Евангелие от Пилата - Эрик-Эмманюэль Шмитт

— Иди. Ты прощен.

Едва не утонувший человек, покачиваясь, выбрался на берег. Оказавшись на суше, он рухнул на землю, уронил голову на колени и зарыдал.

Толстяк бросился утешать его, но худой поднял голову и прошептал:

— Спасибо, Господи, спасибо… Спасибо за отпущение моих грехов. Я действительно был нечист.

Сумеречное небо стало фиолетовым. Иоханан Омывающий удалился в свою пещеру, где проводил ночи. Позже в лагере, когда мы сидели вокруг костра, мне сказали, что он пил только воду и ничего не ел. Я восхищался силой его духа, ибо ощущал, что не могу обойтись без мяса, хлеба и вина.

— Почему такой святой человек, как он, облачен в одежду из верблюжьего волоса? — воскликнул один паломник. — Верблюд — животное нечистое, как свинья или кролик! Это противоречит Закону!

Я видел, что даже самые ярые его поклонники, казалось, не понимали главного послания Иоханана: соблюдение не буквы Закона, а его духа делает сердце чистым. Тогда же я познакомился с Андреем и Симоном, его юными учениками. Мы долго говорили об Иоханане, о его учении, которое порывало с Храмом, что ставило Иоханана в трудное положение. Мы сравнивали его с кумранскими отшельниками, с ессеями, которые тоже очищали от грехов.

Утром я устроился у самой воды на камне, откуда мог наблюдать за Иохананом, оставаясь невидимым для него.

Вначале он потребовал, чтобы от грехов очистились чужеземцы.

— Подходите, римляне. А вы, иудеи, слушайте и постарайтесь извлечь урок. Быть иудеем вовсе не означает, что вы обязательно будете спасены. Не ограничивайтесь повторением «я — сын Авраамов», ибо Бог может родить сыновей Авраамовых в любой стране и даже из камней.

Пятеро римских солдат приблизились к нему:

— Что мы должны делать?

— Не грабьте и не вымогайте. Довольствуйтесь своим жалованьем.

Потом он принял мытарей:

— Не требуйте больше того, что вам положено.

Потом сказал богатым горожанам:

— Тот, у кого две рубашки, пусть поделится с тем, у кого нет ни одной. У кого есть пища, пусть поступает так же.

Когда солнце стояло в зените, появились люди из Иерусалима. Храм послал жрецов и левитов, чтобы разузнать об Иоханане.

— Кто ты?

— Меня называют Иоханан Омывающий.

— Говорят, что ты воскресший пророк Илия.

— Говорят. Но я никогда этого не утверждал.

— Некоторые говорят, что ты — Мессия, провозглашенный Священным Писанием.

— Я — не Мессия, а тот, кто возвещает о нем. Я голос, вещающий в пустыне: «Проложите путь к Господу, прямыми сделайте Его тропы».

— Значит, ты не утверждаешь, что ты Мессия?

— Я недостоин даже сандалии его нести. Когда он явится, справедливость восторжествует и отмщение свершится. Он провеет зерно на току: пшеницу соберет в закрома, а мякину сожжет в огне неугасимом.

— Но если ты не Мессия и не Илия, почему ты погружаешь людей в воду? Кто дал тебе право смывать наши грехи?

— Я — предтеча Христа. Он грядет. Среди вас находится тот, кто грядет и перед кем я отступлю сегодня вечером.

Люди на берегу переглянулись: каждый спросил себя, следовало ли истолковать слова Иоханана как пророчество, ведь они означали, что Мессия уже находится на берегу Иордана.

— Я только разведчик, которому поручено расчистить дорогу Царю, открыв путь к покаянию. Но он грядет, он вскоре будет здесь, он, сын Бога, возвещенный пророком Даниилом.

На берегу никто не шелохнулся и не двинулся вперед, и все решили, что это просто красивые речи. А я ощутил легкое недомогание: мне на мгновение показалось, что, несмотря на расстояние, Иоханан Омывающий устремил свой пронзительный взгляд на меня.

Успокоенные его словами посланцы Храма ушли в Иерусалим: этот Иоханан был просто очередным безопасным провидцем. Пока он будет стоять в своем болоте и погружать паломников в воду, он не станет оспаривать власть у сильных мира сего. Не стоило обращать внимание на пророков, будь то омывающие или кумранские отшельники.

На небе появилось облако, и я решительно вступил в воду, чтобы Иоханан очистил меня от грехов. Видя, что я иду к нему, Иоханан нахмурил брови:

— Я тебя знаю.

— Я — твой родственник, сын Мириам, родственницы твоей матери Елизаветы. Я пришел из Назарета.

Он еще сильнее нахмурился, словно не понимал меня. Я медленно повторил:

— Ты узнаешь меня, потому что я твой родственник.

— Я узнаю тебя как избранника Бога.

