Репетитор - Питер Абрахамc

— Ты только вспомни эти вечеринки на парковке у футбольного поля! Можешь представить мамину реакцию, когда мы ей скажем, что они оба в Принстоне или еще где?

Скотт промолчал. Пусть Том думает, что он воображает мамину реакцию.

— Все может быть, — сказал Скотт.

Том внимательно посмотрел на брата и получил в ответ взгляд, который говорил гораздо больше слов.

— Деньги?

— Ну, ты можешь, конечно, свести все к этому… Знаешь Микки Гудукаса?

— Лысый левша, который шаркает ногами? Подозрительный тип.

— У него есть полезная информация.

— Какого рода?

— По рынку.

— Он что, стал брокером? Я думал, он оценщик или еще кто.

— Он и был оценщиком. Потом стал брокером, у Денмана в Хоув. Он и сейчас брокер, просто не работает с ними.

— Человек Денмана? Что у тебя может быть с ним общего?

— Это он подкинул мне информацию по «Стентех». Насколько я помню, ты неплохо на них заработал.

— Да. — Том кивнул. — Но прежде чем покупать, я все тщательно проверил.

Акции «Стентех» — единственное вложение Тома в рынок ценных бумаг, кроме инвестиционных фондов.

— Понятно. В общем, я недавно забирал Руби с тенниса и встретился с ним. Он подкинул мне еще одну наводку — биотехнологии, новый продукт, который только что прошел тесты. Называется «Симптоматика».

— Как ее игра?

— Какая игра?

Том иногда задавал странные вопросы.

— Руби.

— Нормально, думаю.

— Ей нравится?

— Теннис? Конечно.

Нравится ли Руби теннис? Она уже давно занималась. У Руби хорошая скорость, но она невысокая девочка, поэтому трудно сказать, станет ли она настоящим профессионалом. Однако для ребенка очень важно демонстрировать долгую увлеченность каким-нибудь видом спорта, предпочтительно двумя, даже если нет шансов получить стипендию благодаря спортивным достижениям. Родители детей, которые занимались вместе с Руби, как раз на днях говорили об этом, пока ждали своих отпрысков с корта. Может, Брэндон в этом году станет играть лучше, не обязательно, как Сэм — тот уже был третьим в Андовере, — но хотя бы так, чтобы какой-нибудь тренер третьего дивизиона обратил на него внимание и порекомендовал в университет. Чертовы девяносто девять процентов!

— Милый ребенок, — сказал Том.

— Кто?

— Руби.

— А-а-а, да. Суть в том, что «Симптоматика» долго не продержится. Их новый продукт ожидает полный провал. Поэтому торги не продлятся долго.

— Ты что, играешь на бирже?

— Нет, — сказал Скотт, и это было почти правдой. — Но здесь никакого риска. Прогноз совершенно очевиден.

Том взглянул на висевший на стене портрет: пожилой мужчина, которого явно мучает какой-то недуг. Постороннему этот взгляд вряд ли что-то сказал, но Скотт прекрасно понял брата. «Очевидный прогноз» — не то выражение, которое страховой агент часто употребляет. Неопределенность — вот основа их бизнеса.

— Откуда ты знаешь, что этот продукт — или что там у них — провалится на рынке? — спросил Том.

— Гудукас познакомился во время круиза с одним парнем. Он ученый, работал там, теперь преподает в Массачусетском Технологическом — уволился, когда понял, что эта штука обречена. Они там все еще пытаются что-то сделать, но этот парень утверждает, что положение спасти не удастся. Они в самом начале допустили ошибку.

— Какую ошибку?

— Что-то насчет ДНК. Гудукас нарисовал мне схему на салфетке, и я все понял, но это слишком научно, да и не в том дело. Важно только то, что, как только результаты станут известны, рынок обвалится.

— И?

— Мы заработаем почти четверть миллиона.

— Доля Гудукаса?

— Комиссионные. Если это можно назвать долей.

Том покачался на стуле, точно так же, как это обычно делал старик. Скотту вдруг стало неуютно в странном треугольнике: он, Том и портрет. Братья не были внешне похожи на отца. Они были похожи на мать, а еще больше — друг на друга, разве что Скотт был повыше, а Том — потемнее, с более резкими чертами лица. Но их голоса — это замечали все — было практически невозможно отличить.

— Я не участвую.

— То есть ты отказываешься от четверти миллиона долларов?

— Но тебя-то я не останавливаю.

Скотт набрал в легкие побольше воздуха:

— В таком деле его брокер хочет подстраховаться.

— Введи в дело свои активы.

— Все равно не хватит.

— А проценты со «Стентех»?

— Ушли на ремонт дома.

— Ты потратил на ремонт восемь тысяч?

