Ювенальная полиция - Александр Фадеев

— Дурак, — выпустив пар, подумал Серых. — Она-то здесь причем? Вот я вляпался! Ой, подловил меня Ариец, ох и прижал, сволочь белокурая. Ладно, утро вечера мудренее, посмотрю завтра на поведение Петровича. Сразу станет ясно — сдал меня Изместьев или нет. Вот только не понятно, что хуже: сразу вылететь из ЮП, или ждать, когда Колюня соизволит настучать.

Михаил пришел домой мрачнее тучи, но жену грузить проблемами не стал. Та коротко взглянула на мужа, но с расспросами не полезла. Захочет — сам расскажет. Серых меланхолично жевал, молча слушая рассказ супруги о достижениях наследницы. «Она мои кредиты унаследует, вот и наследница», — частенько шутил прапорщик в компании сослуживцев. Ничего необычного дома не произошло: плохо ела в саду, разбросала игрушки и не хочет убирать, требует поиграть с ней, а маме некогда.

Дочь Михаил любил. Желанный долгожданный ребенок. Вот и сейчас, не смотря на усталость и тяжелые мысли, Серых опустился на пол рядом с наследницей. Та сосредоточенно раздевала куклу.

— Зачем?

— Папа, так лучше.

Мишка предпринял еще одну попытку:

— Она замерзнет.

— Папа! — дочь укоризненно посмотрела на глупого родителя. — Она же игрушечная!

Аргументы закончились. Вздохнув, Серых улегся на живот рядом с горкой солдатиков. Как и большинство мужчин, Михаил не любил играть в куклы. А вот морские пехотинцы — это да!

— А давай строевой смотр устроим?

Глаза наследницы загорелись, кукла забыта. Папа с дочкой сосредоточенно выстраивают зеленых китайских уродцев стройными шеренгами, выбирают командира, начинают парад и...

— Миша! — голос жены с порога комнаты врывается в игру. — Ты опять?! Ну сколько говорить: не надо из нашей дочери пацана делать. Сам не наигрался? Теперь с ней доигрываешь? Она же девочка!

— Мама, да мне же интересно, — не соглашается дочь. — Мы всегда с папой в солдатов играем. — Именно так: «солдатов», а не солдат или солдатиков.

Жена обреченно машет рукой и возвращается в кухню. Серых горестно вздыхает: у всех он сегодня не прав. Дочь внимательно смотрит на папу, потом обнимает за шею и шепчет в ухо: «Плохой день?» В груди у Михаила что-то сжалось, глаза защипало от нахлынувшей нежности и благодарности.

— Да нет, Анечка, все нормально.

— Папа! — строго сказала дочь. — Не ври мне. Нам в саду говорят, что тех, кто врет и плохо ест, юпа заберет.

— Кто?! — внезапный ужас понимания и страстное желание ошибиться смывают всю благость от дочкиной заботы. — Кто заберет? Что за юпа?

— Ну юпа! — ребенок поражается непонятливости отца. — Ну это те, кто деток у родителей забирает и увозит.

— Куда увозит? — растеряно спрашивает Михаил.

— В тюрьму. Нам Пашка на площадке рассказывал, что у них во дворе Сережку прямо с качели забрали. Он с мамой гулял, а его забрали. Мама плакала, кричала, а ее ударили, Сережку в машину с решетками посадили и увезли. А куда на машинах с решетками увозят? Только в тюрьму. Это вот юпа и была.

Горло перехватил нервный спазм. Серых с ужасом представил себе момент, что вот дочь подрастет и спросит: «Папа, а ты где по-настоящему работаешь?» Сейчас он отшучивается, что в специальной полиции, которая защищает деток, собачек и кошечек. Аню объяснение пока вполне устраивает. Жена рассказывала, что дочь с гордостью хвастается отцом, защитником детей и животных. А что будет через год или два? Когда придет осознание, что горячо любимый папа и есть та самая «юпа».

— Папа, а меня юпа не заберет? Я еще долго с вами буду? — в глазах ребенка надежда и... и страх?!

За спиной раздается тихий всхлип. Жена снова стоит в дверях кухни и трет подозрительно красные глаза.

— Господи, да что же у меня за работа такая, что собственная дочь ее боится?! — проносится в голове Михаила. — И у жены вон глаза на мокром месте. Ну я же не в гестапо работаю! Спасаю детей и... — и перед глазами встает заплаканное лицо маленькой Олечки, тело ее деда в разгромленном коридоре, кривая ухмылка Изместьева.

— Аня, ничего не бойся, — твердо говорит Серых. — Мы всегда будем с тобой. Правда, мама?

— Конечно, доченька, — жена опускается рядом на пол и уже не скрывает слез.

— Мама, почему ты плачешь? — дочь встревожилась, отпустила отца и подсела к матери.

— Все нормально, просто лук резала, вот и плачу.

