Молния (СИ) - Лана Александровна Ременцова

Поела немного кровяной колбасы, морщась и пытаясь найти негатив в ней, но вкус оказался очень даже ничего.

– Из чего она? – спросила у снующей кухарки.

– Кровь бронзиков, – её голос показался каким–то скрипучим.

– Это кто?

– Горные животные.

Василина обратила внимание на необычные зубы кухарки, вроде на вампирские клыки не похожи, страшные острые и очень частые, будто их не тридцать два как у людей, а сто тридцать два. Женщина с жёлтым и вытянутым лицом внезапно стала принюхиваться как Гончая Борзая и, схватив её за руку, раскрыла пасть.

Василина вскрикнула, пытаясь вырвать руку.

– Мара! На место! – послышался грозный голос Зоряна, а в следующий миг кожаный хлыст ударил кухарку. Она отпрыгнула и забилась под стол, рыча как собака.

Василина вскочила и как ошпаренная, подбежала к вампиру, встав ему за спину и притихла.

– Что с ней? – хмыкнула.

– Мара, я сказал на место! – он снова щелкнул хлыстом по полу рядом со столом и с такой силой, что та ещё больше зарычала. Тогда Зорян подошёл, вытянул женщину за шкирку, встряхнул, как котёнка, и, взяв за грудки, уставился в глаза.

– Она моя, тронешь, убью, – процедил.

Та судорожно отрицательно замотала головой, однако по ней сильно виделось, что она пытается отдышаться, будто пробежала кросс на скорость.

Он отшвырнул её в сторону каморки. Кухарка поползла на четвереньках к себе и закрыла дверь.

– Что с ней? – опять прошептала на смерть перепуганная девушка.

– Она почувствовала в тебе кровь и плоть. Ты для неё лакомый кусок, людей в нашем мире нет, а для зубастых ты как самый вкусный торт у вас.

У Василины поползли брови на лоб.

– Она тоже из зубастых?

– Все слуги вампиров из них. Это низшая каста. Одни из них одомашненные прислуживают нам, другие – ещё дикие обитают в горах, и если любой вампир случайно забредёт туда, то может не вернуться.

– Ужас, а как же она почувствовала? Ты же окружил меня силовым полем.

– Я и сам не знал, что оно слабеет, когда меня рядом нет. Прости, с людьми в таком качестве тоже сталкиваюсь впервые. Придётся тебе даже, когда я моюсь в душе, находиться рядом.

– Кошмар, – протянула Василина и присела на стоящий рядом стул с высокой спинкой из светло–голубого дерева.

Он улыбнулся.

– Зато мне будет приятнее, представь, я моюсь, а ты сидишь рядом и лицезреешь мою наготу.

– Я – я, не могу.

– Хватить блеять, как молодой бронзик, идём. Я, спасая тебя, не смыл с себя мыло.

Девушка попыталась возмутиться, но не смогла, вампир уже сгрёб её в охапку и взлетел на третий этаж. Подлетел к душевой, открыл дверь и впихнул внутрь.

– Стой здесь, я быстро и полетим, погуляем перед сном.

Василина открыла рот, когда он бесцеремонно сбросил халат на кушетку и остался в чём мать родила. Ухмыльнулся, обнажив идеальной формы клыки, и зашёл в душевую кабину. Смыл мыло, вышел и свысока взглянул на неё.

– Не хочешь тоже помыться?

Она отрицательно мотнула головой.

– Зря, я не разрешу тебе ложиться со мной в чистую постель грязной с вашего кладбища.

– П – п – постель?

– Хватит заикаться, неужели ты такая тупая, что не понимаешь, что теперь и спать нам придётся вместе, личная комната отменяется. Или ты хочешь, чтобы моя прислуга тебя сожрала, разорвав на части. И мыться ты будешь также в моём присутствии.

– Но я так не могу.

– Васька, заруби себе на носу, теперь ты под моей защитой, а отдать тебя на растерзание кому–то другому не в моих планах. Давай, я жду.

– Мыться?

– Да.

– А ты отвернёшься?

– Нет.

– Почему? Я же стесняюсь.

– Я имею право видеть, что защищаю, и за кого буду платить в академии, причём совсем нехилые деньги.

Её глаза увлажнились, руки задрожали. Он не дал ей выть от безысходности, подошёл, наклонился, взялся за полы платья и поднял вверх, снимая его через голову. Она стояла молча и смотрела на него, не зная, что делать, кричать бесполезно, сопротивляться тоже. «Мамочка, как–то странно, повернулась моя жизнь. Такого жениха я хотела? Не знаю».

Дальше он снял с неё бюстгальтер, трусики и туфли.

Она на его удивление не стала стыдливо прикрываться, а вытянулась в струну, выставляя шикарную грудь напоказ.

– Почему ты не смущаешься и не визжишь? – он опешил, невольно, разглядывая её совершенную фигуру, член сразу заявил о себе выпиранием под полотенцем.

– А зачем? Насколько я поняла, выхода у меня никакого нет. Ты думаешь, что теперь имеешь на меня все права. Учиться у вас я не собиралась, это ты навязываешь мне вашу академию. Спать в твоей постели приведёт к сексу с тобой, а это далеко не ухаживания, и совсем не то, о чём я молила небо. Здесь я на правах проститутки, так?

Её поведение и слова смутили его, чего он вообще не ожидал от себя, член резко обмяк, в том, что являлось вампирской душой, образовалось какое–то разочарование.

– Я не нравлюсь тебе? – выдавил из себя как–то натянуто.

– Нравишься даже очень, тебе сейчас отдаться или позволишь пару дней привыкнуть? – изменение из робкой девушки, этакой соблазнительной жертвы в ироничную стерву, его потрясло.

– Нет, сейчас я тебя не хочу, иди, мойся.

Она отвернулась и вошла в душевую кабину. Он подсознательно наблюдал за ней сквозь полупрозрачное стекло. Да, её тело его возбуждало, но эта внезапная перемена остудила пыл. Такая отдача ему совсем не зажигала, наоборот даже начала раздражать.

Девушка вымылась, вышла мокрая, подошла и протянула руку.

– Там нет другого полотенца. Ты сам меня и вытирать будешь?

Он, смотря ей в глаза, взял с вешалки, не оглядываясь, чистое полотенце и подал.

– Спасибо, – она начала нарочно медленно вытираться, а когда протёрла там, услышала его скрежет ногтей о кушетку.

– Что?

– Ничего, одевайся.

Девушка оделась. Он взял её за руку, вышел, спустился на второй этаж и зашёл в одну комнат.

– Это моя спальня. Мне надо одеться, – снял полотенце, подошёл к шкафу и вытянул вещи.

– У тебя здесь неплохо. А спать вместе мы будем голыми? У меня же нет здесь вещей, не ночнушки, не халата, ничего.

Он бросил вещи на большую постель алого цвета, подлетел к ней и пригвоздил к стене, пребывая всё ещё в обнажённом виде, схватил за щёки.

– Ты решила показать себя стервой? Не пыжься, я не потерплю этого. Будешь язвить, останешься совсем голой и в академию пойдёшь в моих вещах.

– А что ты