Михаил Горбачев - путь наверх (из книги Кремлевские заговоры) - В Соловьев

Уклончивость и покладистость Горбачева только вызывали глухое раздражение у крутого и прямолинейного Романова.

Как секретарь ЦК, Романов руководил тяжелой промышленностью и вооруженными силами, что было, несомненно, важнее дачного сельского хозяйства, которым ведал Горбачев. Однако, незадолго до смерти, Андропов возложил на своего земляка дополнительные обязонности: взвалил на него партийные кадры. Среди сторонников Горбачева числился министр иностранных дел Андрей Громыко, а среди сторонников Романова - начальник генштаба Огарков. Оба требовали больших капиталовложений в армию. Хотя казалось бы - куда больше?

Пока Андропов был еще способен стоять у кормила власти, Горбачев и Романов взаимно дополняли друг друга, а когда он заболел и окончательно слег, заменяли его вдвоем, несмотря на взаимную вражду. Увы, невозможно было поделить между ними пост генерального секретаря, когда умер Андропов. В те четыре дня, которые прошли с его смерти до "избрания" его преемника, они дали тем большую волю своим политическим страстям, чем усерднее вынуждены были их удерживать при жизни Андропова, но не знаем - и, скорее всего, никогда не узнаем - всех подробностей дуэли Романова и Горбачева у гроба их общего патрона. Достоверно известно, что те из "младотурок", кому все-равно в этой борьбе "не светило" призовое место - Гейдар Алиев, Виталий Воротников, Николай Рыжков, Егор Лигачев и шеф КГБ Виктор Чебриков - пытались урезонить дуэлянтов, призвать их к взаимной уступчивости. Но не тут-то было! Оба оправдывали свои бескомпромиссные позиции но не личным честолюбием, а высокими идеалами: Романов под популярными знаменами неосталинизма, национал-шовинизма и имперской идеи, в то время как Горбачев, будучи идеологически скорее нейтрален (идеологические страсти отбушевали в нем еще в сталинские годы, на студенческой скамье), предлагал укрепить империю - анахронизм с помощью скромных, паллиативных экономических реформ, частично памятных ему с бурных Хрущевских времен, а частично заимствованных им у своих учителей - Федора Кулакова и Юрия Андропова.

Оба выступали как спасители Отечества, и ни один не собирался уступать. Потому, что каждый понимал, что уступив сейчас, он уступит навсегда. Не в силах одолеть один другого, кажлый их них предпочел "голосовать" за Черненко, надеясь ко времени ухода этого брежневского денщика с политической сцены успеть перегруппировать свои силы и захватить власть. Таков был неожиданный исход этого политического поединка, из-за которого империя после смерти Андропова целых четыре дня оставалась без официального руководителя, если бы не почтенный возраст Черненко и не многочисленные его болезни, и кабы не уверенность кремлевских дуэлянтов, что дни его сочтены, не видать бы ему высшего кремлевского поста как собственных ушей.

Поживи Андропов еще год-другой, его наследником стал бы кто угодно, но только не 72-летний серый аппаратчик, одолеваемый предсмертными хворами и не очень даже соображающий что к чему.

За 15 месяцев своего правления, большую часть которого он провел в больнице, Андропов успел ввести в ограниченный состав кремлевской элиты достаточное количество верных ему людей, чтобы обеспечить себе безусловное большинство в Политбюро и Секретариате, двух высших органах партийной власти. Однако Андропов не взял в расчет, что не только большинство в кремлевском руководстве, но и единство его группы обеспечивалось только им самим, и никак более: он был как бы замковым камнем структуры, составленной из проверенных людей. Без него она должна была распасться, и немедленно распалась. Верные своему хозяину, его люди не были связаны между собой никакими обязательствами. Именно между ними разгорелась борьба за власть, а не не между "молодыми" и "стариками", как наивно полагало большинство западных наблюдателей. К слову сказать, "старики" оказались между собой более сговорчивыми, чем "молодые".

