Любовь выбирает отчаянных - Ольга Маховская

Клава погрузилась в размышления:

– К Милке я не пойду. Он у нее околачивается. Я ее по телефону вызову.

– С Милкой особая будет разборка: вам фактически приходится расплачиваться за ее фантазии. Если она такая сердобольная, то и занималась бы благотворительностью сама. Иначе вы будете не последней ее жертвой.

Милка сама явилась к Клаве, заинтригованная быстро развивающимися событиями. Она даже была готова покаяться в содеянном, но только не отступить от своего кредо:

– Любовь не проходит с годами, Клава!

Клава взглядом метала в нее молнии.

Мила оправдывалась:

– Да это Мишка меня уломал тебя с ним списать. Ему же кто-то из наших одноклассников сказал, что я пишу в колонии, «мужчинам в трудных обстоятельствах».

Милка где-то вычитала это политкорректное выраженьице и с радостью и нажимом повторила его еще раз:

– Мужчина в трудных об-сто-я-тель-ствах! Ты же женщина его мечты! Потом Мишка узнал из писем, что его симпатия стала взаимной, и совсем с ума сошел! Он же стал там передовиком производства, чтобы быстрее к тебе приехать! И вышел с намерением начать новую хорошую жизнь.

Милка была окончательно сформировавшимся идеологом движения жен-заочниц.

Клава опять была виновата, и ей это уже совсем не нравилось:

– Если тебе так жалко Мишку, то и выходи за него замуж! Своим массажем ты вымесишь из него человека!

Помня мои заветы, Клава взяла Милку в оборот и велела признаться Мишке, что письма ему писались под ее, Милкину, диктовку. Таким образом, Мишка замыкался на Милку.

Милка серьезно задумывается над тем, хочет ли она связать свою жизнь с бывшим зэком, если тот и в самом деле бросит красавицу Клаву и переметнется к ней. А главное, сможет ли? Ведь у нее теперь свой жених на зоне. Но Клава не дала ей застыть в сомнениях:

– Иди и делай, как я велела! – и вытолкала за дверь.

Состоявшееся уже через полчаса объяснение между Милкой и Мишей вначале привело к печальному результату. Он решил ее элементарно побить, но бравая массажистка не осталась в долгу, накостыляла в ответ по полной программе и сдала его в милицию на 15 суток.

Получив возможность передышки и выиграв время, Милка начала осмысливать происходящее. Ей стало не на шутку жалко «мужчину в трудных обстоятельствах». Пока он сидел, Милка каждый день ходила к нему с передачами, обещая, правда, через забор участка, который подметал Мишка, что, когда он выйдет, она его будет «массажировать» три раза в день, до и после еды, да так, что мало не покажется. Ругала в воспитательных целях, но опекала. Перспектива тесной телесной близости с Милкой Мишу не вдохновляла, и он поклялся уехать из города, как только выйдет на свободу. Кредо заправского, со стажем, заключенного состояло в том, что на свободе люди еще хуже, чем на зоне, и, похоже, оно нашло свое подтверждение. Одно мешало Мишке вернуться к своим: ему элементарно хотелось женщину, настоящую, свою, незапятнанную. Всякому черту, как известно, хочется ангела. Поэтому мало-помалу он смирялся с тем, что единственной заботливой и преданной женщиной в его жизни оказалась Милка.

Клава, видя, как развиваются события, пока Ленчик где-то ошивается со своей Кларой, решила приволочь Милку ко мне на промывку мозгов. Она чувствовала нехватку аргументов.

Так мы и познакомились с Милой. Конечно, она пришла из интереса. Кто это тут ее подруге голову морочит, ведет контрпропаганду? Мы внимательно осмотрели друг друга, не испытав особой неприязни. Я рассадила дам в кресла в разных углах комнаты и начала издалека:

– Массаж – один из старых, но, к сожалению, забытых способов психотерапии. Он успокаивает, тонизирует, формирует тело, а через него и душу. Вы помогаете людям прожить более интенсивную и счастливую жизнь. Вы дарите людям добро, Мила!

Сентиментальная Милка заплакала. Не то что даже заплакала, но слезы густо закапали ей на грудь. Она была благодарным слушателем. Сидела, развесив уши, как маленький грустный слоненок на берегу унылого пруда, где вяло квакают лягушки.

– Но вам не нужно плести вокруг него еще и любовные истории! – я запустила буек с запретительным знаком.

Пришлось настойчиво, подробно и деликатно объяснять Милке, что отсутствие личной жизни приводит к тому, что женщина втягивает в любовные авантюры своих подруг. Клава исполнила роль куклы, в которую играют маленькие девочки, пока не вырастут. Но ведь Милка-то уже большая девочка, ей не пять-шесть лет. А, извините, сорок пять, как и однокласснице Клаве. В этом возрасте уже каждый сам себе и режиссер, и сценарист, и актер*. А теперь вот она и сама не знает, что делать.

