прожил в этом городе добрый десяток лет, а не приехал впервые позавчера. Первое время Лямпе по некоей инерции еще ломал голову над загадочной находкой, но потом перестал, прекрасно сознавая, что не продвинется таким образом ни на вершок. Шагал, ни о чем особенном не думая, помахивая в такт золотисто-коричневой палкой из испанского камыша, таившей в себе трехгранный шпажный клинок. Напрасно некоторые считают, что подобные приспособления отжили свой век, иногда такая шпага может чертовски помочь, а то и спасти жизнь, как это было во Львове…