Огонь на поражение - Петр Катериничев

Обед с боссом, с самим Толстым Ли, был большой честью и означал полное доверие. Босс был один, без телохранителей. Оба знали, что им предстоит дело, очень важное дело, и оба намеревались выполнить его хорошо.

Толстый Ли продолжал брезгливо прихлебывать коньяк. Он знал, каким было детство этих парней, но преодолеть в себе отвращение к их жадной ненасытности не мог. Никакой уважающий себя китаец не стал бы есть так. Вьетнамцы могут.

Ли смаковал коньяк, стараясь скрыть брезгливость. Ради дела можно и потерпеть.

И еще — он получал от процесса тонкое, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Он знал то, о чем эти мальчики не догадывались: это их последняя еда в жизни.

Толстый Ли пригубил еще коньяку и позволил себе расслабиться. Он просто наблюдал.

Глава 3

Ахмед проснулся оттого, что на него кто-то смотрел. Дышал он так же ровно, словно продолжал видеть сны, но мозг работал уже четко, мышцы тела готовы были исполнить команду. Одним прыжком он сорвался с кровати, плоский метательный нож скользнул с ладони в сторону сидящего в кресле — тот едва успел убрать шею, тяжелое лезвие распороло набивную ткань и глубоко вошло в обшивку кресла.

Ахмед готов был прыгнуть и ударить ногой, но вместо этого выдохнул:

— Шайтан! Жить надоело?!

Человек в кресле побледнел — от смерти его спасло чудо, — но справился с собой, улыбнулся:

— Ахмед, рад, что ты в форме.

Человека звали Низами. Он был хорош собой, тонкие усики аккуратно лежали над нервными, мягко очерченными губами, волосы уложены с гелем, черный шелковый галстук на заказ, роскошный костюм… Да, и глаза семнадцатилетнего поэта-мечтателя: огромные, темно-карие, глубокие. Молодой человек — а ему было слегка за тридцать — действительно знал несколько языков, и восточных, и европейских, был не чужд литературе и время от времени писал поэмы на фарси старинным слогом, подражая великим мастерам.

Низами умел думать. Он был мозгом возглавляемой Ахмедом группировки — большой, многоцелевой, богатой.

Им хорошо работалось вместе. Низами умел думать и общаться. Ахмед имел связи с нужными людьми, был скор, жесток и крепко держал людей в руках.

Он усмехнулся, обернулся полотенцем.

— Был бы в форме, тебя уже не было бы. Низами взял со столика полупустой бокал, втянул носом аромат.

— Возблагодарим за все создателей этого чудесного напитка. Глупца он делает мудрым, сильного — снисходительным, а мудрого — счастливым. Вот только воинов он делает неповоротливыми…

— Вина, другого я и не прошу… Любви, другого я и не прошу… А небеса дадут тебе прошенье — Не предлагают, я и не прошу…

Все царства мира — за стакан вина, Всю мудрость книг — за остроту вина, Все почести — за блеск и бархат винный, Всю музыку — за бульканье вина, улыбаясь, продолжил Ахмед. — Ты цитируешь Хайяма? — Низами приподнял тонкие брови.

— Низами, ты никогда не задумывался, почему главный я, а не ты? Тебе следовало бы попасть на «зону» — там получаешь всестороннее образование. Именно — всестороннее.

Сидящий в кресле прикрыл глаза.

— Извини, Ахмед. Если ты сочтешь, что мне это необходимо…

— Именно, если я сочту… — Ахмед неожиданно улыбнулся, подошел к столику, налил коньяк в два чистых фужера, подал один Низами. Тот встал заблаговременно.

— Но пока ты мне нужен здесь. — Ахмед выпил коньяк двумя глотками, дождался, пока Низами допьет свой. — Подожди в гостиной.

Низами поклонился и вышел.

Ахмед подошел к ванной. Оттуда слышались смех, голоса, визг. Он распахнул дверь.

Просторная комната. Выложенный муаровым мрамором бассейн, несколько душей.

Под одним резвились полный мальчик лет одиннадцати и две девчонки немногим его старше. Девочки забавлялись тем, что поочередно пытались вызвать у мальчугана эрекцию. Все обернулись.

— Ахмед, дорогой, скажи им… — Черные волосы мальчика закурчавились от воды, глаза агатовые, рот пухлый… Ахмед сбросил полотенце.

— О, Ахмед. — Обе девочки уставились на него зачарованно.

Ахмед любовался всеми троими. Хорошенький беленький мальчик и две стройненькие загорелые девочки-блондинки… Ахмед прикрыл дверь, вдохнул полной грудью…

Как хорошо жить!

Низами ждал. Он ждал целых полтора часа. Прихлебывая зеленый чай. Перебирая нефритовые четки. Прикрыв глаза. Размышляя.

Двое охранников чуть поодаль смотрели по «видику» триллер. Они ни о чем не думали. В этом и была основная разница между им, Низами, и этими людьми.

