Приманка для моего убийцы - Лорет Энн Уайт

Оливия шумно выдохнула: у нее сдавило грудь при мысли о том, что она потеряет Майрона, потеряет свое место на этом ранчо, ставшем для нее домом. Когда снова налетел ледяной ветер, она опять испытала это ощущение. Ей показалось, что вокруг холодная темнота. Круг замыкался.

Перед ее мысленным взором промелькнули фотографии в рамках на стенах библиотеки Майрона. Тот факт, что они все еще там висели, доказывал, что у него остались чувства к собственным детям.

– Я не знакома с его детьми, – еле слышно ответила Оливия. – Я никогда с ними не разговаривала.

– Лив, кто-то должен это сделать.

Глубоко задумавшись, Оливия вычистила и напоила Спирит при свете керосиновой лампы, висевшей на балке сарая. Оливия поставила кобылу в стойло, потом вернулась в свой коттедж и накормила Эйса. Стоя под горячим душем, она собралась с мыслями, прежде чем тепло одеться и отправиться в хозяйский дом, чтобы поговорить с Майроном. Эйс увязался за ней. Пока они шли по узкой тропинке, под ногами похрустывали листья. Тропинка шла от коттеджа Оливии через густую рощицу дрожащих осин, а потом поднималась по лужайке к трехэтажному бревенчатому дому.

Фонари на крыльце и лампы внутри дома изливали в темноту желтый приветливый свет. Оливия поднялась по деревянным ступеням, вытерла ковбойские сапоги о коврик и открыла величественную деревянную дверь.

Когда она вошла в холл с выложенным каменными плитами полом, Адель как раз шла мимо с нагруженным подносом. При виде Оливии она вздрогнула и резко остановилась у подножия широкой лестницы.

– А, это ты! – сказала Адель. Вид у нее был странно взволнованный. – Я… как раз несу ужин мистеру Макдона. Сегодня он ужинает в библиотеке.

– Никто не бронировал места на ужин в хозяйском доме? – Оливия повесила куртку на рога у входа, исполнявшие роль вешалки. С высокого сводчатого потолка свисала кованая люстра, отбрасывая на холл многогранный свет. Справа от входа располагалась гостиная с открытой планировкой, где гости могли отдохнуть перед камином, посмотреть телевизор, посидеть за компьютером или поиграть на бильярде. Маленький бар в гостиной открывался на время трапез. Далее располагались столовая и кухня.

– Сегодня никто, – ответила экономка. – Но у нас забронированы места на пятницу и на выходные.

Хотя гости больше не останавливались в комнатах наверху, в хозяйском доме можно было пообедать. Судя по тому, что сказал доктор Холлидей, следующим летом кухня, вероятно, уже не откроется. Скорее всего, это последние выходные для гостей на ранчо. Мысль была отрезвляющей.

– Позвольте мне отнести ужин вместо вас. – Оливия протянула руку. – Мне в любом случае нужно с ним поговорить.

Экономка передала ей поднос.

– Как он сегодня?

– Полон жизненных сил, если ты об этом.

На лице Оливии появилась широкая улыбка.

– Что ж, это хороший знак. Вы можете ехать домой. Я посижу с ним, пока он поест, а потом уберу на кухне.

Адель какое-то время смотрела на Оливию. Выражение ее глаз понять было невозможно. Адель развязала фартук.

– Как хочешь. Я сейчас все закончу и уйду.

Адель была раздражительной, но необходимой для ранчо и для старика. Оливия задумалась о том, что станет делать экономка после его смерти.

Дверь в библиотеку оказалась чуть приоткрытой, и Оливия подносом распахнула ее пошире.

В камине разожгли огонь, поленья потрескивали. Майрон сидел в инвалидном кресле, спиной к двери, и смотрел в окно. Эйс направился прямиком к камину.

– Привет, Старик.

Майрон повернулся, и его грубоватое лицо под копной серебристо-седых волос расплылось в улыбке.

– Оливия!

Майрон развернул кресло на колесах.

До того как болезнь свалила его, он был великолепным, крупным, резким мужчиной-горой. Он по-прежнему напоминал Оливии постаревших Шона Коннери и Харрисона Форда в одном лице. У него была густая пиратская бородка.

– Проголодались? – Оливия подняла поднос повыше.

Майрон подъехал к камину.

– Поставь его на столик у огня. И налей выпить. Присоединишься?

– Пожалуй, да.

Она поставила поднос на маленький столик у камина, подошла к буфету и налила им обоим виски. Бутылку она поставила на стол рядом с Майроном, чтобы он мог до нее дотянуться, и уселась в большое кожаное кресло с другой стороны камина. Оливия сделала глоток скотча, наблюдая, как Майрон подносит ко рту ложку. Руки у старика дрожали сильнее, и суп пролился. Цвет лица стал землисто-бледным, щеки под бакенбардами запали. Глаза слезились, белки пожелтели. Оливия ощутила жуткую пустоту в желудке.

– Что тебя гложет, Оливия?

Она задумчиво посмотрела на большую фотографию сына Майрона, висевшую на почетном месте – над камином, выложенным из речного камня. Коул Макдона как будто угрюмо и испытывающе смотрел на Оливию сверху вниз такими же глубоко посаженными серыми глазами, как у отца. Волосы Майрона поседели, а волосы Коула пока оставались буйными и темными, кожа была коричневой от сильного загара.

Это был портретный снимок, сделанный в лагере альпинистов на горе Нангапарбат. Он излучал грубую мужественность, бесшабашное отношение к жизни. Несколько лет назад это фото поместили на обложке журнала «Мир вокруг», когда Коул написал для него статью – отчет из первых рук – о трагическом нападении бойцов Талибана на альпинистов в лагере на горе Нангапарбат. Статью Коул впоследствии превратил в книгу. Затем по книге был снят фильм. Один – два в его пользу.

Коул, бывший военный, когда-то преподавал психологию и философию, потом стал военным корреспондентом, затем – писателем-документалистом, описывающим приключения. А еще литературным адреналиновым наркоманом, жившим на лезвии бритвы под названием смерть и старавшимся объяснить с точки зрения психологии поведение тех, кто жил так же. Это было главной темой всех его произведений: почему мужчины и женщины совершали экстремальные поступки, почему одни люди выживали вопреки всему, а другие погибали. Оливия изучила заголовки его книг, стоявших на полках в библиотеке Майрона.

Коул стал жертвой стремления к самолюбованию. Оливия пришла к такому выводу некоторое время назад. Ей была неприятна сама мысль о нем, возможно, потому, что она завидовала его свободе, его способности проживать жизнь на предельной скорости и с такой жаждой.

Майрон следом за Оливией тоже посмотрел на портрет. Его рука, державшая ложку, замерла.

– В чем дело? – спросил он.

Оливия откашлялась.

– Где он сейчас?

– Коул?

– Да. И Джейн. Она все еще в Лондоне со своей семьей?

Старик медленно положил ложку, потянулся за стаканом с виски, сделал большой глоток и закрыл глаза.

– Ты говорила с Холлидеем?

– Да.

Майрон промолчал. В камине громко треснуло полено. Эйс перевернулся на спину, расслабленный, словно щенок, его язык свисал набок.

– Он мне сказал, – продолжала Оливия.

Старик открыл глаза.

– Что именно?

– Что вам придется принимать решение относительно сиделки или хосписа. Док сказал, что кому-то следует позвонить Коулу и Джейн и сообщить им о том, что происходит.

Кустистые седые брови Майрона опустились, глаза превратились в щелочки. Очень спокойно он ответил:

– Только через мой труп.

– Что через ваш труп, Майрон? – так же спокойно ответила Оливия. – Пригласить сиделку? Отправиться в хоспис? И позвонить вашим детям?

– Все вместе. – Он допил остаток виски, взял бутылку и налил еще на три пальца в хрустальный стакан. Оливия знала, что он принимает много лекарств. Пожалуй, ему не стоило столько пить. С другой стороны, почему нет, если человек все равно умирает?

– Я не дам и ломаного гроша за то, что говорит наш замечательный доктор. Если мне предстоит умереть, то я сделаю это здесь. На своих условиях. На своем ранчо, в своем собственном чертовом доме. Где я прожил всю свою чертову жизнь. Куда я привел свою жену. Где у нас родились дети…

Его голос прервался, оставив невысказанные слова висеть в пустоте.

«Где погибла моя жена. Где погиб мой младший сын… Где моя семья развалилась…»

Пламя камина отразилось в его повлажневших глазах.

Оливия поставила свой стакан на столик и нагнулась вперед, положив руки на колени.

– Майрон, если вы не переедете в такое место, где за вами будут ухаживать, вам потребуется медсестра, живущая в доме…

Он резко вскинул руку.

– Прекрати. Даже не думай об этом. Тот день, когда мне потребуется сиделка, чтобы вытирать задницу, чистить зубы и выносить горшок, станет днем моей смерти. Достоинство. Чертово достоинство. Или я прошу о слишком многом?

– Вашим детям следует знать. У них есть право…

– Хватит! – Майрон с грохотом поставил стакан, его щеки покраснели. – Ни за что на свете. Я не хочу, чтобы эти двое ссорились из-за наследства, пытаясь продать это ранчо еще при моей жизни. А они попытаются сделать это, попомни мои слова.