Обреченный мост - Вячеслав Демченко

…Войткевич и Новик в неброской форме тылового корпуса выбрались из контрминной галереи — заранее прорытого тоннеля для ведения подземной минной войны, как это было при осаде Севастополя 1854—55 годов. Таких тоннелей, веером расходящихся от гласиса крепостного рва, под Керченской крепостью было прорыто множество, более семи десятков.

Выбравшись, они оказались вблизи мощеной дороги, на которой как нельзя кстати…

— Ты дывы, яка гарна бричка! — с радостью, не предвещающей седокам «брички» ничего хорошего, протянул Яков.

В чёрных терновых зарослях блеснул притемнёнными фарами штабной «Хорьх» представителя «Адмираль Шварце Меер». Ни много ни мало — Адмирала Чёрного моря! И в сопровождении всего одного трескучего БМВ береговой охраны с коляской.

Новик положил ладонь на руку Войткевича, потянувшуюся было за ремень, к рифлёной рукоятке «Парабеллума 08», и кивнул через плечо.

Яков понятливо кивнул и, бросив рукоятку пистолета, потянулся к голенищу сапога за плоским немецким штыком.

И впрямь: пусть до Северных ворот крепости было ещё добрых полтора километра и сами ворота были как бы в капонире, выложенном тёсаным известняком, из которого сначала ещё выйти надо, чтобы глянуть на дорогу, вьющуюся степью, — но бережёного, как говорится, бог бережёт. Не надо шуметь.

Переглянулись, старший лейтенант перебросил на грудь «шмайссер», капитан включил плоский карманный фонарик в жестяном корпусе. С деловитостью патруля разведчики перегородили мощённую камнем-дикарем дорогу: «Halt!»

С этого момента над топливным снабжением контингента «Kriegsmarine», дислоцированного в Керчи, нависла никем пока ещё не подозреваемая, но серьёзная опасность.

И не единственная, поскольку действовали ещё и партизаны…

Крым. Октябрь 1943 года. Партизанский отряд Ф.Ф. Беседина вблизи долины Коккоз

Хачариди и Боске

Десант выбросили в оперативной зоне Южного партизанского соединения.

Но на месте приземления диверсантов ожидала засада. Не иначе как татары из местного охранного батальона выследили резервную посадочную площадку и дали знать оккупационным властям. Те, не считая нужным расточать истинных арийцев на авось, отправили румын. Заодно и проверить, как говорится, «на вшивость». В последнее время ряды партизан стали пополняться бойцами не только татарской, но и румынской, и даже словацкой национальности. Ибо дела немцев здорово походили на аутентичный «Швах!»

Но эти румыны «не подвели». Пятерых партизан, что должны были встретить небесных гостей, застали врасплох и зарезали, не дав сделать ни выстрела. Потом каратели, заслышав гул советского самолёта, зажгли заботливо приготовленные партизанами костры и встретили парашютистов предложением сдаваться.

Однако те не пожелали понимать ни ломаный русский, ни румынский вариант немецкого. Прямо там, на небольшом плато, вспыхнул бой.

Трое парашютистов погибли, ещё две группы — двое и трое — под прикрытием темноты разбежались разными тропами.

…Вид приведённого Сергеем Хачариди в отряд парашютиста-диверсанта немало озадачил командира отряда Фёдора Беседина.

«Такой себе, понимаешь, фунт лиха, упавший с неба вместе с пудом соли», — ещё раз глянул он на смуглолицего лейтенанта, и впрямь буквально «упавшего с неба».

С пилоткой, на немецкий манер, под пристяжным погоном, в чужом — во всех смыслах — рыжеватом кителе с накладными карманами, в отвороте которого с непривычным шиком виднелись рубашка цвета хаки и галстук с золочёным зажимом. «Фу ты, ну ты…» — одним словом.

Не подтверди Центр, что «гостинец» от самого Старинова, отвёл бы в ближайший овраг — и вся недолга.

— Ладно, — вздохнул командир. — Теперь, значит, на отряд и на вас возлагается задача Центра: «В первую голову уничтожать эшелоны с топливом, идущие на удалённые базы немецкого флота в Керчи и Феодосии…».

— Что значит в «первую голову»? — поинтересовался тонкостями языка лейтенант, бывший по национальности испанцем.

— На бензин кидатись, наче муха на гівно, — ещё более сомнительным эвфемизмом пояснил Фёдор Фёдорович.

Сообразив, что ему и русских двусмысленностей более чем достаточно, испанец решил на украинских уже не заморачиваться. Просто кивнул.

«Как будто я тут харчами перебираю, какой эшелон рвануть, а какой на закусь оставить, — внутренне ворчал Фёдор Фёдорович. — Мне вообще-то до тех эшелонов не рукой подать, чай, не по горам, да лесными тропками идут…»

И впрямь, выбираться из среды традиционного партизанского обитания — леса, — в голую степь Керченского полуострова? Где там обитать прикажете, в сусличьих норах, что ли? «Значит, — чуть слышно вздохнул командир, удерживаясь, чтоб не выматериться. — Значит, предстоят крайне рискованные и самоубийственно дальние вылазки-акции».

«Потому, наверное, и вся эта затея с испанцами… — снова глянул Фёдор Фёдорович в лицо лейтенанта Боске, на лепку крупных, выразительно романских черт, — …что на румын похожи».

Румынских вояк на полуострове была не одна дивизия, а в охранении стратегически важных железнодорожных узлов — так за правило.

— Ну что ж, — поскрёб Фёдор Фёдорович в куцей каштановой бородке, разглядывая карту из планшета лейтенанта. — Раз уж вас интересует перегон между Джанкоем и Владиславовкой… — Беседин ткнул в карту тупым концом карандаша. — Пожалуй, есть у меня вариант. Но сначала я должен связаться со штабом бригады.

— Это долго? — спросил Мигель.

— Может, и долго, лейтенант, но обязательно, поскольку касается подполья на этом участке железной дороги. Я знаю человека, с этим подпольем связанного. Но без санкции командования не имею права. Очень уж ценные это люди, товарищ Боске.

— О, я понимаю, Теодор… Фьодор Фьодорович, — поморщился тот, лелея за пазухой козьего тулупчика простреленную руку. — Но ведь и нас не зря прислали. Довести работу ваших товарищей до логического завершения…

Беседин внимательно посмотрел на испанца и проворчал невнятно:

— И то, правда, кой чёрт смысла в разведке, если потом не воевать. Ну, коль вас к нам воевать прислали…

Из письма работника Коминтерна С. Благоевой Георгию Димитрову:

«Старинов согласен взять всю восемнадцатилетнюю испанскую молодежь. Эта молодежь находится теперь в очень тяжелом положении. В Саратове около 100 человек — юношей, часть из них в ремесленном училище, часть на заводе — разутые и раздетые и многие разлагаются… А в армии они все станут закаленными и стойкими… и мы, таким образом, спасем испанскую молодежь…»