— Да, и получил все самое лучшее. — Скотт промолчал о том, что часть этих восьми тысяч была вложена в биржевые операции, которые себя не оправдали. Не стал он говорить и о том, что его дом теперь такой же красивый, как у Тома, а может, даже еще красивее. Если бы дома братьев оказались на одной улице, дом Скотта явно выиграл бы.

— У тебя отличный дом, — сказал Том. — Я уже это говорил.

Такое чувство, что он умеет читать мысли.

Скотт пожал плечами:

— Я не могу воспользоваться пенсионным фондом — придется иметь дело с Комиссией по банковской безопасности. А чтобы заложить дом, нужна подпись Линды.

— Она ничего не знает?

— Ты же сам знаешь, какая она…

Том ничего не ответил, только прекратил покачиваться на стуле.

— Остается наш бизнес, — сказал Скотт.

— Наш бизнес?

— Моя доля. Как залог.

Том опять принялся раскачиваться.

«Г. У. Гарднер. Страховая компания»: тридцать пять процентов — у Тома, двадцать пять — его доля, сорок процентов — контрольный пакет — у их матери, живущей в Аризоне.

— Я не уверен, что это возможно, — заговорил Том после небольшой паузы. — Начнем с того, что эта операция потребует моей и маминой подписи на разных документах, я даже не знаю на каких.

— Я, конечно же, выплачу все налоговые сборы, — сказал Скотт.

— А ты не можешь отказаться от этой сделки?

Братья взглянули друг на друга. Это всегда давалось Скотту с трудом: ему казалось, что он смотрится в зеркало, но отражение было каким-то странным, слишком ярким и не повторяющим жесты. Проблема, конечно, не в том, что его доля меньше. Все было честно: Том вступил в семейное дело сразу после университета, а Скотт еще десять или двенадцать лет занимался всем подряд, пытаясь найти себя: сначала в Бостоне, затем в Хартфорде он взбирался по карьерной лестнице в финансовой компании, затем занялся туризмом и, наконец, очутился здесь.

— Скажи, Том, ты когда-нибудь мечтал о независимости?

— Независимости? — Том недоуменно моргнул.

— О финансовой независимости. Ну, просто для того, чтобы… Я даже не знаю…

— Скотт, у нас неплохо идут дела, у нас обоих. Жены, дети, все остальное…

«У тебя, — подумал Скотт. — У тебя дела идут хорошо». Но ничего не сказал.

— Может, попросишь у мамы? — предложил Том.

— Ты прекрасно знаешь, что она слушает только тебя!

Том отвел взгляд.

— Я подумаю, — сказал он. — Это лучшее, что я могу сделать.

«Думай быстрее. — Скотт почувствовал раздражение. — Время уходит!» Конечно, Скотт имел в виду, что вопрос с «Симптоматикой» нужно решать как можно скорее, но в то же время он понимал, что дело не только в этом: черт, почему Том не чувствует, как быстро летит время?

3

Кила Гудукас начала последний сет, послав мяч за спину Руби. Каждое занятие заканчивалось маленьким соревнованием. Победитель — почти всегда это была Кила — получал приз, подготовленный Эриком — тренером клуба. Обычно это была аудиокассета, бутылочка «Гэйторейда»[5] или набор теннисных мячей.

Руби отвела ракетку назад и отбила мяч — снизу вверх, снизу вверх — Эрик повторял эти слова настолько часто, что к концу занятия Руби хотелось кричать. Мяч полетел в дальний левый угол поля. Кила послала его обратно — одним из своих отработанных ударов, после которых мяч летел низко над сеткой. Руби опять отбила в дальний угол — удар вышел даже лучше, чем предыдущий. Кила снова ответила низким мячом. Руби попыталась запутать противницу, послав мяч точно по центру. Кила отбила и послала мяч низко над сеткой. Руби отправила в центр еще два мяча. Низкий. Опять низкий. Дальний угол. Низкий мяч. Еще три удара. Низкий. Низкий. Низкий. Трижды — так это называется? Хорошее слово, можно сказать — великолепное. У Руби был список слов, которые она расставляла по порядку…

Следующий мяч Руби послала точно в сетку. Точно, это была она, потому что мяч — бамс-бамс-бамс, — скакал по ее стороне поля. Гейм, сет, матч. Девочки подошли к сетке и пожали руки.

— Хорошая игра.

— Хорошая игра.

Подошел Эрик, в руке у него была бутылка синего «Гэйторейда» — этот вкус Руби любила больше всего.

— Держи, чемпион. — Эрик протянул бутылку Киле.

Из-за швейцарского — или какого там еще — акцента «чемпион» превратилось в «шампион», и Руби сразу почувствовала себя гораздо лучше. Эрик посмотрел на учеников: