Слуги Карающего Огня - Сергей Волков

Силу тот посох имел не малую, да и значение у него было особое – мог он принадлежать лишь самому могучему родскому волхву, защитнику и обережнику отчего края, и никому больше. Правда Луня, привыкший видеть чародейную клюку все больше на стене, в душе считал, что все это байки. В жизни, по мыслям ученика волхва, важнее и полезнее лук с десятком добрых кленовых стрел или рогатина с бронзовым навершием. А посох – так, для важности…

– Садись! – кивнул Шык переодевшемуся Луне на низкую дубовую скамейку: – А ну, перечисли-ка для начала всех Лихих Раден, упаси нас от них Род!

– Тряся, Жара, Знобя, Гнетя… – уныло начал Луня: – Груда, Глуха, Лома, Пухна…

«Не прав, ой, не прав Луня про себя!» – слушая ученика, думал волхв: «Ишь ты, воем он хочет быть! И я хотел, когда был вот таким же… стригунком! Да нет, парень, не твоя это судьба, дар у тебя, и волхв из тебя выйдет зело могучий! А насчет Вычачи… Слов нет, силен парень, среди старших родов ни у нас, Медведей-Велесов, ни у Волков, ни у Рысей, ни у Лис таких больше нет, а уж во младших родах и подавно… Силен-то силен, но тут дело в другом – Вычачу не волховству учить, а от волховства отучивать надо – черное семя в душе у паренька, если тайные знания ему подарить, Черный волхв из него получится, и не мало бед принесет он родам, ой, не мало…»

– …Желта, Корча, Глядя, Слепя, Невя! – уверенно закончил перечислять Луня болести человеческого тела.

– Так-так… – покивал головой Шык: – Ну, а теперь – какими травами и наговорами от… Пухны, скажем, защитишь ты, волхв, старца, девку-нерожанку, и воя могучего?

– Для старца возьму я травы-колюки, в серпень собраной на еловой поляне… – начал было Луня, но тут из-за бревенчатых стен донеслось:

– Шык! Шык! Волхв, беда случилось, вож кличет!

Шык распрямился, словно верхушка дерева, освободившаяся от снежной шапки, шагнул из избы. Луня поспешил за ним, как всегда, врезался лбом в низкую притолоку, и потирая наливающуюся синевой шишку на лбу, побежал догонять широко шагающего через лужи волхва, размышляя на ходу, как так получается – волхв через дверь проходит, не сгибаясь, и ничего, а он, Луня, каждый раз о дубовину бьется, как бы ни гнулся?.

Шык шел через городище, мимо рубленных в лапу изб родов, чьи коньки украшали резные петухи, оберегавшие хозяев изб от всех бед, мимо Общей горницы, где собирались зимами роды на тризны и пиры, мимо столбов с медвежим ликом Влеса, покровителя их рода, прямо к хоромине вожа.

Вож рода Влеса, Бор Крепкая Рука, могучий, нестарый еще муж, соломоволосый, как и все роды, ждал волхва на крыльце, опершись на Посох Рода с навершием в виде медвежей лапы.

– Беда, волхв! – рявкнул он издали, взмахнув посохом: – Бабы в лес за Синий Камень по малину пошли, и нашли мертвого ара! Нехорошо он умер, страшно… Сердце из груди ему выгрызли, кости все поломали, коня убили… К нам ехал, точно, глаги при нем. Я в арском не силен, сам знаешь, но твое имя прочесть сумел. Вот такой подарок нам Ный поднес, чтоб его Яр спалил! Пойдем, Шык, в Маровой горнице он…

Горница Мары, низкий дом, все стены которого были покрыты черной смолой и разрисованы красными гневными зраками бога честной смерти, справедливости и силы Пра, чтобы слуги Ныя не охотились здесь за душами умерших, располагался на отшибе, за частоколом городища, на берегу небольшого круглого рукотворного пруда. Серебристые ивы склонили к воде свои длинные ветви, словно людские вдовы в печали застыли у места последнего покоя своих мужей…

Бор, Шык, Луня, старая Дара, что служила богини смерти Маре, и воевода рода Влеса Скол Каменный Топор остановились на пороге Черной горницы, и прежде чем войти, трижды окурили себя пахучей веткой можжевельника из священного костра – чтобы душа убитого ара не присосалась к душам живых, и не вырвалась из горницы Мары.

Луня увидел низкую широкую лавку, а на ней – человеческое тело. Человеческое? Едва ли он узнал бы в этом чудище человека – руки и ноги, сплошь в узловатых шишках переломов, были согнуты как угодно, только не так, как их сгибает человек. Голова свернута, и смотрит на спину, из открытого рта свисает длинный, не человеку – зверю впору, синий язык, широко раскрытые глаза застыли навек в жуткой муке, и все тело покрыто черной, запекшейся кровью, а слева, под ребрами, зияет рваная дыра, в которую легко могут войти два мужицких кулака. Страшен был мертвый ар, даже не страшен, а жуток, отвратен, и замутившегося Луню ноги сами повели прочь из смертной горницы. Повели-то повели, но как он уйдет – все, с кем пришел, тут стоят, в скорбном молчании у последнего ложа ара… И Луня остался, пересилил себя, только смотреть стал в угол, где горел синим огнем Очистительный костер, что сжигает всех посланцев Звизда, которые приходят к мертвым, чтобы разнести потом мор по земле.