Комментарий психолога

* Маленькие дети в ролевой игре предпочитают или режиссировать (подсказывать, что и как должны говорить все участники игры), или исполнять одну роль (особенно если персонаж положительный!), или критиковать и предлагать что-то получше (то, что делают критики и сценаристы). Но взрослые усваивают весь набор функций – режиссера, актера и сценариста.

Милка признала, что любовь и зона – это трудное сочетание, а главное, большая физическая нагрузка даже для массажистки. Она больше не свяжется с криминальными типами, а поищет «какого-то больного ревматизмом старичка лет пятидесяти пяти, которого можно поднять на ноги хорошим массажем».

Честно говоря, ни я, ни Клава особо не поверили ее внезапному прозрению. Миссионерки, к которым принадлежала Мила, редко отступают от своего великого предназначения и предпочитают сгорать до конца, даже после основательных ожогов.

Тогда ни Милка, ни мы еще не знали, что Мишка-то сдался и решил вернуться именно к ней – хоть подраться, хоть как-то по-другому. К концу короткой отсидки он понял, что единственной по-настоящему романтичной в этой истории была сама Милка, большая, теплая, искренняя и отзывчивая.

Такой бабец, главное! Бывают мужчины сообразительные, а некоторым нужно 15 суток. Ну и что?

Клава же пошла ва-банк. Когда Ленчик опять явился к ней в сопровождении молчащей как рыба Клары, она выложила на стол ключи от квартиры и объявила, что собирается уйти в дальний предел, но не в места «не столь отдаленные», как, наверное, подумал Ленчик, а в женский монастырь. К этому времени от былого блеска стюардессы и дикторши, почти актрисы и модели на подиуме, не осталось и следа. Усталая, исхудавшая, отчаявшаяся жена выглядела как великомученица.

– Я не вижу в сложившейся обстановке другого выхода. Ты мне не веришь, а без тебя мне не жить. Я желаю тебе и Кларе счастья. В конце концов, Клара – это почти Клава…

Ленчик почувствовал, что наступил момент сделать решительный шаг, и стоял в растерянности. Он готов был разрыдаться, упасть на колени и просить у нее прощения. Он и раньше готов был доказать глубину своего отчаяния, но припас эту сцену на самый крайний случай. Конечно, Леня любит только свою жену и не хочет, чтобы она вот так просто его бросила. Но отсутствие опыта подобных акций как-то сковывало его.

Повисла роковая пауза.

– Кстати, – разрывает паузу жена и добавляет с целью провести разведку: – А она не глухонемая? Клара?

Тут Клара наконец раскрывает свой рот и говорит нечеловеческим голосом кроткого агнца:

– Тетя Клава, дядя Леня, пожалейте меня, не прогоняйте! Дядя Леня сказал, что вы не только красивая, но и очень добрая. Я вам буду дочкой или племянницей. И все по дому буду делать. Вы очень хорошие люди!

Клара кинулась тете Клаве на грудь в полной уверенности, что та примет ее как родную. И не ошиблась.

Такого проникновенного текста Клара еще не произносила за всю свою ничем не примечательную, но и не запятнанную молодую жизнь.

У Ленчика и Клавы ведь не было детей, и они синхронно умилились предложению, а Клава даже всплакнула, прижав «бедную детку» к себе. Зла она не держала и в глубине души не верила в подлость этой безмолвной девочки, которая ей действительно годилась в дочки.

Леня же, проведя с Кларой немало времени, угощая ее то мороженым, то шампанским (то ли девочка, то ли невеста?), и вовсе к ней привык. А за то, что согласилась ему помогать, проникся к ней отцовской нежностью и почти материнской благодарностью.

Вы не поверите, но так они и зажили втроем. Как прежде, радостно, тепло, уютно, без особых хитростей.

Квартиру их потом, правда, обчистили, но ничего ценного там и не было, кроме пары Клавиных трусиков и заморской пудреницы, которую Клава позже увидела у Милки.

Истории из этого делать не стали, подумаешь, делов-то. Из-за такой чепухи расстраивать женщину. Любовь и спокойствие дороже. Пусть себе пудрится. А трусов жалко: Милке они не подойдут, как ни растягивай. Выбросили хорошую вещь.

Мораль

Любовная авантюра, друзья, – двигатель наших биографий. Ввязываясь в необычные истории, помните, что ставку нужно делать на свою сообразительность, маневренность и готовность к новому. При этом новое может быть тревожным и угрожающим, как зэк Мишка, а может быть тихим и покорным, как девушка Клара. У каждого – свое счастье.