Аня недоверчиво гримасничает, но тему не развивает. Обняв родителей, тоже начинает кукситься. Жена забирает наследницу на руки, кидает странный взгляд на мужа, уносит дочь умываться и чистить зубы перед сном. Михаил снова вздыхает. Не задался день, не задался.

Утро и вправду оказалось мудренее вечера. С проблемой надо переспать — эта истина подтвердилась в очередной раз. На службу Серых шагал бодрой целеустремленной рысью. Вчерашние события подернулись дымкой, решение созрело само собой. И черт с этим Изместьевым! Не будет Мишка трепать себе нервы будущими кознями лейтенанта. Будет день и будет пища. Настучит Петровичу? Плевать! Выгонят? Да бог с ним! Он — молодой здоровый парень, найдет, чем себя занять. Платят, правда, в ЮП хорошо, этого не отнять. Да проживут как-нибудь. Главное — дома все хорошо. Красавица жена, любящая дочь... что еще нужно, чтобы достойно встретить старость, если перефразировать известного киногероя. А рапорт Михаил писать не будет. Прошлая горячность растворилась бесследно. Кому это надо? Прапорщику Серых? Да вроде уже нет. Он с удивлением прокручивал события вчерашнего дня и не мог понять — чего его так зацепило? Ну, стрелял лейтенант в деда, так не убил же? Разве что ребенок... Теперь Олечке одна дорога — в детский дом номер один, что на улице Толстого. Печально, но что делать? Майор-пенсионер сам определил ее судьбу. Не выскочил бы на попечителей с ружьем, глядишь, все и обошлось бы. А теперь... Мишка мысленно махнул рукой — если рвать сердце чужими бедами, то так через годик на Свечной[12] свезут. С врачей пример надо брать, вот уж циники из циников. И ему бы так жить. Гаденькая позиция: у меня все хорошо, а проблемы посторонних пусть останутся проблемами посторонних. А как еще остаться нормальным на такой работе?

День прошел спокойно. Утром чистили оружие после вчерашней операции, потом ездили на полигон в Корнилово, бегали среди макетов домов, стреляли по мишеням в окнах, стараясь поразить противника с оружием, а не гражданское население. Снова чистка оружия, теоретические занятия, чтение приказов. Обычная повседневная рутина группы оперативного вмешательства. Серых, поздоровавшись с Изместьевым на утреннем разводе, больше с ним не пересекался. Приветствие вышло ровным, деловитым, обычным. Глянули друг другу в глаза, пожали руки и разошлись. После построения лейтенанта зачем-то вызвали в штаб, где он исчез на целый день. Ничего необычного в этом не было, такое случалось и ранее, так что Мишка дурного в голову не брал.

Солнце спряталось за домами, наступил вечер, по карнизам стучал нудный осенний дождик. Серых, размякший после ужина, лениво щелкал по каналам, пытаясь понять, чего хочет больше: спать или смотреть телевизор. Тревожный мотив песни «Наша служба и опасна и трудна» до основания разрушил семейную благость и душевное равновесие. Это заиграл сотовый телефон. Михаил вполголоса чертыхнулся и ответил на звонок:

— Слушаю.

— Мишка! — в ухо заорал Петя Гаврилов. — Они едут!

— Кто едет? — Серых инстинктивно отодвинул трубку, пытаясь спасти остатки слуха. — Куда едет? Да не ори ты так, я оглох совсем.

— Ленинцы едут! — Гаврилов, похоже, не слушал собеседника и продолжал надрываться. — Мы не поехали! Там Изместьев чего-то с безопасниками намутил, а мне командир позвонить приказал. А я вот только смог, раньше никак!

— Погоди, не тараторь. Ничего не понимаю. Причем здесь коллеги из Ленинского? Что Изместьев? Да по порядку расскажи, а то бред какой-то!

Было слышно, как Гаврилов сопит в трубку, собираясь с мыслями. Затем это чудо разродилось:

— Изместьев-то чего с утра в штаб свалил — настучал он на тебя. Заяву безопасникам написал, что ты нагло и вызывающее... короче, что курил ты в расположении. А тем уродам как раз одной палки за месяц не хватало по раскрываемости должностных. Вот они и в опеку сразу. А те за голову схватились — ювенал, а сам нарушает.

— Стой, — холодея, попросил Мишка, — связь-то какая? Ну, курил, так пусть со службы гонят. А опека-то причем? Ребенок тут как?

— Не перебивай — времени нет. Ты не врубаешься что ли? Мы и то с Грихой моментом въехали. Ты же сотрудник ЮП. Дискредитация, злостное нарушение и тэ де и тэ пэ с вытекающими. К нам требования выше: какое имеешь право у других детей отбирать, если сам при дочке куришь.

— Да Аня меня отродясь курящим не видела! — взревел Серых. — И не сигарета это, а имитатор электронный! Причем здесь...

— На опеку только не ори — они этого не любят, — перебил Петя. — Ты слушай, слушай. Короче, опека постановила ребенка изъять до выяснения, а Изместьев рад стараться — сразу к Петровичу, мол, дай мне группу, сам с паршивой овцой разберусь.