Девушка с девятью париками - Софи ван дер Стап

– Меня будет тошнить?

– Может, – говорит Ханнеке. – Но не обязательно. Видишь этот пакет? – она указывает на один из прозрачных мешков. – Это препарат против тошноты.

Я читаю на пакете название волшебного средства – дексаметазон. Правда, у него есть один неудачный побочный эффект: задержка жидкости. Уже через час я выгляжу и чувствую себя как рыба фугу, надутая всеми удерживаемыми телом жидкостями. У меня красные щеки, а лицо и руки до ужаса распухли. Меня не рвет, но такое чувство, что именно это и происходит, что гораздо хуже самой рвоты. Наконец мой желудок не выдерживает, и волна желчи извергается наружу. Я могу уловить запах последнего, что ела, – сэндвича с салатом из тунца. Никаких больше салатов с тунцом. Никогда. Тошнило меня весь оставшийся день, но, к счастью, вырвало лишь однажды. Мой первый бонус.

Вторник, 1 февраля

Моя семья превратила палату в командный центр. Мама проводит со мной круглые сутки, чтобы мы вместе прошли через этот кошмар. По ночам она спит на раскладушке рядом с моей кроватью. Но сон не входит в спецпакет. Каждое утро в семь нас будит утренняя смена: сестры, иглы и пронзительная дама, катящая тележку с кофе. Рак снова заставляет меня почувствовать себя маленькой девочкой. И я отчаянно нуждаюсь в маме. Каждый раз, когда мне надо в туалет, она отсоединяет капельницу, а когда мне слишком тяжело, чтобы подняться, она одной рукой чистит мне зубы, а другой держит у меня под подбородком плевательницу. Она помогает сестрам приглядывать за мной и охраняет мой сон.

Отец занимается деловой стороной вопроса, проверяя моего врача с помощью всех своих друзей-медиков и изучая заболевание. Он профессиональный пользователь Сети, и, насколько я знаю, именно там он проводит все время с девяти утра до девяти вечера. Он переговорил со всеми в больнице и, услышав о Mayo Clinic в Америке, сделал ее своей новой целью. За последние несколько дней он установил более серьезные отношения с моим врачом, чем я. Стоит мне отвернуться, папа гонит доктора Л. проверить свои последние рекомендации по моему лечению. Сама я не так увлечена общением с доктором Л. Мне он так же противен, как и моя болезнь.

Своя роль есть даже у Сис. Пока рак сделал одно хорошее дело: он вернул мне сестру Наши ссоры определенно канули в лету Она полностью взяла на себя домашние хлопоты, а это гораздо больше, нежели кормление нашей слепой кошки-маразматички и вынос мусора. Она следит за тем, чтобы мой отец правильно питался, и удивляет маму телефонными звонками, бутербродами и глянцевыми журналами. Понятия не имею, где она находит время на то, чтобы делать все это, заканчивать диссертацию и навещать меня, но она каждый день появляется в больнице, вооруженная свежей пастой, органическим супом, кремом для тела и сияющей улыбкой.

Когда мне только поставили диагноз, я пыталась провести собственное исследование, но с треском провалилась. Набрав в интернет-поисковике “рабдомиосаркома”, я получила в ответ 846 тысяч ссылок. Чересчур мною для редкого вида рака. Я захлопнула крышку ноутбука. Я чувствовала себя так, будто каждая из этих ссылок убивала мои мечты. В общем, я счастлива, что предоставила своей семье делать эту работу. У меня же работа только одна: химия. Чтобы мне стало плохо, а потом хорошо. Этим я и занимаюсь. Единственный пункт в моем списке дел – выжить. Я лежу в постели, решив оставить весь этот бардак за скобками. Меня ничто не трогает, даже боль при введении капельницы или когда меня тошнит в ведро, которое мама держит в руках. Я никогда еще не чувствовала такую пустоту в своей жизни.

Среда, 2 февраля

«Только посмотрите, как она выглядит! Это же совершенно неприемлемо. Если вы немедленно что-нибудь не сделаете, я лично заберу бедняжку отсюда!”