Смерть Андропова вызвала у них вздох облегчения, а ввиду раздора в стане его учеников в "стариках" мгновенно сработал инстинкт самосохранения, развитый у них еще со сталинских времен, когда борьба за политическое выживание означала борьбу за жизнь. Никто из них лично скорее всего не мечтал о власти и не надеялся на нее (менее всего - Черненко) честолюбие к этим годам уже перегорает. Власть, а точнее ее внешние атрибуты достались Черненко, но могли достаться Гришину, Устинову или Тихонову, кому именно из этих 70-летних - большого значения не имело, ибо любое из этих имен было псевдонимом обеспеченной старости, покоя, стабильности и почета, включая посмертный: торжественные похороны на Красной площади и захоронение в Кремлевской стене или возле нее. Верховная власть в руках любого из них была бы безличной властью, посмертным переизданием эры Брежнева, что и случилось при Черненко. Наперекор всем законам, история потекла в обратном направлении. Это был ностальгический контрпереворот стариков, а возможен он оказался только благодаря неприкрытому никакими партийными приличиями антагонизму между Романовым и Горбачевым.

С назначением Черненко борьба между этими двумя не прекратилась, а разгорелась с еще большей силой. Весь вопрос состоял в том, получил ли Горбачев в этой борьбе преимущество благодаря тому, что именно ему пришла в последний момент в голову спасительная идея передать власть во временное пользование больному и недалекому старику, самому случайному человеку на Кремлевском престоле за всю советскую историю.

Горбачев вел заседание ЦК, на котором официально утвердили кандидатуру Черненко на пост генерального секретаря, а спустя еще 2 месяца Горбачев выступил с номинационной речью на сессии советского "парламента", который "избрал" Черненко председателем Президиума Верховного Совета СССР. А получилось так, что Горбачев сам отказался от предназначенного ему политического наследства в пользу Черненко, обойденного Андроповым за 15 месяцев до этого. Происходило как бы восстановление нарушенной Андроповым справедливости, и это, несомненно, засчитывалось Горбачеву благодарными геронтократами, которые получили последнюю передышку. Что касается реальных обязанностей политического импотента Черненко, то их Горбачев и Романов, два секретаря ЦК и Политбюро, поделили между собой.

Горбачев, не любивший углов и конфликтов, пытался заключить с Романовым перемирие, что выражалось даже внешне: он демонстративно заговаривал с ним на разного рода церемониях, встречах и провожал на Шереметьевском аэродроме во время его поездок за границу, всячески пытаясь снять напряжение, хотя и не собираясь уступать.

Осенью 1984 года борьба вступила в решающую стадию. Главное действие Кремлевского спектакля, как обычно, происходило за кулисами, но на этот раз чуть ли не впервые в советской истории появилась редчайшая возможность (которой, увы, тогда не воспользовались) заглянуть в святая святых советской империи не тайком, не с помощью секретных источников, слухов и гаданий, а сквозь призму официальной прессы. Вот как, судя по ней, развивался осенний акт Кремлевской драмы.

В начале сентября Григорий Романов отправился в Эфиопию, однако не для того, чтобы спасти ее несчастный народ от голодной смерти, но чтобы присутствовать в Аддис-Абебе на съезде только что учрежденной там коммунистической партии. Это - официально. А неофициально - чтобы с помощью оружия и советников укрепить тамошний просоветский режим. На этот раз Горбачев уже не провожал и не встречал Романова - как позже не провожал и не встречал Романов Горбачева во время его поездок в Венгрию и Англию. Дипломатическое перемирие между ними кончилось. Напомним, что многие радикальные сдвиги в советском руководстве происходят именно в отсутствие в Кремле некоторых его обитателей: заговор против Берии возник, когда тот был в Восточной Германии; Хрущев снял маршала Жукова с поста министра обороны, пока тот охотился с маршалом Тито на югославском острове Врионе; а самого Хрущева сняли, пока тот отдыхал в Пицунде. Так произошло и на этот раз. Пока Романов находился в Эфиопии, был снят его сторонник маршал Огарков, начальник генштаба, де-факто министр обороны при старом и больном Устинове.

Помимо ведомственной субординации - Романов как секретарь ЦК курировал вооруженные силы страны - его связывало с Огарковым идеологическая близость. В журнале "Коммунист" и газете "Красная звезда" Огарков - вразрез с официальной партийной линией - выступил сторонником первого ядерного удара. Напомним и его знаменитую пресс-конференцию осенью 1983 года, когда он безоговорочно оправдывал уничтожение советским истребителем южнокорейского пассажирского самолета и предупреждал, что так будет и впредь с любым нарушителем советской границы. Во всем поддерживая Огаркова, Романов требовал от Политбюро официального согласия на уход на пенсию номинального министра обороны Устинова и назначения Огаркова на его место.