Разница, которую Ахмед не мог или не хотел замечать.

Ахмед появился неожиданно — стремительный, готовый к действию. Поверх костюма — пятнистая куртка цвета хаки. Низами знал, что она плотно выложена титановыми пластинами, но по легкости движений Ахмеда определить это было невозможно.

Низами встал, встретил взгляд босса.

— Ну что, они согласны? — спросил тот.

— Нет.

— Тогда — едем. Ты все подготовил?

— Да. Я еду с вами?

— Нет. Ты остаешься.

Две машины — бронированный, сделанный по спецзаказу «мерседес» и большой «форд» — фургон выехали из ворот особняка. Ахмед сидел в первом. Низами проводил их взглядом. Ровно через четыре минуты с лесного проселка на шоссе вырулит еще одна машина и пристроится за этими двумя, выдерживая расстояние в полтора километра. Это как раз то, что нужно.

Низами подумал о двух девчонках, что спали сейчас обнявшись в широкой постели. Однажды, во время вечеринки, хвастаясь, Ахмед приказал им раздеться перед гостями донага и развлекался, наблюдая, как приглашенные поедают девочек глазами. Те же не замечали никого, кроме Ахмеда. И его, Низами, тоже. Ахмед был счастлив…

Низами закрыл глаза, кадык дернулся — он сглотнул судорожно. Терпение.

Теперь — только дождаться вечера. Вот мальчишка ему не нравится. От него придется избавиться.

Низами перевел дыхание. Ничего. Пусть спят. Пока.

Две машины — с Ахмедом и его людьми — несутся по шоссе на огромной скорости. На расстоянии километра в полтора за ними движется еще одна машина, не приближаясь, но и не отставая. Это «БМВ».

У обочины шоссе двое худеньких вьетнамцев, похожих на подростков, копошатся в моторе потрепанного «москвича». Движения их неторопливы, раздумчивы.

Проезжающий мимо решил бы, что они вовсе не спешат отремонтировать машину: их занимает сам процесс. И подумал бы по привычке: да и куда им спешить, все эти узкоглазые — лоботрясы и лодыри… И вообще, Восток — дело тонкое…

Но видит их только круглолицый мужичок в брезентовых штанах, телогрейке, шапке-ушанке. Он стоит в перелеске, на взгорке, рядом с видавшим виды «уазиком» и наблюдает за «ремонтниками» в окуляры большого полевого бинокля. Со спины его можно принять и за председателя колхоза на пенсионе, и за лесника… Но вот он опускает бинокль, — очки в металлической оправе, кажется, вросли в плоское лицо, а тяжелая невозмутимость укрупненных линзами глаз делает его похожим на большого партийного бонзу. Судя по одежке — впавшего в немилость во время «культурной революции», да так и не прощенного. Или — бежавшего в подмосковные леса.

Две машины появляются на шоссе — дорога там, внизу, и видно их километра за три. Вьетнамцы-работяги несуетливо подходят к багажнику, открывают его, споро набрасывают на плечи длинные, ниже колен, бронежилет ты, каждый вешает на плечо по два гранатомета, берет на перевес пулемет Калашникова — и разбегаются. Один замер за машиной, приладил гранатомет к плечу: когда «мерседес» покажется из-под горы, до него будет метров двадцать. То, что нужно.

Второй пробежал вперед метров сорок и затаился в неглубоком кювете.

«Мерседес» выкатывает на огромной скорости. На переднем сиденье, рядом с шофером, человек в пятнистой куртке цвета хаки.

Пом! — ухает гранатомет, словно из бутылки выдернули пробку в пустой комнате, доля секунды — и взрыв, — машина превратилась в сплошной летящий факел.

Едущий следом большой фургон стопорнулся, из распахнутой двери выпадают боевики…

Пом! Машина взрывается и рассыпается в воздухе на части. Выскочить успели трое или четверо. Они приникли к земле на миг, но почти сразу открыли огонь — наугад. Один из вьетнамцев, тот, что в кювете, ввязывается в перестрелку, другой рывком перебегает через дорогу — боевики не видят его за пламенем, — спокойно и хладнокровно приближается и нажимает спусковой крючок. Пулемет работал, пока не опустел магазин. Боевики тоже в бронежилетах, но Нгуен стрелял до тех пор, пока не только их головы, но и ноги не превратились в сплошное месиво. На лице его улыбка.

Из кювета поднимается и шагает к нему Джу. Он тоже улыбается. Они хорошо выполнили поручение Толстого Ли. Даже очень хорошо. Их ждет награда.

«БМВ» появляется неожиданно, резко тормозит и становится боком. Из окна торчит ствол пулемета. Тяжелые пули сбрасывают Нгуена с шоссе в кювет. Джу успел лишь повернуться и развернуть ствол. Пуля попала в лицо… еще… голова маленького Джу разлетелась на части.