– Он из кланов Огня, воин, стало быть… – нарушил тяжелую тишину Шык: – Без ворожбы скажу – это сделал не человек, а нелюдь. Человеку без нужды калечить другого человека не зачем. Можно и на нежить подумать, но у нежити повадка другая, им душа нужна, а тело… Тут душа цела, только мучается сильно. Дара! Готовь все к обряду погребения, да торопись – чую, если до заката не погребем мы его, беда будет!

– Не уж-то навом станет!? – всплеснула руками старуха и выскочила вон из горницы. Вскоре ее резкий голос, похожий на карканье вороны, уже раздавался в городище – Дара созывала других служительниц Мары себе на подмогу.

Шык наклонился над мертвецом, заглянул в выкаченные глаза. Луня вспомнил, как волхв говорил о том, что в зраке убитого мертвяка можно увидеть личину убийцы, и внутренне содрогнулся.

Шык выпрямился и произнес, обращаясь к воеводе:

– Догляд надобно поставить у Синего камня… Что за тварь это сделала, никак не пойму… Ни кики, ни дивы, ни другая нелюдь никогда мертвых не трогают, а тут как будто игрались с ним, как кошка с мышкой, покарай их Род, таких кошек!

Молчавший до этого Бор тронул волхва за плечо:

– Пойдем, Шык, в хоромы, знаки глагольные поглядишь, уж больно тяжко тут…

Воздух в Маревой горнице и вправду был тяжеленек – тщательно просмоленные стены не пропускали ни сквознячинки, а синее пламя Очистительного костра, где горели не дрова, а аспид-камень, что выменивали у горных невеличников, выжигало в воздухе все чародейство, в том числе и чародейство жизни…

Хоромина вожа рода Влеса стояла посреди городища. Это была та же изба, что и у других родов, только большая, под высокой тесовой крышей, с высоким же, «богатым» крыльцом, и вырезанными поверх входа громовыми знаками и личинами богов-покровителей – Влеса, Рода, водителя воев Руя, и могучего Уда, бога мужской силы. Хоромину ограждал круглый частокол-хора, не такой высокий и крепкий, как вокруг городища, но зато украшенный побелевшими костяками убитых врагов, людей и нелюдей.

Пока шли к крыльцу, Луня скосил глаза на огромный череп лиха из южных земель, круглый, с большую корчагу для закваски черемши величиной, с одной-единственной глазницей под тяжелым налобьем. Прадед нынешнего вожа родов, Зырь Лихоборец, убил его во время дальнего похода к Южному морю, в земли ахеев, убил в честном поединке, и имя его было прославлено в многих землях Великого Хода.

Внутри хоромины Луня еще никогда не был, и не возрасту ему, да и нужды не было – лишь зрелые мужи, вои и охотники, могли вступить на высокое крыльцо. Но Луне воем вообще не быть, он – будущий волхв, а волхвам посвящений и испытаний в Удовом озере на восемнадцатой зиме жизни проходить не надо, волхв, он и в пять зим – волхв, только не ученый, и посему сейчас Луня вошел в хоромину вместе со всеми, и никто ему ничего не сказал.

В Воевой горнице, месте, где вож держал совет, где награждал отличившихся дружинников, где вои из дружины его пили, ели и спали, все вошедшие уселись на застеленные мехами лавки у стола. Кто-то из молодых воев-дружинников притащил ендову меду и копченой медвежатины, еды настоящих мужчин, еды священной, Влесом даренной.

Луня оглядывался, примечая убранство жилища вожа. На стенах, на потолке, на полу – всюду здесь были меха, шкуры, кожи разных зверей. Многие Луня видел в первый раз, о некоторых слышал из былин и песен.

…И дарил ему побежденный ЗмейНе украсы, светиньем богатые,Не каменья, что стоят немеренно,А дарил ему чешуй-шкуру с плеч,Не секимую, не пробивную…

Поверх шкур висело оружие. Древнее, родское, зверовое. Рогатины-кремницы – на крупного зверя, луки со спущенными тетивами, сады с пуками клееных животным клеем стрел, стрел разных, на зверя, на птицу, на человека и нелюдя. Каменные топоры, ножи, старинные мечи из мореного дуба с пластинами черного острого камня по краю, легкие дроты с костяными навершиями, остроги и гарпуны, и отдельно – плетеные из луба, ивняка и еловых корней боевые личины, чтобы прикрыть лицо в бою и напугать врага. Много чего висело на стенах, но не это оружие привлекло внимание Луни – в красном углу, на белых, рыжих и черных шкурах туров, медведей и зубров висело новое оружие, оружие, делать которое родов научили ары: бронзовые секиры с прямыми и полукруглыми лезвиями, такими сподручно развалить противника от плеча до крестеца одним ударом, кожаные безрукавки-брони с нашитыми на груди и спине бронзовыми пластинами – для защиты, длинные копья с крюками на концах – против конного хороши, пернатые шестоперы – ими и резать, и глушить можно, высокие шеломы, блестевшие в полумраке натертыми боками, и самое ценное и заманчивое – мечи, мечта каждого подростка в любом из родских городищ, бронзовые, в два и три локтя длинной, широкие у основания и острые на конце – арской работы, пригодные больше для конного боя, а длинные, с закругленным концом и без крестовины у рукояти – родские, годящиеся и для жаркой конной рубки в степи, и для ратовища на лесных полянах.