Из своей палаты я могу слышать, как Ян и еще один наш близкий друг, Йохем, распекают доктора Л. в коридоре. Яну все сходит с рук, ведет ли он собственное ток-шоу по телевизору или травит моего врача. Я понимаю, что доктору Л. неудобно находиться рядом с Яном, и это заставляет меня улыбнуться.

Моя голова из рыбы фугу превратилась в футбольный мяч цвета спелого помидора, а руки даже отдаленно не напоминают свои прежние формы. Тот факт, что я стала на три кило больше, чем вчера, не укрылся от глаз Яна и Йохима.

“Эй, солнышко! Да ты прям светишься сегодня. Этот оттенок малинового очень тебе идет, – Ян достает из своей сумки картонную коробку со свежевыжатым черничным соком. – Антиоксидант или что-то в этом роде”.

Йохем преподносит мне еще две бутылки темно-красной жидкости. Этикетка гласит: “БУЗИНА”. “Я попросил чего-нибудь с большим количеством витаминов, – говорит он тихо. – Продавщица сказала, что это как раз для тебя”. Он наклоняется и целует меня в щеку.

Помимо членов моей семьи Ян, Йохем и моя лучшая подруга Аннабель – единственные люди, которых я в эти дни хочу видеть.

Ян и Йохем замечательные, но именно Аннабель ходит ко мне почти ежедневно. Мы знакомы еще с тех пор, когда учились читать и писать в детском саду. С тех самых пор и дня не прошло, чтобы мы не знали, что поделывает другая и в чьей компании.

Мы обе Близнецы по гороскопу. Чтобы оправдать наши совершенно разные характеры (равно как и ее веру в астрологию), Аннабель поясняет, что есть два типа Близнецов: те, в ком больше от Тельца, и те, в ком больше от Рака. По ее словам, в ней больше Тельца, а во мне – Рака. По-видимому, теперь уже буквально. Я никогда этим по-настоящему не интересовалась, но уверена, что у нее есть астрологическое объяснение тому, что она пошла в университет изучать маркетинг, тогда как я выбрала политологию. Если бы Аннабель была мужчиной, думаю, я бы до безумия в нее влюбилась. Жаль, что ни одна из нас не интересуется женщинами. Аннабель – мой проводник в мире моды, но каким-то образом между обсуждением топиков от Missoni и сумок Balenciaga мы находим время на разговоры о солнечной энергии, инфляции и геноциде в развивающихся странах.

Мы вместе познавали мир. Будучи совсем девчонками, потом подростками, потом (предположительно) уже взрослыми. Мы ели улиток в Дордони и сладости в гавани Копенгагена. Мы стояли с раскрытыми ртами под люстрой Жозефины Бейкер в ее французском шато, набитом летучими мышами. Мы плавали, визжа, среди водорослей в Дании и покупали наши первые взрослые туфли в лондонском бутике.

Расставались мы лишь дважды. В первый раз, когда я уехала в Гималаи, и потом – когда Аннабель отправилась на стажировку в Нью-Йорк, где работала в небольшом модном доме, специализировавшемся на свадебных нарядах. Она только-только вернулась, когда в нашу жизнь вошел рак, хотя, оглядываясь назад, мы обе еще раньше видели признаки того, что что-то не так. Я приезжала навестить ее в декабре, чтобы мы смогли отпраздновать Рождество и Новый год вместе. Она была в трех кварталах и двух “Старбаксах” от меня, когда я, задыхаясь, преодолевала бесконечные ступеньки городского метро. И было определенно на меня не похоже уйти с новогодней вечеринки в районе часа ночи, несмотря на симпатичного ньюйоркца прямо передо мной. Конечно же, я взяла его визитку, что привело к субботнему утру в Музее современного искусства, а это, в свою очередь, к кофе в Pastis, а закончилось романтическим ужином с большим количеством красного вина. На следующее утро я проснулась в кашле и поту где-то в Нижнем Ист-Сайде. Когда я тихо притворила за собой дверь, на улице все еще было темно. В восемь утра я уже стояла на пороге квартиры Аннабель.