Его удивили собственные слова. Он глядел на меня, явно испытывая смущение. И вдруг закричал, чтобы каждый мог расслышать:

— Вот — Агнец Божий, который искупит грехи всего мира.

Он прокричал эти слова с такой убежденностью, что я онемел. Я чувствовал, что толпа на берегу застыла в неподвижности, наблюдая за этой сценой. Взгляды людей впились в меня. Я не знал, что сказать и что сделать. И быстро прошептал:

— Омой меня быстрее, и покончим с этим.

Но Иоханан возмущенно воскликнул:

— Это я нуждаюсь в том, чтобы ты омыл меня! Я призывал тебя всей душой, и ты явился ко мне! Я люблю тебя.

Это было слишком. Ноги мои подкосились, я оступился, и Иоханан на руках вынес меня на берег. Там мною занялись Андрей и Симон, пытаясь отогнать толпу, которая хотела у знать, кто я такой. Женщины говорили, что в момент, когда я потерял сознание, с неба спустился голубь и сел на мое чело.

Я этого не видел.

И, сказать по правде, здесь все и началось…

Прекрасная и глупая синяя ночь. Невероятное безмолвие.

Ожидание опустошает меня. Я предпочел бы говорить, сражаться, действовать… А вместо этого поворачиваю голову, вслушиваясь в малейший шум, надеясь уловить бряцание оружия. Нет, я не спешу умирать, но хочу, чтобы окончилось ожидание. Лучше смерть, чем агония. Почему солдаты не спешат? Так ли долго идти от Храма до Масличной горы…

У лис есть норы, у птиц — гнезда, а мне негде преклонить голову.

Когда я очнулся, Андрей и Симон засыпали меня вопросами. Кто я? Что делаю здесь? Почему Иоханан объявил меня Избранным? Почему я притворялся простым паломником? Могут ли они последовать за мной? Посвятить мне свою жизнь?

— Я — никто. Я не понимаю, что сказал Иоханан. Я всего лишь плохой плотник и плохой верующий, который пришел из Назарета.

— Ты родился в Назарете?

— Нет. На самом деле я родился в Вифлееме, но это долгая история…

— Так было записано, Михей возвестил: «Владыка Израиля явится из Вифлеема».

— Вы ошибаетесь.

— Ты — потомок Давида?

— Нет.

— Ты уверен в этом?

— Не знаю… Есть старая легенда в семье… что… Но нет, будем серьезными! Знаете ли вы хоть одну семью в Палестине, которая бы не утверждала, что прямо происходит от Давида?

— Итак, это ты: Избранник — из колена Давидова.

— Вы все перепутали!

— Чему ты нас будешь учить?

— Ничему. Совершенно ничему.

— Ты считаешь, что мы недостойны тебя?

— Я этого не говорил.

Оставалось сделать одно: уйти.

Я должен был бежать пустой болтовни, я не желал подвергаться какому-либо давлению. Тридцать лет все, кроме меня, имели свое собственное мнение о моей судьбе. Погребенный под грузом советов, заблудившийся среди сотни дорог, очень набожный для одних и безбожник для других, признанный, отвергнутый, загнанный, арестованный, задержанный, обожаемый, оскорбленный, оболганный, почитаемый, выслушиваемый, презираемый, я перестал быть человеком, а превратился в пустую харчевню на перекрестке множества дорог, куда каждый являлся со своим характером, своим багажом и своими убеждениями. Я стал эхом чужих голосов.

И я бежал.

Я скрылся среди невозделанных земель, где не было людей, где природная растительность дика и бедна, где редки источники воды. Я ушел туда, где не рисковал с кем-либо встретиться.

В пустыне я желал встречи лишь с самим собой. Я надеялся понять себя среди абсолютного безлюдия. Если я кто-то или что-то, я должен был это узнать.

Вначале я ничего в себе не находил. Я испытывал раздражение, усталость, голод, страх перед завтрашним днем… Но уже через несколько дней грязь, накопившаяся за последние недели, растрескалась и осыпалась, привычная воздержанность вернулась, я вновь превратился в ребенка из Назарета, окунулся в чистое ожидание жизни, обрел любовь к каждому мгновению, восхищение перед всем сущим. Я почувствовал себя лучше, но был разочарован. Человек, существует ли он в действительности? Неужели, срывая лохмотья взрослого человека, обращаешься в ребенка? Неужели годы добавляют лишь волосы, бороду, заботы, ссоры, искушения, шрамы, усталость, похоть и ничего больше?

И тогда состоялось мое падение.

Падение, опрокинувшее всю мою жизнь.

Я падал, не двигаясь с места.

Я сидел на вершине высокого лысого холма. И мог видеть вокруг себя лишь пространство. Единственным событием, которое я ощущал, было течение времени. Я погрузился в умиротворяющую скуку. Я положил ладони на колени и вдруг, даже не шелохнувшись, начал падать…